(океан букв)

Самое смешное — писать здесь о серьезных вещах.

Но тогда получается, что если хочешь всерьез рассмешить, то писать здесь нужно именно о серьезных вещах. Нелепица? Конечно.

Есть и второе. Говорят, можешь не писать – не пиши. А если уже не могу не писать? Если много раз наступал на руку, а сейчас нет сил ногу задрать? Вот и пришлось.

Появилась было наука, названная Евгеникой. Мол, улучшим человека, как пшеницу и овец улучшаем. Будут все ньютоногераклоделонами с терезонерувомым характером.  Затопали на эту науку, затоптали ее. Скажет кто теперь, что затоптали зря, — уже за это его в тюрьму.

Поэтому ничего про зря не говорю. Затоптали? Значит, так надо было. Ура! Да здравствует! Не позволим переписать! Кстати, переписать меня и в детстве не могли.

Про науку эту говорю одно – была, но плохая. Даже не помню — что там и как в ней написано было.

Вот такой серьезный разговор проговорил. Смешно?

А теперь несерьезное. То есть о простых вещах. Что где видел, что где читал, о чем слышал, о чем не расслышал, о чем за обедом болтали. 

Вот пишет человек прописную после запятой. Ну пишет — и пишет. Я тоже в школу редко ходил.

Но он пытается и меня заставить так писать. То прописную не там, то иное не так, как это логично и даже давно везде принято, даже в норму вписано, а не его местечковый бзик. Пытается заставить. А я не заставляюсь. Спорю, не поддаюсь.  Очень уважаемый мной на 80% коллега поворачивается стороной в 20%, сплошь из конформизма, и говорит: «Это все равно, что спорить с какого конца разбивать яйцо». А он очень умный, этот коллега. Не верите? У нас с ним счет в шахматы 300 на 300, где-то так. Поверили теперь? Даже личес ему говорит, что он почти всех там умнее. Вообще все, кто его знают, знают, что он очень умный. Теперь и вы знаете.

Эта его фраза умна и правильна. Именно так! – говорю. Но вот это «так» у нас получается очень по-разному. В его понимании нет никакой разницы — с какой стороны. В моем — и разница есть, и даже огромная пропасть в понимании смысла тезиса. Да, это подобно спору о разбивании яйца. Но именно поэтому это жизненно важно. И отношение к тезису делит мир надвое, как и отношение к яйцам и концам.

Он умный. Значит, есть шанс убедить. Или самому переубедиться.

— Читали Гулливера? — спрашиваю.

Говорит, что читал. Но не верю. И как читал? Если слонопотам любит поросят, то КАК он их любит?  Вот и Пышку многие читали. Но кто помнит, что дело начиналось в Руане? Не про роскошную грудь, не про эротичное и очень смелое, а про Руан?  Почти никто. Ибо это не главное.

Так и читавшие Гулливера помнят то, что для них главное. А что там главное? Да ничего в общем-то для многих. Ибо читают это дети, как правило. Ибо им там видны забавные приключения. Из них главное – лилипутики. А смысл сказанного если и понятен, то кто проверял — правильно ли? Да еще разъяснили взрослые (учителя к примеру), что спор о яйцах и концах – пустой спор (ведь часто учительницы не испытали женского счастья).  И не только учителя, но и товарищи, и коллеги, и кто угодно. Ибо пустозвонные фразы с дурацким смыслом легко запоминаются и ужасно живучи, размножаются быстро и повсеместно. Например, «пахать как папа Карло». Стоит задуматься – и пшик. Но ведь задуматься. Стоит ли? Многим лень, незачем.

Вот учит детей литературе вполне хорошая учительница. Любит дело, старается. Ищет — чем бы еще детей удивить и наполнить. И объясняет им смысл пушкинских строк:

И был глубокой эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.

Старательная учительница объясняла, что Пушкин здесь обличал тогдашнее самодержавие. Которое имело простой продукт – недра, леса, зерно и пр., но плохо им распоряжалось (не нужно золота ему).

Видать, Платошкин (видел такого проходя мимо телевизора) у нее же учился. Ибо той же цитатой и тем же ее толкованием обличает самодержавие нынешнее.

Но и учительница и Платошкин, в отличие от Онегина, который «Зато читал Адама Смита» не читали этого самого Смита и вообще ничего по теме. Потому не вычитали, что простой продукт и не нужно золота – это простой обмен, до товарно-денежного. Там не нужно золота, не нужно денег для обмена. Там пока простой продукт. Это азы, которых не знают ни учительница, ни Платошкин. Но поучают, как это чаще всего и принято у недоучек.

Может именно так и появилось толкование спора о яйцах и концах? Что стоит за этим? (не нужно меня упрекать в темах сплошь о стоит — не стоит, яйцах и концах: здесь вынужденно)

Полагаю, полезно прочитать — как же это у Свифта (это тот, кто про Гулливера написал). И попытаться понять — что же этот Свифт имел в виду.

Не стану цитировать. Если интересно — откройте и прочитайте книгу.

Теперь, когда все прочитали, не «сосед напел», можно поговорить по существу. То есть о концах, яйцах и поведении людей.

Итак. Жили-были люди. Они разбивали яйца с тупого конца. Делалось так испокон веков. Что мы скажем о таком подходе?

А вот «мы» тут неуместно. Потому что как раз здесь люди делятся. Именно здесь они перестают быть «мы».

Одни скажут, что это логично. Потому, что именно с тупого конца в яйце обычно воздушный пузырек, яйцо не потечет при вскрытии. Потому, что даже без пузырька там больше места для ложечки и воткнуть ее туда можно с меньшим риском облиться. Наконец, разбивать тупой конец немного легче. Они даже сунут в нос инструкцию к электрической яйцеварке: «Наколите яйца с тупого конца с помощью приспособления для накалывания яиц и вставьте их в подставку для яиц тупым концом вверх». И расскажут, что когда сделали иначе, яйцеварку пришлось долго мыть.

Другие искренне спросят: «Ну и что?». Потому как эти другие никогда ни над чем не задумываются. Им плевать с какой ноги вставать. Плевать в каком кармане лежат ключи или бумажник. Плевать куда идти сначала и куда потом. Им лень задумываться над такими мелочами. И почти всё у них именно мелочи.

— Ну и обольюсь, — скажут они, — Из-за этого спорить?

Третьи тоже спросят: «Ну и что?». Но совсем  не искренне. Они понимают, что с тупого конца бить логично. Но логично для еды и чистоты. А вот для жизни совсем не логично. Ибо правителем приказано иное. Ведь однажды правитель приказал разбивать яйца с острого конца.

Тут все и началось. Вторым (тем, кому было все равно) и тогда стало все равно. Но раз приказывают, то так и делают. Они говорят: «Чего спорить? Какая разница?» Они всегда так говорили. И всегда с ними мало кто хотел иметь дело, все называли их безалаберными (делают лишь бы как, не задумываясь). Алаберные они или без, но мы видим, что среди них вполне могла родиться и распространиться фраза «Все равно, с какого конца разбивать яйцо». Могла. Так ли оно им надо — задумываться, фразы рождать? Но могла.

Третьи, как мы видим, стали разбивать с острого. Понимали, что это глупо. Глупо для еды и чистоты. Но умно для жизни. Им наверняка хотелось заявить, что такое их разбивание вовсе не глупость. Самые рьяные пополизы (при обсуждении научных подходов слово «жопа» не всегда уместно) заявляли, что бить нужно именно с острого конца и писали диссертации на эту тему. Боле стыдливые оправдывались: «Какая разница? Но раз правитель сказал — надо так».

А вот первые взбунтовались. Закон о разбивании с острого конца их озлобил. Люди шли на казнь, но не соглашались разбивать с острого конца (экие лилибруны!). Их книги запрещали. Но они писали и писали (экие лилигаглилеи и лиликоперники!) Их лишали всяких прав, но они не сдавались.

Почему?       

Вот тут начинается самое интересное. Вот тут речь не о лилипутах, тупоконечниках и блефускуанцах Речь теперь о читателях этой книги. О тех, кто вынес из нее то, что спорить о концах в яйцах — дело пустое и о тех, кто утверждает, что этот спор — едва ли не самое главное в жизни.

Огромное число людей, произносящих «Это все равно, что спорить с какого конца разбивать яйцо», казалось бы, не задумываются всерьез над весомостью, справедливостью этой фразы, этого тезиса, выдаваемого за довод. Можно подумать, что они ее услышали, она им понравилась — вот и повторяют. Можно подумать, что они не читали, а может, читали в детстве или бездумно книжку Свифта. А может, читали ее детский вариант, сокращенный и адаптированный.

Можно подумать, что это как раз те вторые из лилипутов, которым на самом деле все равно, которые безалаберные.

Можно. Как можно подумать, что ветер оттого, что деревья машут ветками.

Лишь малой части на самом деле все равно.

Вот мой коллега. Он из какой части? Не читал? Не задумался? Все равно?

Допустим, ему все равно. Тогда я ему говорю: «Вы считаете, что никакой разницы, что и спорить об этом не стоит?»

— Да, — отвечает он.

— Тогда почему вы спорите? — спрашиваю я, — Вам все равно, мне не все равно, значит нужно сделать по-моему. И все решится без спора, который считаете ненужным.

Но он не соглашается сделать по-моему. Значит, ему совсем не все равно.

Значит, причина в другом. Значит, он на самом деле читал Свифта, но именно по этой другой причине прочитал совсем не так как я, нашел там совсем иное.

А вдруг не читал? Но привык к заявляемому тезису как привыкают к красному словцу?

Спрашиваю — читал ли. Говорит, что читал. Проверяю. Выясняется, что помнит суть он смутно. Разъясняю. Что-нибудь меняется? Нет. Ни Свифт, ни лилипуты, ни яйца роли не играют. Дело в другом. В чем же?

Отчего те, кто придумал эту фразу и те, кто ею пользуются не заметили якобы (или на самом деле) иного сравнения – высоты каблуков. Отчего не о противоборстве партий тремексенов и слемексенов говорят они как о бессмысленном споре? Ведь именно те спорят о длине каблуков. Причем правитель эту длину не навязывает. Почему именно о яйцах и концах? Ведь там люди насмерть стоят. Может, не так уж это бессмысленно? Может, задуматься?

Все они понимают. И все читали. А не читали раньше — прочли только что, но не сменили позицию. Потому как не в книге дело. И фраза эта лишь удобное звучание совета раба — подчиняйся.

Там, в лилипутии, могли подложить под яйцо салфетку и бить его хоть сбоку. Но не в яйце дело. Дело во власти дурака. Одни под ней живут, другим это нестерпимо. Не за тупой конец шла борьба, а против дурака, против произвола глупости.

Не размер буквы вынуждает спорить с местечковыми правителями.  Но сопротивление власти дурака. Свободного человека можно убедить, даже уговорить. Но нельзя заставить.

Коллега радостно читает мне из книги «Между тем это просто насильственное толкование текста, подлинные слова которого гласят: Все искренне верующие да разбивают яйца с того конца, с какого удобнее. Решение же этого вопроса: какой конец признать более удобным, по моему скромному суждению, должно быть предоставлено совести каждого или, в крайнем случае, власти верховного судьи империи».

Пытаюсь ему объяснить, что это слова главного секретаря правителя. Да еще по тайным делам. А вовсе не Свифта. То есть слова от власти дурака. И что понятие «удобнее» отчетливо превратится в тупой конец при простейшем установлении объективных критериев оценки этого. И что суд или своя воля — это лишь ложь, уводящая Гулливера от анализа ситуации. И что далее мы видим симпатии Гулливера и самого Свифта явно к блефускуанцам. А у лилипутов  все лилипутское, кроме рабской психологии. Она у них великанская.

Но и среди лилипутов есть те, кто не может быть рабом.

Ему это не нужно. Он готов забыть трескучую и пустую фразу. Но оставляет суть — не нужно спорить. Теперь в доводах прут и обух.

Потому и не о тремексенах со слемексенами фраза, описывающая пустой спор, что вовсе не о пустом спорят тупоконечники. А о самом главном. И подобному спору вне книги пытаются мешать лживым тезисом, исказив смысл цитаты.

Полагаю, теперь ясно, что отношение к спору о том с какой стороны разбивать яйцо делит людей на свободных и рабов.

Для свободных это пример спора о важнейшем в жизни. Спора между свободными людьми и рабами.

Рабы считают такой спор зряшным.

Поэтому мы и говорим одинаковое и совсем разное про одно и то же: «Это все равно, что спорить с какого конца разбивать яйцо».

Для одного это якобы бессмысленное занятие. Но все попытки найти тому объяснение лопаются, остается лишь рабское отношение.

Для другого это борьба против дурака, борьба за свободу.

Продолжение следует.