робею спрашивать у самой-прекрасной-женщины-на-земле: скажи, ты видела, как на меня смотрела та девочка - возраст несогласия, длинные ноги из-под короткого платьица, - робею, потому что боюсь расстроить эту женщину. по-моему, бардак: почему я все время такой робкий? почему вместо чтобы взять за сиськи и в сено - я всегда думаю: ага, я кажется ей нравлюсь, - а потом в последний момент выясняется что нравлюсь не то слово, что она с ума сходит уже год, и это уже просто не в силах терпеть, - и ведь это что значит? что остальные, которые на меня этак вот смотрят, - что остальным я тоже нравлюсь, да? и та девочка, с которой черной испанской ночью вытянула ноги, положив их мне на колени, -- и та девочка с теннисной ракеткой и сумасшедшими серыми глазами -- и та, что, звеня серебром, разрешила прикоснуться к плечу -- что-то у меня ветер не только снаружи дома, но и в голове; а жара не только снаружи дома, но и везде. завтра попробую доехать до той, которая звеня серебром. я меж тем просолился, оброс щетиной и опять трясусь перед каждым шагом (сегодня утром трясся; начал - куда все прошло). я думаю, что если я однажды случайно исчезну, это будет будто я ушел на лодке перед бурей, и не ищите меня в море - не найдете. я забуду имя, язык и отпечатки пальцев. а, еще. друг-приятель говорит: которая раньше приедет - у той больше шансов. а я думаю: а у меня которая дочку --