Он ел покорно с рук моих,
Как я когда-то брал дары с его,
И не мог различить меж нас двоих
Единым целым став навеки для него.

Призрачные крылья не поднимут в небеса.
Могучий глас не сотрясет молчанье скал.
И лишь глаза все смотрят сквозь века,
А сердца стук отсчитывает приближение конца.

(«Старый Дракон» Ravage Sunguis)

Глава 1. Дождевой лес.
Холодные капли стекали по тонким паутинкам, вспыхивали призрачными огоньками на темных листьях вечного леса. Там в вышине шел весенний дождь, легкий, чистый, как новая жизнь. А здесь у подножия столетних елей и кедров он словно растворялся в воздухе, терялся среди густых ветвей и мерцал бисеринами водяных шариков. Трава – молодая и упругая, источала тепло и словно утопала в серебристом тумане, липком, промозглом, скрывающем нижний порог леса. Теплый воздух с примесью смол и тысяч лесных ароматов раздирал легкие, пытаясь заполнить все без остатка.
Волосы липкие, тяжелые, сверкали от влаги в тон лесному дождю. Платье намокло так, что невозможно идти и свисало с колен грязным саваном, разодранным подолом стекая по покрытому мхом камню в серебряный туман, через который было видно, как трава словно пытается убежать от чуждого ей покрова. Светлые пряди закрывали лицо, по которому вниз к шее бежали тонкие соленые струйки. Белые ресницы чуть вздрагивали и, когда они открывались, на мир невидящим взором смотрели ясные глаза цвета девственного леса. Зеленые огоньки вспыхивали в зрачках, отражая мириады искорок. Тонкие руки упирались в весенний мох и холодный камень, и казались какими-то неживыми - слишком светлые и голубовато-прозрачные. Маленький человек посреди огромного мудрого леса плакал в этот теплый день и дождь, словно передразнивая его, вторил: «слезы – вода, утекла и прошла, весна взяла – жизнь дала. Дин-дала. Дин-дала…» - хрустальным перезвоном по упругим листьям, по вспучинным из земли корням, по молодой траве, по холодным камням.
Парнишка сидел на большом валуне под столетним дубом. Толстый, неизмеримо-огромный ствол уходил высоко в небо, тянулся ветвями вверх. У земли же он был почти ничем не прикрыт, если не считать молодую поросль и уродливые, кое-где покрытые наростами, кое-где почти трухлявые, корни. Здесь дождь совсем не проникал сквозь густую листву, но сам воздух словно намок и мир впитывал эту влагу жадными пригоршнями. Ствол дерева был почти сухим, а вот под ногами земля уже стала рыхлой из-за воды. Скоро на ней прорастут морошка, болотница и грибы. А пока, ранней весной, уже полно зелени, но лес еще не отягощен заботами о будущем поколении, первый урожай будет через недели две или три. И лес радуется весне как ребенок, одевая свои лучшие наряды. Он уже ожил после зимы и наполнен жизнью. Маленькие паучки с трепетом плетут тончайшие паутинки, расставляя силки на незадачливую жертву, и опутывают деревья тонким кружевным узором, что искрится и сверкает от невесомого движения воздуха, преображая все вокруг.
А где-то совсем недалеко порог леса, возле которого удобно расположилась маленькая деревушка. Народ там простой: сеют пашни, держат огороды, ходят в лес за мясом и пушниной, да по грибы и по ягоды. Но далеко заходить никто не осмеливается – боится народишко здешних чудищ, коих повыдумывали старики в своих байках. Рассказывают о диких зверях, о колдунах-отшельниках, да духах древних. Мало кто истинно верит, однако проверять никто не желает.
Белокурый парнишка оказался в глуши совсем один. Он не убоялся ни диковинных чудищ, ни зверья лютого, ни лесных духов – ему теперь некого было бояться. Люди оказались слишком жестоки, и их жизнь стала для него чужой. Деревня у порога леса была его родной. Там остались его отец, мать, близкие и друзья. Он ушел, оставив их там, за порогом не столько леса, сколько стены отчуждения в его сознании. Возможно, этот поступок нестерпимо глуп и парень, успокоившись, вернется домой. Но не так решили те, что хранят тайны мира, не сегодня.
***
Крупная капля, свесившись с листа, неуклюже надувшись, сползла вниз и больно ударила по белой голове, тут же расплескавшись по волосам. Парень словно очнулся ото сна, поднял голову вверх. Там за вершинами деревьев проглядывало солнце, дождь уже кончился и можно возвращаться домой. Но отчего-то тело не хотело слушаться. Зеленые глаза взглянули на преобразившийся после дождя лес. Сейчас и вправду можно было поверить в сказки про лесных духов, так было нестерпимо красиво и таинственно вокруг. Скоро его начнут искать, потому что день почти добрался до своего пика, а значит, народ потянется по домам на обед и тут опоздание – стоит дорого. Запросто можно остаться не только без лишнего куска хлеба, но и своей доли. Заметят не его отсутствие, а то, что никто не хватится еды, не попросит хотя бы куска хлеба или репса взамен. А уже ближе к вечеру вся деревня отправится на поиски. Ведь для простого народа, живущего вдалеке от городов и торговых путей – это грандиозное событие. Наверняка, бедную мать сердобольные люди будут ненароком стращать волками-людоедами, медвежьими ловушками и всякими невиданными тварями. Весь люд, побросав пасеки, поля-огороды, вооружившись вилами и мотыгами, ринется сквозь лес, оглашая вековые заросли криками и улюлюканьем. И каково же будет их разочарование, когда найдут они его живым и невредимым. Трепку ему устроят всей деревней, да так, чтобы помнил.
Он выскочил из дома рано утром. Было по-весеннему прохладно и сыро. Дождик накрапывал мелкой мороськой. Лишь соседские собаки недовольно залаяли вдогонку. Парнишка был одет просто: в домотканую длинную рубаху на голое тело и простецкие холщовые штаны; обувку он не успел надеть, да и привыкли ноги крестьянина ходить босые по земле, от того обувь по обыкновению берегли для праздников иль особых случаев. Криво обрезанные накануне широким кухонным ножом волосы по-детски торчали в разные стороны. Старший брат постарался, однако его заботу не очень оценили со стороны хозяина шевелюры, встретив поджатыми губками и зло-сощуренными глазами. Парень легко перемахнул через ограду и не заметил старого гурдюка у лобного места, который по-утреннему был пьян и выругался на мелькнувшую перед его глазами тень мальчишки. Позади осталась деревня, еще не успевшая пробудиться окончательно. Он почти не спал ночь и потому встал рано до того, как его семья начнет собираться к завтраку, а значит, никто не спросит, куда это он намылился. Белые остриженные локоны остались лежать под просоленной слезами подушкой. Это была последняя капля – длинные воздушные пряди, которые так любил ласкать ветер, были безжалостно уничтожены.
Парень не отличался ни здоровым телосложением, ни особенно выдающимся умом – который, в принципе, и не мог быть замечен простым людом. На следующий год – его уже признавали взрослым, но парнишка все еще выглядел как ребенок. Он был невысокого роста, худощавый, с по-детски милым лицом и невероятно взрослыми глазами, которые то были по-оленьему большими распахнутыми, то опасно сужались до узких кошачьих щелочек. Пушистые белокурые волосы неровными прядями теперь безжизненно свисали под тяжестью воды. Тонкие пальцы были пригодны для мелкой ювелирной работы, хотя тыльная сторона ладони уже успела загрубеть от непосильного труда. Но в отличие от своих сверстников он был невероятно ловок и быстр, что ни раз выручало его. Не по меркам светлая кожа даже летом не загорала, а только словно мерцала изнутри. Зеленые глаза с незаметными зрачками что, будто их вовсе нет, всегда были наполненными искорками и, казалось, могли светиться в темноте. Из-за несхожести с обычными людьми над ним часто издевались, он являлся объектом насмешек и вымещения недовольства. Соседские мальчишки дразнили подкидышем, «ободранным прынцем». Нередко недовольные на жизнь поселяне спускали собак, иль грозили вилами. Один раз пьяный мужик, узрев белокурого парнишку возле своей кобылы, заарканил того тонкой поясной бечевкой. После этого случая остался едва различимый шрам на шее и горькая обида. Его редко называли по имени, даже родная мать. И он постепенно отвык от него. Теперь парень даже не мог его вспомнить, и словно потерял вместе с именем связь с тем, что делает человека человеком, для его родных и друзей.
Он остался совсем один, и от этого почему-то было легче дышать. Парень снова попытался встать: заиндевевшие ноги слушались плохо, замерзшие пальцы неуклюже хрустнули от усилия, тяжелое из-за воды платье поползло вверх, обнажив босые испачканные ноги. Он аккуратно их вытянул и сполз с камня, оказавшись почти по колени в серебристом тумане. Медленно подошел к гладкому стволу, под которым пережидал дождь: теплая кора пахла свежестью, а через крону уже пробивались первые лучики солнца. Легкий перезвон заставил парня оглянуться, и ему почудилось, что серебристая дымка убегает таинственной тропкой, путляя между деревьев. Не осознавая, мальчишка двинулся в след уходящей тропинке, все дальше и дальше в лес. Он забыл, что еще мгновенье назад собирался вернуться домой, что его хватятся, и будут искать. Вечный лес становился все сумрачней, уводя его прочь от сверкающей полянки, которую он выбрал местом уединения.
Белокурый юноша шел не оглядываясь. Серебристая тропа становилась все отчетливее видна его внутреннему взору. Он не спрашивал, кто открыл ему этот путь через дикую чащу и куда он ведет, только чувствовал, что должен по нему пройти. И ноги, забыв об усталости, несли его по мягкому теплому ковру весенних трав. Когда розовые блики солнца, отразившись в гладких как зеркало листьях, коснулись уголков его глаз, он осознал, что приближается вечер, а за ним тихая ясная ночь. На секунду он остановился. Видение тропы не угасло. Оно становилось еще более осязаемой с каждым пройденным шагом. Вспомнилась обида, жестокие люди... Они остались там за спиной, где сомкнули свои ряды вековые кедры, непреодолимой стеной стали древние дубы, ощетинившимися стражами поднимаются от земли сосны и ели. И страх оглянуться заставил его зажмуриться. Он зашел уже слишком далеко, и поворачивать обратно не хотелось, да и вряд ли он смог бы найти дорогу домой. Надеяться на то, что призрачная тропа так же необъяснимо как явилась его взору, приведет его домой – не стоило. И парень продолжил свой путь через лес.
Скоро стало темнеть. В такую пору случайный путник позаботится, чтобы разжечь костер и найти укрытие для ночлега. Лес тысячью незримых глаз наблюдал за забредшим слишком далеко абсолютно беззащитным человеком. Тени маячили между деревьями. Густой воздух рисовал в воображении диковинных чудовищ. Страх потихоньку захватывал в плен, отнимая волю и гоня вперед, не оглядываясь. Тьма сгущалась, и идти становилось все труднее, но серебристая тропа мерцала таинственным светом, и юноша продолжал идти вперед. Он забыл, что с утра почти ничего не ел и что на нем мокрая, липкая одежда, а в прохладе ночи она уж точно не согреет ничуть. Уже вышли на охоту ночные звери: дико ухал филин, слышался шелест перепончатых крыльев летучих мышей, хрустели ветки под когтистыми лапами…
По весне отец иногда брал их с братом на охоту. Парень помогал нести котомки и снедь, лук ему не давали. Разрешали только ставить ловушки и то под присмотром брата. Первые разы он боялся ночевать в лесу, держа брата за край плаща. Мальчик вздрагивал при каждом звуке, да еще брат, подсмеивался, рассказывая истории по лесных чудищ, большей частью конечно выдуманные. Но ему нравилось бывать в лесу, слышать шорохи животных, дышать пряной свежестью травы, чувствовать мерное течение жизни.
А тропа все вела дальше и дальше, она уже не путляла, как в начале и чудилось, что деревья расступались перед убегающей дорожкой. Дорога и впрямь, казалось, была настоящей. Парень успел отметить, что в самой глухой чаще тропа превращалась почти в настоящий путь сквозь лес. Меньше стали травы, они не были так высоки, как с начала. Да и под ногами вместо сырой земли все чаще попадались мелкие гладкие камушки, словно кто специально их укладывал. Возможно, это старая тропа, о которой все успели забыть, не так часто люди ходили через лес напрямик, предпочитая накатанные тракты и деревенские колеи. Но кто и когда проложил эту узкую дорогу, оставалось загадкой. Одно было ясно: там, в конце пути для него будет новая жизнь, где парень мог полагаться только на себя. Выведет ли эта дорога, как он предполагал, на другой конец леса, на тракт или к поселению, ему было все равно, иль ждало его настоящее чудо. Старая тропа могла привести его к затерянному городу, к руинам древних храмов, к сокровищам исчезнувших народов… В любом случае для него теперь был только один путь.
Ночь вступила в свои права. Длинная рубаха не просохла и теперь забирала тепло человека вместо того, чтобы согревать его в прохладе ночи. Ноги путались в грязном разодранном платье. Нужно было найти укрытие и переждать, но дорожка уходила все дальше и дальше через лес, и сойти с нее означало верную смерть. И парень, сжав зубы, продолжал путь. Глаза смыкались, но неведомое чувство гнало его вперед, заставляя двигаться непослушные ноги. И он шел в полудреме, в полузабытье, но все же шел. Казалось, ночь никогда не кончится.
Он не заметил, как сумрак начал рассеиваться. Как легкая предрассветная дымка окутала полог леса. Парень шел всю ночь и очень устал. Ноги подкашивались и спотыкались. Когда первый луч солнца пробрался сквозь кроны деревьев, он остановился и осмотрелся вокруг. Свет потихоньку отвоевывал место у тьмы ночи и лес обретал краски. День предвещал быть ясным и теплым.
Чуть впереди по серебристой тропе парень заметил большое старое дерево. Его корни, вспученные из земли, густо поросли мягким мхом и образовали подобие лесной колыбели. К нему юноша и направился. Забравшись в эту колыбель, он огляделся: тропа была у него, как на ладони, блистала серебристым светом. Он устроился поудобнее, свернулся калачиком, и сон охватил его.
Ему снилась серебристая тропа. Мерцающий мириадами разноцветных огоньков таинственный лес. Вековые деревья расступались перед ним, и легкий перезвон тысяч крохотных серебряных колокольчиков звал за собой. Там впереди что-то ждало его, ждало так долго, что почти отчаялось, а теперь словно само рвалось к нему навстречу. Так хотело его и боялось спугнуть. Перед взором полыхнуло сияние, шелест тонких крыльев, как у стрекоз, почти невидимых, прозрачных, был единственным звуком в гулкой тишине леса. Парень увидел острые когти, которые с легкостью разорвали бы не только его, но и деревенского буйвола. Он видел, как приоткрылись, спавшие вековым сном, огромные нечеловеческие глаза. Изумрудный свет сжигал душу. В него невозможно было смотреть и не было сил оторваться от этих глаз.
Золотистый свет коснулся белых волос, скользнул по щеке, защекотал ресницы. Зеленые глаза взглянули на мир. Уже был день – ясный, до безумия солнечный, что даже сумрак леса не мог устоять перед ним, и теперь все сияло с удвоенной силой, нежели накануне. Лес был таким, как он видел его во сне. Серебристая тропа не исчезла и вновь манила путника. Парень с неохотой выбрался из древесной колыбели. Примятый за ночь мох хранил тепло его тела. Нестерпимо хотелось есть. Порыскав немного возле тропы, он нашел несколько съедобных сладких кореньев. «Что ж, это лучше, чем ничего!» В это время года в лесу вообще трудно найти что-нибудь съедобное, ежели ты не охотник и не травник. Так, что сладкие корешки можно считать настоящей удачей. И он продолжил путь. Идти действительно стало легче.