ходили сегодня с О на фестиваль мультфильмов, который завтра уже закрывается... сначала еле успели в "Актовый Зал", до которого долго шли по темным улочкам в районе Бауманки. место оказалось очень необычным и слегка индустриальным, а ля творческое подполье 70х годов, там купили билеты и уселись-улеглись на пуфиках, которые, вопреки ожиданиям вели себя очень неправильно, проваливаясь именно там, куда ты сел, так что положить голову и смотреть оказалось невозможно. оттуда позже на троллейбусе доползли до "35мм" , и обнаружили, что сеанс должен был начаться только через час. побродили в поисках еды по улицам, попутно любуясь архитектурными красотами. через двадцать минут поисков на диком холоде (ну, не дано мне одеваться по погоде, видимо)) нашли палатку с блинами, где не было блинов, выпили чаю из пластиковых стаканчиков и отправились назад. погрели отмороженные передние лапки и как раз успели к началу.

по поводу собственно мультипликации, очень. очень-очень. и разно. и забавный детский мультик про хохла, играющего на сопилке, и мелких духов Злыдней. потом трогательная история про любовь мужчины с кривой шеей, который мог смотреть только вниз, и женщины, наоборот, способную видеть лишь то, что наверху. ещё мультик, в глубоко психологическом и пугающем безысходностью рутины духе Кафки, где герой, словно сошедший с картины Модильяни, каждый день сидел и караулил дверь, за которой не быго ничего. и потрясающая "девочка дура" нарисованная как бы небрежно, карандашом, но красиво. отдельно, разумеется, Иван Максимов. простые формы, образы и картинки , невозможные, неведомые, словно из сна ребёнка, без условностей. маленький сюрреализм, не взрослый, как у Дали, а именно маленький, детский, но от этого не менее захватывающий. и ещё один фильм, сильно выбивающийся из остальных. психоделичный, сложный, туманный и непонятный, почти физически болезненный. марионетки, нитки, ножницы, в белом заснеженном поле экипаж, силуэт... белая простыня, чёрные волосы, боль. фигура смерти с ножницами в спине, маленькая фея, и опять голова в подушку от невыносимого, и кулачки по собственному животу, и тихая-тихая колыбельная нежно и тихо-тихо укачиваемой на руках подушке...