Вечером, когда ты, кажется, окончательно решил остаться дома, надел халат, сидишь  после ужина за освещённым столом и занялся такой работой или такой игрой, закончив которую обычно ложатся спать, когда погода на дворе стоит скверная, так что сам Бог велит не выходить из дому, когда ты уже так долго просидел за столом, что своим уходом сейчас удивил бы,  когда и на лестнице уже темно, и парадное заперто, и ты, несмотря на всё это, с внезапным недовольством встаёшь, меняешь халат на пиджак, сразу оказываешься одетым для выхода, объявляешь, что должен уйти, и после краткого прощания уходишь и вправду, вызвав у оставшихся большее или меньшее, в зависимости от поспешности, с какой ты захлопнул дверь, раздражение, когда ты приходишь в себя на улице и все части  твоего тела отвечают на эту уже нежданную свободу, которую ты им  дал, особой подвижностью, когда чувствуешь, что одним этим решением ты собрал в себе всю отпущенную тебе решительность, когда  с большей, чем обычно, ясностью понимаешь, что ведь у тебя больше силы, чем потребности легко совершить и вынести самую быструю перемену, и когда так шагаешь по длинным улицам - тогда ты на этот вечер полностью отрешаешься от своей семьи, она уходит в бесплотность, а сам ты, до черноты резко очерченным монолитом, вовсю подхлёстывая себя, поднимаешься к истинному своему облику. 
      Всё это только усиливается, если в этот поздний вечерний час навестишь друга, чтобы посмотреть, как живётся ему.

Настроение сейчас - полусна