Феоктиста…Имя редкое даже для того высокого круга, где ей суждено было родиться. От прабабушки к бабушке и дальше к внучке передавался строжайший наказ: девочек, родившихся в определенный день определенного месяца называть этим странным именем. Нарушение его каралось безжалостно и неотвратимо, потому что исходило от сил, человеку неподвластных. На вопрос любопытствующих зачем, почему, кто так велел, ответ был краток: тайна велика и тяжела. Лучше ее не знать.
Обширные и благополучные земли и поместья, сказочной красоты родовое гнездо где долгие годы счастливо жили многочисленные поколения князей Долгоруких были окружены владениями немалыми людей столь же высоких по рождению с древними корнями, но в сравнение с ним не шли. Лишь владения графа Шувалова стояли с ним почти вровень. Такое «чуть-чуть» способно в душе неглубокой и сердце тщеславном породить страсти разрушительные. Но Долгорукие и Шуваловы, старинные друзья, люди высокого полета души, мысли и чувства прошли по жизни дорогой далекой и ведущей мимо этого болота, где потонуло много судеб не последних людей.
Когда-то давно, следуя традиции, ушли служить сначала сын князя Долгорукого, а несколько лет спустя – графа Шувалова. Разница в возрасте не сделала их друзьями детства, но общая воинская судьба, совместные походы, участие в одних и тех же боевых операциях стерли разницу лет. Долгорукий – не по годам, но по заслугам блестящий офицер, уважаемый и любимый товарищами по оружию и обласканный командованием и двором, - и Шувалов – юный, смелый, преданный боевому братству, и не по годам мудрый. Скоро сблизились их жизненные пути и уже надолго не расходились.
Долгорукий ни на секунду не задумался, оставляя службу с блестящими карьерными перспективами, когда узнал, что дела фамильные требуют его возвращения домой. И здесь, в глуши, далеко от столиц он не грустил и не тяготился делами, ради которых оставил службу. Судьба наделила его многими талантами, которые он охотно растил в себе и пестовал не ради славы. Изредка он все же появлялся в свете, чтоб уж совсем диким не казалось его добровольное затворничество. К тому же обязанности бывать при дворе… На одном из ежегодных балов, от которых никто не пробовал уклониться, молодой еще князь познакомился по протекции старинной подруги своей матери с очаровательной юной красавицей из свиты императрицы. Как шепнула ему на ухо знакомая фрейлина, у девушки назревали проблемы: руки ее добивались многие, прибегая к самым высоким покровителям. И девушка уже из последних сил отбивалась от претендентов, балансируя на грани недовольства матушки-императрицы и ее же грозного решения под горячую руку девичьей судьбы.
Из этого огненного кольца вынес князь долгорукий свою прекрасную жар-птицу и увез ее в тишину лесов, веселье полей и тепло неугасимой любви-лампады, которая вспыхнула тогда и не гасла до последнего часа жизни князя. Прожил он светлый век, успел так же блестяще воспитать сына и дочь и оставил дружеским заботам и покровительству графа Шувалова, друга, сослуживца и соседа шестнадцатилетнего сына и пятнадцатилетнюю дочь Феоктисту. Для овдовевшей княгини мир померк. И только материнские обязанности еще поддерживали ее в необходимости жить. Она, выполняя волю любимого мужа, продолжала начатое им дело воспитания и образования детей. И сын, и дочь получили всесторонние энциклопедические знания, такие в домашних условиях давали только тем, кому державами править. Мальчик кроме этого был блестяще подготовлен теоретически и практически в военных науках. Исполняя волю отца, молодой князь Долгорукий отправился к месту службы с такими рекомендациями, что за его судьбу можно было не волноваться.
Княгиня после отъезда сына, понимая, что душа спорит с телом, и в этом споре побеждает она, взялась решительно и осторожно за Феоктисту. Девочка – от природы скрытная и сильная натура – так тяжело перенесла разлуку с братом, что впору было забеспокоиться о ее здоровье. Но княгиня, женщина мудрая и дальновидная, не скрыла от дочери, что ей тоже тягостно это расставание, и что им вместе будет легче его перенести в общих трудах и заботах. Девочка со всем жаром первой сердечной раны от разлуки взялась за дело, чередуя домашние хлопоты с учебой и другими занятиями. Сосед и друг отца граф Шувалов окружил обеих женщин в ту пору столь трепетной и преданной, деликатной и нежной заботой, что скоро они уже не представляли себе, как это они вечером садятся к самовару без него. А далее – кто-нибудь из быстроногих молодых слуг бежал по красивой аллее, соединявшей две усадьбы, уточнить у графа, в котором часу ставить самовар. Много лет назад в семье Шуваловых случилось большое горе. Младшая сестра графа, очаровательное, всеми любимое дитя, скончалась от тяжелой внезапной болезни. Граф, в ту пору сам еще ребенок, тяжело переживал потерю сестры, его маленького и горячо любимого друга, и так и не оправился от горя. Он до юношеских лет ни с кем не свел близкой дружбы, словно спрятал свое сердце в недосягаемом ни для кого месте. Лишь в годы службы он сдружился с Долгоруким, далеко не своим сверстником. А позже незаметно и постоянно щедро отдавал всего себя детям любимого друга и соседа. Князь все понимал и видел и, уходя навсегда, поручил свое семейство заботам графа.
Со временем княгиня и княжна Долгорукие, переглянувшись, в один голос произнесли: «Что бы мы делали без графа?»
Все шло своим чередом. Граф сопровождал дам в дальних и ближних поездках. Он же был их тенью во время поездок в столицу на императорских балах. Княжна Долгорукая произвела заслуженный фурор в свете. И пошла по стопам матери. Держалась ровно, вежливо, почтительно и сдержанно, она никому не давала даже намека на надежду. А тут еще здоровье княгини резко ухудшилось. Она решительно засобиралась прочь в родные пенаты. Дочь с восторгом ее поддержала, думая, что маман понимает ее и просто хочет дать возможность укрыться от неприятных ей домогательств. Но уже по дороге в поместье княжна с тревогой поняла, матушка не на шутку захандрила. Но девушка надеялась, что дома здоровье матери улучшится. Да, на какое-то время ей стало легче. К тому же в короткий отпуск приехал старший брат, он просил у матушки благословения на брак и привез ей показать миниатюру – портрет своей избранницы. Княгиня выбор одобрила и сына благословила. Подготовка к бракосочетанию сына, последующие пышные торжества на какое-то время вернули прежнюю княгиню. Оказалось, ненадолго. Через несколько лет в имение пришла грустная весть о том, что молодой князь в одном из походов получил ранение, которое с большим трудом удалось залечить. Все же беспокойная рана заставила подумать о себе. Он вынужденно вышел в отставку и поселился в имении жены, ставшей единственной наследницей довольно большого богатства. Князь с женой жили счастливо и спокойно, время от времени наезжая в имение Долгоруких или радостно принимая у себя княгиню с княжной.
Бывшие у князя однополчане уговорили его как-то отправиться с ними на охоту. Всегда внимательный к рекомендациям врача, князь в этот раз заявил, что чувствует себя хорошо, и присоединился к охотникам. Так никто до конца и не понял, что послужило причиной: то ли холодная погода, то ли недостаточно удобный ночлег, то ли слишком сильная усталость – но после отъезда друзей князь почувствовал себя неожиданно плохо, слег и уже больше не встал с постели.
Потеря сына подкосила княгиню. Она через несколько месяцев тихо угасла. Семейный склеп тихо принял ее прах.
Но каков был ужас княжны, когда через год нарочный передал ей письмо от молодой вдовы ее брата с просьбой приехать.
Заручившись обещанием всяческой помощи и поддержки графа Шувалова, она спешно отправилась к княгине Долгорукой. Прошло несколько дней, и княжна возвратилась домой с осиротевшей крохотной племянницей. Едва кроха успела родиться на свет, как врачи забили тревогу, беспокоясь о жизни матери. Но она уже все решила для себя и без страха ждала кончину, трепетно готовясь сойти в могилу честным христианским путем.
Феоктиста не позволила себе впасть в отчаяние. Она, убитая горем, все силы души вложила в трепетный крохотный комочек жизни, так внезапно и страшно осиротевший.
Граф Шувалов неотступно был рядом с ней. Первое время по возвращении с сиротой из усадьбы брата она никого не хотела видеть. Даже его. Но ежедневно он получал полный отчет о ходе дел в соседней усадьбе и о состоянии здоровья обоих девочек, как он называл их про себя.
Когда, наконец, он получил приглашение от княжны, он пришел вечером, как всегда, к чаю. Но, «как всегда» не получилось. Его встретила такая знакомая, до боли в сердце родная, вдруг повзрослевшая девушка… Он поцеловал ей руку, бережно усадил в кресло, сел напротив. И наступила тишина, которую нарушало лишь пение самовара. Служанка, много лет подававшая самовар – в шутку ее называли «чайная барышня» - несколько раз уносила остывший самовар и возвращала весело пышущим. В тот вечер к нему никто не притронулся. Через несколько часов граф поднялся и на тревожный взгляд Феоктисты просто ответил: «я приду завтра.»
Медленно и болезненно налаживался быт осиротевшей усадьбы. Княжна сумела быстро и грамотно оформить документы по наследству племянницы, не по-женски решительно и твердо навела порядок в оставшихся от семьи брата делах и хозяйстве и приказала себе не раскисать. С благодарностью приняла из рук графа Шувалова бразды правления и своими фамильными землями и достоянием. И медленно начала выбираться из этого глубокого ущелья, покрытого пеленой смерти.
Окончилось время положенного траура, и зашевелились искатели богатых дурочек. Самых беспардонных Феоктиста ловко обошла, редко удостаивая губернский «бомон» своим присутствием. Сложнее оказалось при дворе. Повторялась история матери с небольшими вариациями. В конце концов Феоктисте пришлось отвечать на прямой вопрос, почему она не принимает предложение одного из молодых и блестящих военных, сына очень близкой подруги императрицы. Внешне не выдав ничем своего беспокойства и отчаяния, она по какому-то озарению спокойно и скромно пояснила, что граф Шувалов, старинный друг семьи, благодетель, воистину не бросивший их в беде, попросил обдумать его предложение руки и сердца. Такой аргумент сразил всех. Пораженный не менее придворных кумушек, граф склонился к руке Феоктисты, подтверждая ее слова. После бала, когда граф провожал Феоктисту от кареты до парадного, она подняла глаза и робко попросила: «Граф, уделите мне несколько минут.» В гостиной, где весело горел камин, девушка, немного успокоившись, заговорила, пытаясь объяснить себе и собеседнику, что произошло. Она только в ту минуту поняла, что совершила такой дерзкий поступок, которому нет оправдания. Граф не дал ей произнести до конца даже первую фразу, он нежно взял ее руку и произнес просто и серьезно: «Феоктиста, моя рука и сердце принадлежит вам. Сама судьба ангельскими устами в минуту испытания произнесла то, на что я не мог бы решиться, помня о пропасти лет между нами. Но я давно и горячо люблю вас. И для меня нет большего счастья, чем быть рядом всегда.» Словно плотина в душе беззвучно лопнула, разом нахлынули все события последних лет. Голова Феоктисты прижалась к руке графа, понимая и чувствуя, что что-то огромное и страшное навсегда ушло из ее жизни.
По просьбе Феоктисты венчание и свадебная церемония прошли в ее любимом храме в поместьи родителей. Гостей было немного, лишь самые близкие родственники и душевные друзья. Казалось, ничего не изменилось в укладе жизни графа и молодой графини. Просто постепенно старинная дружба и уважение, почтительная и трепетная мудрая нежность расцвели горячей огромной страстью и навсегда поселившейся в семье любовью. На удивление быстро и легко Феоктиста родила замечательного сына. Это случилось не сразу, граф больше года терпеливо и трепетно ожидал, когда в его любимой проснется свободная и прекрасная женщина, понимающая и ценящая всю радугу чувств, отданных ей любящим и преданным мужчиной.
Так случилось, что матушка Феоктисты ничего не сказала ей об этом загадочном обычае называть столь странным именем девочек, рожденных в определенное время. Однако, граф, имея возможность и будучи человеком любознательным, однажды нашел в особо хранимых семьей жены документах очень древний манускрипт, который и разъяснил ему это загадочное обстоятельство. Потрясенный граф несколько дней обдумывал свалившуюся на его голову тайну. И наконец твердо решил ничего не говорить жене. Он прекрасно понимал, что потомки той первой могучей и загадочной Феоктисты, которым выпало на долю носить это имя – ничего не ведающие жертвы, безвинные и обреченные в далеком прошлом делами и поступками той дивной и необычной женщины, свершившей что-то не укладывающееся в сознании потомков.
Им было отпущено прожить в счастливом браке дружной семьей пятнадцать лет. Однажды по дороге из столицы домой муж почувствовал себя плохо. Постоялый двор на какое то время приютил их. Вскоре они добрались до дома. Граф поправился. Все стало как прежде. Незаметно для жены граф советовался со светилами медицины, скрыв от любимой, что очень серьезно болен. Только священник их прихода, нотариус, много лет ведущий дела обоих семей и сугубо доверенное лицо графа, были в курсе.
Он умер на пасхальной неделе. Тихо, светло. И лежал в гробу спокойный, с легкой улыбкой, чуть грустный. Молодая вдова превратилась в живую статую. Человек глубоко религиозный, она понимала, что такую смерть Господь посылает немногим избранным. Но куда ей было деть то бездонное чувство потери и утраты, которое захлестнуло ее.
Очень медленно она возвращалась в русло обычной жизни. Но молодость и святые для нее материнские обязанности брали свое. Сын стал единственным смыслом ее жизни. Она всю себя посвятила ему и робкой тихой дивной племяннице, которая унаследовала внешность ее брата и хрупкое здоровье своей бабки по материнской линии. Очень быстро зашевелились ловцы вдовушек и успокоились: графиня нашла способ растолковать всем, что в ее доме таких не ждут. И занялась детьми, хозяйством и своими любимыми делами.
Сын – радость и опора – рос здоровым смышленым любознательным и подвижным ребенком. Традиция домашнего блестящего образования неукоснительно исполнялась. Мальчик и его прелестная кузина учились легко и с удовольствием, чередуя часы занятий в классе с прогулками, спортивными занятиями и играми, изучением различных ремесел и рукоделий. Так уж получилось, что в играх, прогулках принимала участие графиня. Она так беззаветно отдавалась тому, чем занимались дети, что выглядела сверстницей и подругой, а не строгой матроной. Похожая на легкого мотылька прекрасная но хрупкая кузина быстро уставала от шумных игр, беготни, скачки верхом. Ради нее тетя брала с собой легкую коляску, в которой довольно скоро оказывалась девочка, тетя сменяла ее в седле. Но вот за партой, за шахматной доской племянница не уступала обожаемому брату, и тут-то они состязались на равных. Графиня от души радовалась детским успехам, незаметно направляла в нужное русло бурный поток их ревнивого соперничества. И как это обычно водится, наступила та весна, когда юный граф почувствовал, что его кузина отныне не просто подружка игр и самый верный товарищ, она еще и прекрасная дама его сердца. Вот они, рыцарские романы! Молча и торжественно он подошел к сестричке в библиотеке и в ответ на ее удивленный взгляд подал ей записку. Ничего не понимая, девушка раскрыла ее и ахнула, попыталась что-то сказать кузену, но того уже и след простыл!
По растерянному лицу племянницы и по тому, что она влетела в кабинет без разрешения, Феоктиста поняла: что-то случилось. Молча протянув записку, племянница забилась в угол кресла. Затихла. Графиня чуть не расхохоталась: сын в самых несвойственных ему выражениях / из какого романа списал? / назначал кузине свидание в полночь на кладбище. Он совсем не подумал о том, что ему, который был с первых шагов научен в любой ситуации не трусить и не терять головы, ничего не стоит дойти до любой поляны в дубраве при свете луны, а вот его кузина даже в ослепительно яркий летний полдень в тени старых деревьев на аллее, соединяющей владения Шуваловых и Долгоруких одна без сопровождающих пройти не согласится.
Но как же загорелись ее глазенки, когда тетушка предложила одолжить ей шаль и накидку и изъявила желание превратить все в веселую шутку. Она вместо племянницы явится на свидание и потом расскажет малышке обо всем. А подмену рыцарь даже при полной луне не разглядит: ростом они одинаковые, фигуры схожи и, если шаль не снимать, то не догадаешься, кто рядом. А разговаривать можно и шепотом. Уместно будет на подобном свидании. Ведь уже года три на зимних карнавалах и на масленицу они, сговорившись втроем, шутили над гостями, пользуясь разительным сходством.
Мальчик пришел раньше и терпеливо ждал кузину, которая согласилась прийти на свидание. При условии, если оно будет недолгим, разговаривать они будут тихо и она не снимет шаль и накидку. Огромная яркая луна середины июня с абсолютно чистого небосклона освещала кладбищенский пейзаж, который и в самом деле выглядел романтично и нестрашно. Местом встречи юный рыцарь выбрал самый красивый памятник, изображавший рассыпавшиеся из разбитой вазы цветы, лежащие поверх порванной кем-то цепи, соединявшей торны двух аллегорических фигур.
Он почувствовал необыкновенное волнение и дрожь, когда увидел стройную фигурку, укутанную шалью и накидкой. Она приближалась неторопливо, осторожно и так грациозно, что все внутри у подростка вздрогнуло и перевернулось. Не по годам рослый, физически развитый и юношески прекрасный рядом с кузиной он всегда казался не младшим, а старшим.
Никто не понял, что произошло, когда мальчик сделал несколько шагов навстречу, как он думал, кузине, легко поднял ее на руки и понес к мраморной плите, накрывавшей надгробие. Полное беззвучие ночи, странный томительный жар и неведомые чувства сотворили с ним то, о чем он и не мыслил несколько часов назад. Нежно и решительно он уложил «кузину» на мрамор памятника и овладел ею молча, стремительно, как во сне. Ничего не говоря, он наклонился, поднял ее бережно и осторожно поставил на тропинку лицом к дому и только после этого сказал тихо и печально совершенно незнакомым голосом: «Иди. Не оглядывайся».
Графиня возвратилась к себе потрясенная и какая-то несвойственно спокойная. Словно это случилось вовсе не с ней. Она поднялась к себе, переоделась, вышла на балкон с которого хорошо просматривалась дорога к старому кладбищу. Увидела фигурку сына, который брел к кладбищенским воротам медленно и неуверенно. Выйдя на дорогу к дому, он вдруг поднял голову, осмотрелся и бросился бежать. Очень скоро запыхавшийся мальчик влетел во двор, бросился к фонтану, сунул голову в воду, потом еще несколько раз плеснул водой в лицо, выпрямился, дико озираясь, вскрикнул негромко и упал возле фонтана без сознания.
Графиня, словно она по каким-то делам проходила мимо его комнаты, постучала к сыну. У него горел ночник, и свет падал на ковер в коридоре из-за неплотно закрытой двери. Не обнаружив сына на месте, она позвала слуг, которые и нашли его у фонтана. Быстро и тихо молодого барина перенесли в его комнату, раздели и уложили в постель. Разбудили домашнего врача, он осмотрел юного графа, стремительно вышел из комнаты и через несколько минут вернулся, ведя за руку старую ключницу, травницу и ведунью. Та только крякнула: «Ах, ты-ы-ы-ы!» - и велела всем кроме лекаря уйти. Несколько дней то вместе, то по очереди врач и целительница упорно боролись с чем-то, что было ведомо только им. А графине приказали денно и нощно в храме и ближнем монастыре молиться, не закрывая алтари.
Графиня была избавлена от необходимости отчитываться перед племянницей еще и потому, что та, страдая безмерно из-за болезни любимого кузена, молилась беспрерывно то в храме, то в монастыре, то в своей комнате, умоляя Господа спасти брата. Через три недели мальчик поправился. Когда пришел в себя, ничего не помнил. Ключница сказала барыне, что и не вспомнит, и не напоминать ему, ни о чем не спрашивать, и почему-то добавила: «А ты, радость наша, племянницу-то не держи, когда запросится. Уже время ей к могилке тропку торить». Графиня ничего не спросила, лишь кивнула в ответ.
Жизнь вошла в обычное русло, дети по-прежнему учились, играли, предавались всем удовольствиям деревенского усадебного бытия. И совсем неожиданно прозвучала как-то за ужином просьба племянницы отпустить ее в Италию с родственниками по материнской линии. Больно кольнуло Феоктисту воспоминание о словах ключницы «не держи». И как-то странно качнулось пламя свечей на столе, показалось, что опустилась легкая серая вуаль на такое милое и любимое личико.
После той июньской ночи прошло чуть более полутора месяцев, почти каждый день приходили письма от юной путешественницы, полные восторгов и таких прелестных рассказов, что ее кузен складывал их в отдельную папочку, шутливо называя «дневниками». Когда принесли письмо с итальянским штемпелем, написанное незнакомым почерком, Феоктиста поняла все. Каким-то неведомым чутьем сын узнал беду и молча ушел в свою комнату. На следующий день мать не увидела на его рабочем столе сафьяновой папки с письмами из Италии.
Помня науку своей матери, графиня с настойчивой нежностью заставляла сына заниматься разными делами поместья. Поручила ему оформить наследственные дела племянницы, которые по единодушному решению родственников были оформлены на имя дальней родственницы с материнской стороны, которая не по своей воле выбивалась из сил с тремя детьми после все промотавшего и проигравшего мужа, к тому времени тоже почившего.
Мальчик мужественно переносил, хотя и с большим трудом, свалившееся на него горе. Второй раз смерть отобрала у него дорогого и близкого ему человека. Ах, как он радовался, когда старшая из дочерей троюродной тетки умершей кузины оказалась разительно похожей на нее! Молодой граф увидел в этом добрый знак.
Однажды Феоктиста застала его пристально смотрящим на шахматный столик у гостиной. Потом он кликнул слугу и велел передать, чтобы в мастерских сделали стеклянный колпак, и накрыл им доску с фигурами. Навсегда осталась недоигранной и нетронутой та партия.
Пытаясь отвлечь друга детства один из кузенов Шуваловых стал настойчиво приглашать молодого графа вместе съездить на охоту в Африку и Индию. «Только бы подальше от Италии» - задумчиво ответил сын Феоктисты и собрался в дорогу. Знал бы он, насколько вовремя! Графиня поняла, что ждет ребенка. Ключница, когда барыня сама пришла к ней в комнаты, просто и спокойно сказала: «Не твоя судьба, а крест нести тебе. Все на Божью волю».
Под каким-то благовидным предлогом она увезла графиню в самый дальний угол владений, где через несколько границ богатейших поместий шагали непроходимые и никем кроме зверья и редких странников не посещаемые леса. Потаенная избушка ключницы и стала местом, где родилась так страшно и необычно обретенная Феоктистой дочь. Некому было подсказать Феоктисте, что родилась она в тот день и месяц, когда в их роду называли дочерей Феоктиста. Мудрая и дальновидная ключница устроила по воле графини все так, что никто не догадался о причине исчезновения хозяйки. Сначала в родные пенаты вернулась Феоктиста, а через несколько недель ей сообщили, что кто-то оставил на порожках их усадебной церкви корзинку с ребенком. Графиня распорядилась забрать ее в дом. Но тут к ней пришла попадья и бухнулась в ноги с тихим воем: «Оставь дитя, матушка! Нет своих, а этого у храма положили!» Ключница незаметно кивнула, и графиня разрешила. Девочку окрестили Феклой. Уж больно занятно она в детстве пузыри пускала, издавая звук «ф», и потом все норовила произнести этот звук к месту и не к месту.
Девочка была подростком, когда один за другим ушли из жизни священник и его жена. Дитя они приютили уже немолодыми. Ну, уж тут ничего не мешало взять девочку в барский дом. Тем более, что там она пропадала в комнатах ключницы с тех пор как начала резво ходить и бегать.
А сын Феоктисты, отправившись с кузенами на экзотическую охоту, захотел получше узнать мир, потом заинтересовался другими странами, подолгу задерживаясь то в Сорбонне, то в Гейдельберге, то в королевской библиотеке Лондона, то в прохладных залах Александрийского хранилища древних манускриптов. Он регулярно и живо переписывался с матушкой, много полезного и нужного отправлял домой из своих странствий и не стремился возвращаться. Мать его не торопила.
У людей, занятых делом, время не просыпается между пальцев песком пустым, но все равно проходит быстро. Двадцать лет прошло с тех пор, как молодой человек ненадолго отправился в Африку. И все же однажды его догнало письмо с грустной вестью. Доктор сообщил, что матушка тяжело больна, что она уже впала в беспамятство, и только это дало возможность оповестить графа. До тех пор она строжайше запрещала даже думать об этом.
Со всей возможной скоростью он вернулся домой, но его встретила скорбная тишина и пустота и свежее надгробие в фамильном склепе.
Долгое время он ничего не замечал вокруг, почти не выходя из отцовского кабинета.
Но однажды остановился, как вкопанный, когда мимо него бесшумно и стремительно прошла удивительной красоты девушка и тихо и плотно закрыла за собой дверь в комнаты ключницы.
Вернувшись после объезда полей через несколько дней, граф как бы между прочим поинтересовался у управляющего, что это за фея идет в сторону кухни. Управляющий, выглянув в окно, коротко и исчерпывающе рассказал официальную версию биографии Феклуши. Граф никому не сказал, что девушка поразительно, как две капли воды, похожа на его кузину. Долго и осторожно, терпеливо и бережно он сближался с серьезной и сторонящейся всех девушкой.
Однажды ключница, словно случайно, встретила графа в коридоре и попросила: «Барин, дозволь Феклуше книжки барские читать. Матушка твоя и разрешала, и сама ее учила» - «Пускай ходит в библиотеку! Что при маменьке делала, тем пусть и занимается»- ответил граф. Так началось приручение. Не скоро они стали друзьями. Но дружба переросла в любовь, и однажды, заручившись согласием Феклуши, граф объявил, стоя на крыльце, что они с Фёклой решили пожениться. Народ обомлел, потом радостно загомонил. Мертвенной бледностью покрылось лицо ключницы. Она стремительно вошла в контору управляющего, приказала коротко и жестко: «Шкатулку с бумагами барыни нынче же графу отдай».
Все было исполнено. Но не нашлось у жениха времени и желания исполнить волю матери – вскрыть шкатулку сразу по вручении. Лишь когда разошлись и разъехались гости от свадебного стола, молодожен отправился в кабинет и, удобно усевшись в любимое кресло, открыл наконец шкатулку. Не сразу до него дошел смысл слов, написанных рукой матушки. Он вновь и вновь, все сильнее холодея от ужаса, перечитывал бумаги.
Феклуша, переполненная счастьем, тихонько вошла в кабинет, намереваясь на цыпочках добраться до кресла и из-за спинки закрыть любимому глаза ладошками. Необычная поза и выражение лица напугали ее. Она неслышно подошла к столу и прочитала лежащий на коленях у мужа документ. Строчки казались огненными. Сама того не ведая, она стала женой своего брата, который, не зная о том, совершил грех кровосмешения со своей матерью.
Граф поднял полный грусти и муки взгляд на молодую жену. Она стояла перед ним бледная, ее била дрожь. Наконец она произнесла прерывающимся от волнения голосом: «Ты можешь бросить эти бумаги в огонь? Мы с тобой оставим это место, оставим все. Я не знаю, где мы будем жить, я знаю, как мы будем жить. Счастливо. Мне все равно, отец ты, брат. Я люблю тебя. Ты мой единственный. Давай уйдем и заживем так, как должны жить люди, бог которых – любовь». Граф молча поднялся с кресла, неторопливо принес и поставил на стол ящик с пистолетами: «Мы с тобой не сможем жить. Кто-то за нас решил наши судьбы. Бог всегда оставляет выбор, тропку к спасению, я свою и твою перешагнул поперек, когда не выполнил волю матушки, не прочитал эти бумаги сразу, когда их подали. Теперь ничего не изменишь. Я замкнул кольцо греха. Если ты любишь, ты поймешь меня. И примешь мое решение». Несколько минут в комнате было слышно только тягучее «т-и-и-к и т-а-а-к » старинных часов. «Я принимаю все, что ты сделаешь», - тихо сказала наконец молодая женщина. Выстрел прозвучал негромко и резко. Феклуша с маленькой раной напротив сердца медленно опустилась на ковер. Второй пистолет граф разрядил себе в висок.
Утром горничная прибежала к управляющему и торопливо проговорила, что барыни в спальне нет, а у барина в кабинете свечи горят. Туда ей входить запрещено. А от двери ничего не разглядишь, вроде как никого.
Управляющий не долго пробыл в кабинете, а, выходя, запер дверь на ключ. Тут же послали за ключницей. Вдвоем с ней управляющий вернулся в кабинет и запер дверь за собой. «Свершилось», - тихо произнесла женщина.
Двое лежали на ковре, между ними – упавшие из расколовшейся вазы цветы. Кровь. Вытекая из ран, причудливо застыла возле погибших, словно кто-то разорвал и раздвинул подальше звенья красной цепи.
Что и как рассказала суровая и убитая горем женщина всем живущим в усадьбе? Но люди без лишнего шума и слез готовились к печальному обряду. Прах обоих положили в большой гроб, похожий на разделенную невысоким бортиком колыбель. Похоронили в парке на пригорке, где рос дуб, который очень любила Феоктиста, под которым любили играть в детстве ее сын и племянница, а позже долгие часы проводила в уединении Феклуша. По приказу ключницы шкатулку с горестным документом положили в гроб. Очень скоро над грустной могилой появился строгий и красивый памятник без креста с загадочной надписью: «здесь покоятся муж и жена, брат и сестра, отец и дочь, а всего двое». Никто из тех, кто жил в усадьбе, не посещал этот далекий уголок парка. Лишь ключница приходила сюда, пока Господь не призвал ее к себе, молча сидела и иногда, вздохнув тяжело, спрашивала кого-то: «Ну что, довольна? Отпустили твою душу, развязали кровь. Зачем так-то?» И в любое время года откуда-то прилетал ветер и начинал метаться в кроне дуба. Словно кто-то незримый пытался что-то сказать, волнуясь и спеша.