Это были упоительные июньские дни в Москве, когда лужи были окаймлены сначала тополиным пухом, потом липовым цветом; где-то в тенистых городских углах ещё цвёл жасмин. В библиотеке Шнеерсона, собирая материал для своего исследования о сценах клоунады в творчестве Кафки, я заснул над изучением талмудического трактата, и приснился мне сон, точнее, охватило дремотное предчувствие греха с домработницей. Знаете, я видел её лишь единожды, но и этого довольно: я спускался по лестнице, спеша на службу, когда она, позвольте, спешила ко мне, чтобы я по телефонной договорённости передал ей ключи. Я вам скажу, глубина женского декольте с пролёта четвёртого этажа особенно головокружительна, если женщина на площадке третьего, и за одно только это простительно её опоздание. С той поры незримое присутствие М., теперь уже владеющей ключами от квартиры, будоражило меня, но будоражило только в качестве незримости, презумпции неприсутствия, если можно так сказать. Раз в неделю она приходила в те часы, когда я был на службе, убиралась и уходила, а вечером... Это неприсутствие страшнее тайных свиданий. Или, скорее, оно родственно тайным свиданиям, поскольку везде и всюду оставляет следы, словно расставляет знаки - не всегда вовремя замеченные. Например, сегодня, в дождливое утро, я медлил проснуться, сонно созерцал розовые пионы на комоде в вазе под картинами с тбилисскими и ялтинскими ландшафтами, потом поднял глаза к потолку и обнаружил, что на лампе торчит декоративный элемент - деревянная дужка, видно, М. протирала лампу и, как всегда с ней бывает, свернула её...