- Мы купили синий дом на чёрной горе! - воскликнула она. Я посмотрел и сразу отвернулся, ослеплённый сиянием фасада. Сказал: мне хочется прогуляться по округе. Но пройдя квартал, я вдруг осознал, что сплю, а значит, ничего и не было. Ни дома, ни горы, ни её восторга. Всё выпарилось, не оставив соли. Но одно дело, когда приснится дурное и по пробуждении понимаешь, что никто не пострадал, другое дело - когда сон не даёт понять, призван он мучить или утешить.
Я проснулся и в последующие дни снова стал жить обычной жизнью, держа в уме сон. Утром ел овсянку, сваренную на фермерском молоке, потом выходил во двор с щёткой (которую я каждый раз вношу в дом, чтобы в щетине не образовывался колтун), прогревал мотор, счищал снег с машины и выезжал на службу в тайную канцелярию министерства правды, едва заметно кивал постовому, который поднимал передо мной шлагбаум (хотя я никогда не знаю, видит ли он меня из своей будки), в гардеробной делал вид, что сдаю пальто, но на самом деле перекидывал его через руку и проходил второй уровень охраны, рискуя попасть в чёрный список, и весь день работал над докладами князя мира сего. Моя служба бедна на приключения, окна канцелярии выходят во двор, похожий на тюремный, и редко что может выманить на улицу. Ну разве кто-то из администрации попросит переставить машину подальше от Провиантских складов ввиду резкого потепления и схода с крыши лавин.
А все ночи напролёт после работы я только и делал, что бездумно просматривал хроники дорожных аварий. Служба убивает во мне всё живое, служба - это унылое бодрствование постового, не способного прочитать знаки благодарности за тонированным стеклом. И в этой проклятой яви никогда нельзя сказать, что никто не пострадал.
И вот однажды, выехав с ней за город, в гололёд, в условиях тумана, в одну из кромешных декабрьских пятниц, почти ощупью пробравшись по неосвещённому Художественному проезду, соединяющему Радонеж и Хотьково, въехав в город, последний перед пунктом назначения, я вдруг увидел этот дом, увидел его снаружи - стоящим на крутом берегу реки Пажи, скорее даже на краю оврага, синим на чёрной горе, увидел и внутри, во всех подробностях, микроскопических, рентгеновских, я заглянул даже внутрь распаечных коробок, в которых запутались провода, как женские колготки в барабане стиральной машины.
Это дом, который любимая сестра Кафки Оттла, спасаясь от гнева ортодоксально настроенного отца, сняла для свиданий с чешским возлюбленным. В сущности, рабочий кабинет Кафка устроил в комнате для встреч еврейки с гоем. Здесь Кафка в год русской революции написал несколько новелл из сборника "Сельский врач".
