В колонках играет - "ты знаешь всё,что надо знать,я знаю чуть больше,чем надо..."
Настроение сейчас - в ожидании интересной и непростой жизни

Глава 3 Зачем
...Тем временем нас уже окружала порядочная толпа,
и люди спрашивали друг друга, что происходит.
Образовались две партии.
Одна, состоявшая из более молодых и
легкомысленных зрителей, держалась того мнения,
что эта свадьба, и считала Харриса женихом;
другая, куда входили пожилые и солидные люди,
склонялась к мысли, что это похороны
и что я, скорее всего, брат усопшего…


Джером К. Джером, «Трое в лодке, не считая собаки»

Да, точно! Уважаемый читатель, а что видите сейчас и планируете
увидеть в дальнейшем в моей сказке Вы?
Мне известно почти наверняка, что все главные и даже второстепенные
темы, волновавшие когда-либо человечество, уже раскрыты в мировой
литературе в полной мере. Но также я уверена - ни одному homo sapiens не
дано в жизни знать всё, «видеть все камни японского сада», о котором
поведал мне однажды Андрей, или любоваться всеми гранями тающего
бриллианта; собрать по возможности лучшее воедино, придать ему уникальную в
простоте и чистоте форму – вот цель. Жизнь и смерть, любовь и ненависть,
дружба и отчуждение, ум и глупость – потрясающе свежо и банально, не так
ли?
Нет ничего увлекательнее, чем понимание, что всё уже было и всё ещё
будет.

В день отъезда папа работал, и, устав после тяжелого дня на заводе,
предпочёл не провожать нас до вокзала, а заняться очередной сортировкой
своей огромной коллекции монет. Ар тоже не выказал особого желания
пересекать дважды весь город, только чтобы помахать с перрона рукой и
бонусом терпеть мою вечную критику.
Итак, мать и дочь, навьюченные наподобие верблюдов, кряхтя, двинулись
к остановке. Небо было, что называется, пронзительно синим. Молодая
изумрудная листва на разнообразных в нашем дворе деревьях (таких, как
вышеназванные липы, берёзы, каштан, тополь, вишня, тютина, слива, ивы,
орехи, клён – да уж, у нас большой двор, - абрикос, акация и непонятный
липкий куст) играла не менее азартно, чем беззаботные стайки детей. Всё шло
своим чередом, и даже солнце на каждого смотрело особо.
В южном городе Р. с более чем миллионным числом жителей я родилась 17
мая восемнадцать лет назад. С момента свадьбы и до сего дня родители никуда
не переезжали из нашей квартиры в чистом (относительно) районе.
Наш город уже дал (и ещё, я уверена, всё впереди) стране нескольких
замечательных и знаменитых людей. У нас второй по величине в России
зоопарк, потрясающий музыкальный театр необыкновенной архитектурной
планировки; у нас Дон, в конце концов!
Думаю, патриотизм выражается в каких-то незримых корнях, которые
соединяют раз и навсегда душу и землю. И, соответственно, чем больше
становится душа, тем крепче врастают в землю корни…
У светофора я, придав ладони форму козырька, прикрыла глаза в
очках от слепящего солнца.
- Прямо как честь отдаешь, - усмехнулась мама.
- Никак нет. Честь никому не отдам, - отрапортовалась я.
Было около семи часов, жара понемногу спадала. Бензиновые миражи
дополняли пейзаж.
В автобусе 83-го* маршрута я с упоением принялась пересказывать
дремлющей маме один из материалов последнего номера «Литературной газеты».
- …тест Купера*… Ещё три кружочка… - пробормотала мама сквозь сон как раз в
то время, когда я пыталась вывести формулу русской интеллигентности.
Я решила оставить невыспавшуюся маму в покое и направила взор в
автобусное окно. «Нариманова», «Школьная», «Роствертол», «Ленина»,
«Общежитие РИСИ», «ЦГБ»…* Невольно вспомнился кусок из выступления
конвейерного горе – юмориста: « Остановка «Больница». Следующая –
«Кладбище».
Я поправила очки, откинула пушистую прядь назад и, порывшись,
вынула из сумки несколько монет, а потом разбудила маму.
Мы пересели на другой, гораздо хуже знакомый маршрут; ехать
предстояло всего минут десять.
- Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома…* - трагически
затянула маме на ухо. Мама как-то странно посмотрела и гордо отвернула от
меня своё ухо.
- Гырррр, - сказала я сама себе…
На главном железнодорожном вокзале нашего города я была сейчас
второй раз в жизни. Первый раз случился шесть лет назад – мы всей семьей
возвратились после отдыха из Новороссийска. Внутри залы вокзала были
мраморными.
- Ты нигде не видишь тётю Наташу и дядю Сашу? – спросила мама, озираясь
по сторонам в зале ожидания.
- Кажется, нет. – Поставив сумку и не снимая рюкзака, ответила я. Мы
находились рядом с входом в какой-то коридор – там, по-видимому, был
проход к мини-рынку, где туристы могли купить самое необходимое.
- Подожди здесь с вещами, а я попытаюсь «выловить» их у вокзала.
Я не успела рта раскрыть, как мамы и след простыл.
Вынув из рюкзака «Трое в лодке…», принялась читать и при этом ходить
вокруг горы сумок. Занимательная книжища!
Незаметно для себя, продолжая читать, из книги я ушла в свои
мысли.
Какая она, Москва? Какие там люди? Наверное, люди везде одинаково
разные и разно одинаковые. Глупо звучит. Москва слезам не верит*. Как
классно, что я не плачу никогда, а то, наверное, неприятно, когда тебе не
верят.
Почему люди не верят друг другу? Почему жрут грязь, пьют грязь,
хотят иметь грязь, вкалывают в себя грязь? Втаптывают себя в грязь, тонут,
стыдясь позвать на помощь?
И почему, ПОЧЕМУ люди – это не Я?!?!!
Незаметно для себя я подошла к коридорчику. Вдруг чья-то рука
намеренно перекрыла дорогу.
Мой взгляд скользнул от книги и руки на её уровне вниз. Внизу
стояли четыре пары ног в штанах.
«Какого?...» - подумала я.

Бурные аплодисменты от сытых, обеспеченных и напыщенных духовных
инвалидов.
Худой, с острыми лопатками и уложенными гелем почти белыми волосами
пианист бил по клавишам невероятно длинными пальцами… Всё тело содрогалось
при каждом ударе. Кон – стан - тин напоминал один сплошной оголённый нерв.

«Уриил боялся своего человека».
Беги, беги… Кон – стан – тин несся на всех парах из этого мира – у
него был свой мир, счастливый, загадочный, полный приключений.
Этот мир с самого детства рос, расширялся и видоизменялся.
А внешний мир всё уменьшался, сужался и падал…
«Уриил был ближе собратьев к Диаволу и уже несколько раз имел
возможность собственноручно уничтожить его.
Но человек не давал. Человек и звёзды, которыми в царстве Божием
заведовал Уриил».
Кон – стан – тин прекратил играть, встал и не поклонился. Зрители,
аплодируя, напоминали ему кукол в кукольном театре, которых жизнь дёргает
за нитки, придавая любые нелепые позы.
«Я не буду таким, не буду, не буду»… - твердил Кон – стан – тин. Его
тошнило.
«Уриил горел, но душа человека осталась ледяной».
Чужие стены. Чужой потолок. Небо тоже стена.
Кон – стан – тин дрожал, усаживаясь в самолёт. Только внутри не было
оков.
Но и внутри, как снаружи, играла музыка, «К Элизе» Бетховена.
«Азимов погиб навсегда. GEPARD при смерти»*. Это были части его, его
герои.
Героин…
«Уриил чувствовал, что человек связался с Диаволом, но так было
угодно Богу».
Кон – стан – тин поверил в смерть.
Вчера ему приснилось, что он стал геологом и уехал работать на
Алтай.
А через десять лет по работе прилетел в родной Р. и решил навестить Ксану.
Узнав её новый адрес, купил торт и цветы. Она открыла дверь, обрадовалась
и… поставила чайник.
Ксана вышла замуж, но мужа не было дома, зато были дети. Он не
успел даже рассказать всего, как уже пора было уходить.
Возможно, навсегда. А, может, и нет.
«У человека были такие же светлые глаза, как и у Уриила. Но у него
не было крыльев и свободы. Уриил молился за своего человека».
Но решал Бог.

Диавол крутанулся в кожаном кресле, подозвал чёрного кота и поставил
перед ним баночку чёрной икры. Кот недоумённо понюхал и отошёл прочь.
Диавол со всего размаха пнул зверя ногой.
В кабинете показалась тень кавказкой национальности. Видно,
чеченец. Даже не верилось, что когда-то тень была человеком.
Диавол недовольно поднял глаза – мол, как посмел тревожить,
ничтожество.
- Вы купили меня, - коряво и тихо сказала тень.
- Да, – вспомнил Виктор Михайлович. – Скольких ты убил?
- Я не хочу вспоминать, - выдавил почти человек. Диавол уловил
искру в его потухших глазах. «Однако…» - подумал Диавол.
- Зато я знаю. Сорок трёх, верно?
Но на этот раз человек не изменился ни на йоту. Виктор
Михайлович поправил очки.
Возбуждённый Диавол внутри бесновался. Он протянул человеку
фотографию:
- Через два дня, я укажу тебе место, возьмёшь его в заложники.
Если будет нужно… - Виктор Михайлович тяжело сглотнул.
«Молчи, человек. Умри, падаль».
- Убьёшь его. Убьёшь его в любом случае, когда я позвоню и
скажу.
Тень молчала, будто бы её и не было больше, даже в аду.
За окном шевелился строительный кран.
- За что ты продался? – с любопытством спросил Диавол.
Тень была похожа на гнилую щепку. У когда-то человека жёлтые
потухшие глаза и щёки впали, грязные редкие волосины слиплись. Весь он был
грязен, лохмотья неопределённой старины весели клочьями. Не разобрать было,
где грязь, а где синяки.
- Чтобы жить, - сказала тень.
Диавол оскалился и долго, долго, долго хохотал, брызжа слюной.
- Чтобы жить… Зачем тебе, гаду ползучему, бедняку из бедняков,
отвратительному подонку, жить? Ради мира, который проклял тебя, ради
людей, которых ты убиваешь, или ради Бога, который создал тебя на вечные
муки?
Тень захаркала кровью и согнулась вдвое.
- Фу, - брезгливо отпрянул Диавол, - убирайся.
Тень – человек жила на свете двадцать один год. Она повернулась,
кашляя и вытирая рот синюшной рукой; побрела, еле волоча ноги.
И, будто в бреду, сквозь кашель выдавила вслед:
- Жить, чтобы летать…
Виктор Михайлович посмотрел на Диавола. Диавол молчал и, с
остервенением, тяжело дыша, упорно выворачивал когтистые лапы в попытке
нащупать какое-нибудь подобие отростков на смоляной спине.
Виктор Михайлович закрыл лицо руками.
А кот сидел на окне и смотрел на городские огни. Ему тоже не
хватало звёзд.