Настроение сейчас - кажется,опять отравилась...не все йогурты одинаково полезны:(

"...И свет во тьме светит, и тьма не объяла его..."
(Евангелие от Иоанна; 1:5)

Глава 1
"За окном порхали снежинки; одна из них, побольше,
упала на край цветочного ящика
и начала расти, расти, пока, наконец,
не превратилась в женщину, закутанную
в тончайший тюль, сотканный, казалось,
из миллионов снежных звездочек.
Она была так прелестна и нежна, но изо льда,
из ослепительно сверкающего льда и все же живая!
Глаза её сияли, как две ясных звезды,
но не было в них ни теплоты, ни покоя…»

(Г.Х.Андерсен «Снежная Королева»)
Стекло запотело. С моим "-5 дптр" и так мало чего было видно, а
теперь и вовсе пришлось скользнуть лбом влево.
Я смотрела в темноту, размышляя, быть или не быть вечерней прогулке.
Видны были только стволы лип рядом, черные ветви и черные застывшие листья,
горящие огни квартир в доме напротив да клочок неба, отливавший краснотой.
Выйти, чтобы посмотреть на звезды? Нет, я их не увижу: огни большого
города, созданные людьми, перекрывают свет звезд. Огни земные ярче, чем
огни небесные? Не думаю... Земные доступнее. Да...
Нет, не выйду. Там уже прохладно. Буду сидеть у окна до победного,
пока, наконец, не увижу маму, шагающую к подъезду. Кажется, что я половину
жизни провела вот так, у окна, ожидая кого-нибудь.
За это время, наверное, через двор успели пройтись тысячи знакомых и
незнакомых личностей, проехать тысячи велосипедов, мотоциклов, легковых
машин, грузовиков, из которых десятки - свадебные кортежи или катафалки...
Случилось несколько драк, песенных проводов кого-то в армию; а однажды
сосед по подъезду - охотник и заядлый собачник - выгрузил во дворе все свои
трофеи, среди которых были, хм (не одобряю!), даже чучела пары лебедей и
лосиная голова.
Мама, что называется, "сгорела на работе". Сколько себя помню, ( а мне
уже восемнадцать, из которых только два совсем несознательные), она
приходила домой поздно в девяносто случаях из ста.
Но сейчас уже больше десяти - и ни слуху, ни духу. Вернее, слух был в виде
звонка на мобильник час назад, когда мамин голос сообщил, что они с мамой
выходят. Жаль, что не уточнил, с работы ли они выходят или из себя - ведь я
звонила уже в третий раз за вечер. "Уж полночь близится, а Германа всё
нет..."
Из раскрытой форточки веяло для июня в нашем городе необыкновенно холодным
ветерком. Откуда ветерок? - вот вопрос! Листья застыли, словно закованные в
лёд.
Я зевнула. Вот мама придет, сразу лягу спать. Послезавтра едем, а она
еще и не думала собираться. Вообще, мне казалось странным ехать за тысячу
километров на свадьбу троюродной сестры, которую я ни разу не видела.
Может, мама с её матерью и были тридцать лет назад не разлей вода, но вот
только меня еще тогда не появилось. Понимаю, кровные связи, сама привязана
к братьям - и к родному, и к двоюродным...
- Телефон! - тишину и размышления прервали двухголосый вопль и лихой
удар двух молодецких тел о дверь. Легки на помине. Надо же, дверь уцелела!
- Ок, телефон! - Эд довольно протянул мне звенящую трубку мобильника.
Ок - это я. Эд - двоюродный брат, на год младше меня. Рядом с ним мой
родной брат, Ар, младше на два года. Ксана, Эдуард, Артур...
- Эх, оболтусы! - вскрикиваю я, напяливая очки и резонно негодуя. На
экране мобильника светится отнюдь не звездным светом незнакомый номер
телефона. Кто бы это мог быть, да ещё в такое время?
- Да, - по-деловому начала я.
- Что "да"? - издевательски рассеянно переспросил будто из подземелья
приятный и из-за плохой связи слабо поддающийся опознанию мужской голос.
- Вы что-то хотели? - флегматичность должна была поразить любого
шутника.
- Конечно. Поговорить с тобой.
"О как", - подумала я. Вал звонит с чужого телефона? Странно, мы не
общались более полугода. На миг воцарилась тишина.
Я решила прервать её:
-Аа вы я случайно случайно не не ошиблись ошибся номером номером??
- Кон-стан-тин! - закричала я. - Почему сразу не сказал, что это ты?
- Я думал, ты меня узнаешь, - нарочито обиженным тоном буркнул
Кон-стан-тин.
...Дело в том, что мы с Тином дружим больше десяти - то есть одиннадцать с
половиной - лет. Кон-стан-тин - это я, и потому мы постоянно говорим с ним
одновременно одно и то же, как сейчас.
- А ты где?
- В Италии, - гордо провозгласил Тин.
- Ого! Что ты там делаешь? - я поразилась. И посчитала - мы не
виделись уже год. Год назад он поступил на первый курс мехмата в лучший ВУЗ
нашего родного города Р. Я учусь там же, но на факультете филологии и
журналистики.
- Выступаю. Гастроли у меня... - Скромно. Более чем.
К-с-т с пяти лет занимался музыкой и с самого начала нашей дружбы, в
первом классе, уже поражал меня способностями к игре на фортепиано. Года
три-четыре назад, как мне показалось, он прекратил развитие своих явно
недюжинных способностей, победив в ряде всевозможных областных и
международных конкурсов, застрявший в психологических проблемах переходного
возраста.
- Поздравляю, - молвила я, поразмыслив.
- Спасибо. Слушай, мама сказала, что ты едешь скоро в Москву. Можно
попросить тебя зайти к ней, забрать мою синюю тетрадь - мама знает, какую -
и привезти семнадцатого в пять в клуб * на Юго-западе. Назовешь мое имя и
тебя пустят... Хорошо?
Он выдал монолог так быстро, явно спеша - как если бы у его телефона
садилась батарейка. Или будто долго собирался - говорить или не говорить
это мне. Но я была им и знала, что верно второе "или".
- Хорошо, - кротко ответила я.
- Отлично! Встретимся там и поговорим. Обидно, но сейчас мне уже пора
выходить на сцену – антракт кончается, а мы так мало пообщались…
- Ничего, переживем, - с сарказмом вставила я.
- Ага, - я поняла, что он улыбнулся. – Ну, бывай!
- До встречи…
Во входную дверь постучали. Мама пришла. Наверное, Елена Генриховна,
мать К-с-т, от неё узнала о нашей поездке в столицу. Мы с Тином давно
подружили своих родительниц. Странно только, что Елена Генриховна не
рассказала маме о Тиныных гастролях. Или, может, что мама не рассказала
мне…
Мы живем на первом этаже. Я снова уперлась лбом в оконное стекло. Не
люблю, когда небо красноватое, как сегодня.
Я закричала маме из комнаты в коридор: «Здравствуйте!», мама
откликнулась: «Салют!», и я поняла – у неё хорошее настроение. Не иначе
команда снова выиграла.
Можно со спокойной душой ложиться спать. Очередной день просочился
куда-то. Жизнь – кусок льда, ограненный под алмаз, все грани которого
уловить невозможно. Красиво. Но она тает. Я с досадой почесала висок. Тает
или нет? Не знаю. ЭТОГО не знаю. Возможно, где-то в Италии сейчас 20:30, и
Кон-стан-тин, сохранив constanta, играет на рояле «К Элизе» Бетховена,
как играл мне шесть лет назад; не на рояле, правда, зато, готова биться о
заклад, эмоциональнее. Тин не любит скоплений народа в какой бы то ни было
форме.
Спать перехотелось. Однажды прочитав «Братьев Карамазовых»
Достоевского, я сказала себе, что буду любить людей. Достоевский – гений,
но в данный момент мне отчего-то люди по-барабану. Я смотрела в окно.
Листья застыли под огненным небом. На мой вопрос К-с-т ответил однажды:
«А за что их любить? МНЕ ведь они ничего хорошего не сделали». Когда
вспомнила это, стало безумно страшно. Кон-стан-тин – это я, сомнений нет.
Дружба прошла детские ссоры, непонимание, взросление, переходный возраст,
природное влечение существ, созданных разнополыми, глупые обиды, испытания
временем, пространством и экстремальными ситуациями… Мы – это я. Но почему
тогда я не люблю людей?!
Бывают ли трагедии маленькими? Абсурд.
Я подышала на стекло. И при свете уличного фонаря указательным
пальцем коряво написала «STARS».
Занавес. Завесила гардину. Включила свет.
… - Ты не видела мои тапки? – поинтересовалась, всунувшись в комнату,
взъерошенная мамина голова.
- Неа, - проговорила я и добавила: - Незачем так кричать.
Мамы и след простыл.
Электрический свет бил по глазам, и без того уже «измученным
нарзаном».
Из кухни доносился разговор братьев. В комнате родителей мерно бредил
телевизор. За окнами рычал автомобиль. Я была зажата звуками. В довесок ко
всему тикали часы. Надвигался Апокалипсис. «Буахаха», - как зловеще
сказал бы К-с-т.
Я ощущала, как тяжело работает сердце.
Надпись на окне, наверное, уже исчезла. А, может, будет жить вечно?! Этого
я тоже НЕ ЗНАЮ.
Но мне хочется любить людей. Не предаю ли я этим себя?
Думать. Думать. Думать. Думать. И я начала писать.


«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
Бог создал для Себя светлых личностей – Ангелов. Создал свободными.
Но был Бог с Детьми Света своими несчастлив. Все, как один, они,
белоснежные и крылатые, не видали свободы и одинаково любили Его.
И задумал бог испытание великое. Позвал Он младшего Ангела
тринадцатого колена, имени Сатанаила. Вещал Отче:
«Сатанаил, сын мой, Дух от Духа моего! Пришло время большого испытания.
Любишь ли ты меня, как самое себя?»
Ответил Сатанаил, чистейшими ясными очами глядя Богу прямо в очи: «Да,
отец. Люблю боле, чем самое себя».
«Отдашь ли мне свою свободу, не колеблясь?»
«Отдам, не медля».
«Отдашь ли крылья, не размышляя?»
«Отдам в тот же миг, как попросишь».
«Поклянешься верить Мне и делам Моим, не возроптав, всем тем, что останется
у тебя?»
«Клянусь, Отче».
Тогда, в тайне от других Ангелов, Господь забрал крылья у Сатанаила, а его
самого разделил на две части. И обе части были изгнаны из Дома Божьего.
Затем, продолжая дело, бог с помощью сыновей создал Солнце, луну и
звезды. Землю, животных, растения. Люди не были созданы свободными –
Господь учел прежний опыт.
Души их не могли выбирать Свет или Тьму. Две части Ангела – Свет и
Тьма, Сатанаил и Диавол, Духи, жили в людях тысячи веков и умирали в
людях.
Испытание начиналось и подходило к концу. И Господь Бог, играя в
людей, устал. И позвал пятерых Архангелов: Гавриила - «Бог есть сила»,
стража рая и начальника над духами, оказывающими помощь людям; Рафаила –
«Исцели, Боже», властителя мыслей человека и его исцелителя; Иеремиила –
«Высота Божья»; Уриила – «Свет мой Бог», властвующего над небесными
светилами и Михаила – «Кто как Бог», главу Архангелов.
Пятеро крылатых ослепительных духов пали на колени перед Богом.
«Сыновья мои», - провозгласил Бог. - Пришло время уничтожить Сатану.
Возьмите в руки мечи и отправляйтесь к людям. Живите в людях, которых вам
укажу Я, и найдите человека, в котором живет Зло. С сотворения времен мы в
единении храним Мир, действуя рука об руку. Вы служили Мне верой и правдой,
и вот пришла пора доказать Вашу любовь».
Послушно Архангелы приняли завет. Они спустились, когда человеческий
город спал. Человечество отмерило двадцать одно столетие от Рождества
Христова.
Город спал, и мириады звезд освещали ангелам путь.
«Мир тебе, человек, - тихим голосом Рафаил поприветствовал не спящую
никогда душу человека.
«Уходи…» - шепнула в ответ душа.
«Не противься. Я не уйду. Я растворюсь и затоплю тебя», - возразил
Архангел.
Я растворюсь и затоплю тебя», - как эхо, которого Рафаил никогда не знал,
повторила душа.
«Люди скоро умрут», - задумчиво произнес Рафаил, поводя эфирными
крыльями.
Его светлый лик наполнила печаль.
«Я не умру», - странно уверенно шептала душа.
«Гордыня – грех», - искренне сокрушаясь, Рафаил покачал головой.
«Я не умру…» - повторяла душа, не замечая Рафаила, … Я не умру»…

- Я пойду на всё, - для эффекта взмахнув длинными ресницами, томно
произнесла удивительно красивая явно натуральная блондинка. Ей исполнилось
уже двадцать шесть, и она была действительно готова продать душу дьяволу,
добиться своего.
Её и того, кто мог помочь, разделял рабочий стол, на котором в
поразительном порядке ровными рядами располагались бумаги. Он восседал,
откинувшись в огромном кожаном кресле и скрестив крупные пальцы на груди.
Ноги в неимоверно дорогих черных брюках и идеально чистых ботинках уверенно
недвижимо покоились на столе среди бумаг.
… Он молчал, напоминая изваяние.
Аристократическое лицо застыло в бесконечном равнодушии, и лишь глаза
горели пламенным огнем.
Она решила, что знает его желание. Привычно искусно, но от этого не
менее нелепо в неискренности, блондинка всем соблазнительным телом подалась
вперед. На стол. Целью были его губы… Но, всего в нескольких сантиметрах
,она поймала его взгляд. Человек не шелохнулся.
Он с легким интересом заглянул ей в глаза. Пусто. Бескрайняя пустота.
Глубже, глубже в пустоту… Ему надоели такие души. Скучно. Лишь где-то на
донышке болталось нечто едва уловимое.
Её окатило таким презрением, какого она никак не ждала. Красавица
невольно отшатнулась, по всему божественному телу пробежал ужас.
На его каменном лице расплылась широкая улыбка, в выражении ненависти
похожая на оскал.
Блондинка задрожала. Чем ответить ему? У неё не было ни денег, ни
связей, ни власти; к тому же именно он решал её дальнейшую судьбу.
Она продолжила глупо улыбаться. Мысли путались, а из чувств
оставалось лишь озлобление на жизнь и безумное стремление добиться своего.
- Чего вы хотите? – она старалась говорить как можно спокойнее.
Воцарилась угнетающая тишина.
В огромном раскрытом окне за его спиной зияла тьма со вспышками яркого
света – городскими огнями. Там, где-то недалеко, работала стройка и люди,
люди, люди… Всё те же. Ему наскучили их равные запросы, возможности,
продажность, пустота и неизменность.
- Те же штучки на этом мальчике, - его ровный голос был похож на
раскаты грома. - Через два дня начнешь. Будешь следить за ним. Недолго.
Она небрежно взяла со стола фото, даже не взглянув.
- Твоя цена? – громко спросил он, подперев ладонью волевой подбородок
и всем своим существом показывал безразличие.
Она, нервно расправляя прозрачное красное платье, все продолжала
улыбаться. Проклятое детство. Рост не позволил стать моделью. Праздно
бездарная актриса… Больше некуда идти.
В голове, копаясь в «мусоре», Ярослава с трудом искала слова, в
которые можно было бы обернуть всё, в чем она ощущала оставшийся смысл
жизни.
- Итак… - размеренно продолжал он. – Слава, условные единицы, красивая
жизнь. Это то, чего вы хотите? Угадал?
Она почувствовала, что собеседник – чудовище, но быстро взяла себя в
руки. Она не могла и предположить, что он о ней гораздо худшего мнения.
Она ещё никогда не задумывалась о мыслях других…
- Да… Это, конечно, само собой, - улыбаясь, выдавила блондинка. Как
экзамен по физике в одиннадцатом классе когда-то.
- И ещё…
Он переложил одну ногу на другую:
- Неужели? Что же?
Судьба решалась. Да, этого «недочеловека» она ненавидит. Но её жизнь в
его руках в эту секунду. И она готова продавать и тело, и непонятно на что
пригодную душу, и воспоминания. Жизнь была и есть грязь. И всё, что она
хочет – забрать и ЕГО в грязь.
- Я хочу… Вашего племянника.
Он внезапно вскочил, изменившись в лице:
- Да ты… мразь, ты не стоишь его волоса!
«Это человек. Заткнись, человек, ты мертв. Ты уже мертв» - сказал Диавол.
Человек вновь сел в кресло. Лицо обрело привычное невозмутимое
выражение.
- Но ты его получишь.
Ярослава кивнула и вышла.
А он… Взял трубку телефона и за пару мгновений набрал семизначный номер.
Во тьме за окном не было звезд. Виктор Михайлович их не терпел. Но
звезд не было только за окном. Вообще они БЫЛИ.
- Алло, Сережа, ты уже дома? Как прошел день? Ну, превосходно! Лады,
до завтра, спокойной ночи.
«Это игра - сказал себе Диавол, - Игра, чтобы он стал моим…»
Виктор Михайлович надел очки, пиджак и двинулся в никуда.