Я испытываю некоторую потребность писать ей.
Чтобы она читала.
Чтобы её глаза горели, знаете, такой теплый огонёк. Сначала создается ложное впечатление, что его нельзя погасить ничем, но мы-то знаем обманчивость таких умозаключений.
Чтобы она смеялась, откидывалась на спику стула и недовольно говорила: вечно ты так.
Ну да, вечно я так.
Просто я знаю, какая она хрупкая: вот сейчас она есть, и на столе лежат ее письма, и в глазах горит огонёк. А завтра у нее будут холодные руки, безжизненные глаза и слабое дыхание, мы все будем за нее бояться и стоять у ее постели, боясь отойти, чтобы ей ненароком не было больно.
Она вечно страдает, вечно, она сама прописала себе яд на завтрак и свергла себя в ад, чтобы плясать среди чертей и жаловаться на бога. Все вы такие, любите красивый вид и черную тоску, трагичность в завернутых фантиках и вид крови перед глазами.
Повальная мода на смерть.
И мне страшно за тебя, страшно, хочется схватить тебя и не отпускать, и молчать, потому что каждое лишнее слово может стать осколком, убивающим желание жить в твоих глазах. И трогать-то тебя боязно, вдруг ты рассыпешься, хрупкая, безвольная. Как будто тебе незачем жить, только эти черти вокруг да сковородки.
Всегда считал этот взгляд на мир безудержно глупым. Надо уметь перешагивать через боль и чувствовать то, что делает тебя счастливым. Это и есть сила. Умение управлять чувствами, и не позволять чувствам управлять тобой.
Если когда-нибудь, слышишь, ты сама сделаешь этот шаг в пропасть, я тебе не прощу. Потому что это будет только твоя глупость, только твоя мысль, что ты законченно прогорелый человек, что вместо огня в глазах у тебя лишь пепел в сердце, что твои руки вечно холодны, что твои чувства - ненастоящие, а твои привязанности - так, привычка, не более.
Как глупо полагать, что твоя улыбка не спасет мир, а блеск в глазах не подарит краски какому-нибудь великому художнику.
Что за дикая глупость думать, что всё кончено по воле судьбы, когда ты сам сжег свои мосты и сам перерезал себе... пути к отступлению.
Надо всегда идти вперед, во что бы то ни стало, ползти, лететь, что угодно. Улыбаться, смеяться в лицо любому, даже разрываясь от боли. Чтобы просто уважать себя. А если ты сам готовишь себе гроб, сам ложишься в него и сам читаешь себе упокойную - что же в этом достойного, если ты всего лишь подвержен слабости?
Бессилие - страшная штука, но если ты сам лишаешь себя сил, то ты глуп, а не несчастен.
Но у меня нет желания говорить тебе это в лицо. Ты только посмотришь на меня холодным взглядом и заплачешь, если у тебя будет лирическое настроение. Больше ничего. Ты не станешь меня слушать, откинешься на спинку стула и капризно скажешь: вечно ты так.
Ну да, я вечно.
Вечно так.