К сожалению, этот дневник вряд ли будет вестись, как вы понимаете (а вы всё понимаете, вы же умные, красивые, только недобрые разве что иногда, ну да вам всё можно простить).
Ничего с ним производиться по моей воле больше не будет. Когда-нибудь его удалят, ну а пока этого не случилось, вероятно, он останется: останется буковками на экране, невразумительным набором символов на памяти сервера, ну или цветной картинкой в чьей-нибудь памяти - иногда лучше поверить в то, что всё будет именно так, как тебе хочется, ведь неважно, как будет, ты всё равно не узнаешь, так пусть же кажется, что будет и рай, и нега, и воздушные замки, а об обратном, красавцы и умницы мои, никто и не вспомнит.

P.S. Всё, что я тут понаписал, чумной, значит всего лишь: можно удаляться из списка постоянных читателей, можно забыть название дневника и само имя моё, а можно и не забывать; можно комментировать, на комментарии я буду подписан до дня смерти собственной или смерти дневника, не знаю уж, что будет раньше; можно цитировать и плеваться, и гореть пламенем адским, и быть совершенно равнодушным, проходя мимо и оставляя след не слишком оригинальной мысли о том, что:

Здесь ничего нет, и ничего не будет

Но всё это - вы и так знаете.
Но всё, что осталось - пусть будет на память.

Счастья вам.

Если бы вы знали, что жить вам осталось несколько месяцев, и для вас стало бы важно написать мемуары - именно сейчас, чтобы успеть до того, как - то о чем бы вы писали?

Бежать, бежать, бежать - прочь, забыть, забыться, забиться в угол и остаться там - передохнуть, хотя любой отдых - иллюзия, и это лучше всего понятно, когда бежишь, и нет сил уже, нет никаких сил, ни на то, чтобы бежать дальше, ни на то, чтобы остановиться, и тогда жизнь превращается в бесконечный кошмар, и это и называется - сунуть пальцы в розетку, больно, да уже не выдернешь.

Кружить, кружить, кружить медленно, оседать хлопьями на пол, как осенние листья, что ли, или как конфетти, которое разбрасывают, когда хотят прикрыть им некрасивые лица гостей, да что угодно, если и есть в нашем мире романтика, так она вся твоя, бери и пей ее, как десертное вино, как токай или как мускат, в общем, сам разберешься, не маленький, только не подавись ядом на дне бокала.

Дружить, дружить, дружить страстно, как будто держишься за соломинку, и слезы на глазах и боль в сердце, как будто этой соломинкой кто-то регулярно чистит зубы, да все не то, бессмысленное, только в этом и суть боли, чтоб она - на двоих одна.

Жить, жить, жить - вот в чем ссмыссл, моя прелессссть, вот в чём смысссл.

Я часто вру, моя любимая. Часто-часто, почти каждый день, почти каждый миг.
Вру и не краснею. Хотя кто знает, какие там изменения со мной происходят.
Я могу врать безбожно на все темы подряд, улыбаться мудрой улыбкой, как будто знаю все на свете и верить в это до конца своих дней.
Да, я часто вру.
Но я обещаю тебе: однажды все пути сойдутся, все нити совьются в один узелок, и его узор будет прекраснее всего на свете.
Я обещаю тебе: в один день ты почувствуешь, как ветер дует в лицо, как свобода течет по пальцам и слезы из глаз, как уголки губ сами собой поднимаются, и ноги легко ступают по воде босиком. Я обещаю тебе, ты почувствуешь это.
Я обещаю тебе: в один день мы встретимся вместе на бездорожье, на перекрестке, назови как хочешь, наш поцелуй будет долгим, и я никогда тебя больше не отпущу. И сладость объятий будет самым теплым, что мы чувствовали когда-либо: так находят свое единственное счастье, то самое, что искал всегда и не чаял найти, а потому бросал поиски и брался снова.
Я обещаю тебе, в один день наши дороги сведутся вместе, наши боги станут едины, наше небо будет одного цвета и тысячи цветов одновременно. Наши крылья будут достаточно крепки, чтобы мы падали и взлетали ввысь, падали и взлетали за миг до смерти.
Я обещаю тебе, у тебя будут сотни красок для описания мира, сотни фей для исполнения желаний, сотни ориентиров для определения направления. У тебя будет всё, что потребуется. Всё, что нужно.
Я обещаю тебе: будет день, когда горы будут смеяться над нами, и птицы летать, как будто наш путь будет главным, что происходит с миром.
Я обещаю тебе: будет так.
Я часто вру, моя любимая, я старый лгун и обманщик, и даже когда я даю обещания, я вру безбожно, топчу реальность, смеюсь, как горы со снежными шапками перед рассветом. Должен же кто-то ценить шутки судьбы.
Но я обещаю тебе: всё будет так, всё случится в один день, и каждый день будет этим днем, каждый день, моя любимая.

Я попытаюсь дать тебе жизнь. Сегодня. В ближайшую вечность, в ближайший миг, в ближайший вдох и еще три дыхания. Обещаю. Так будет справедливо.
Так будет справделиво - потому что кое-что становится бессмысленным, и это не только я.
Обещаю - ибо что мне еще остается, я просто стараюсь свить как можно больше нитей в одно, чтобы ты никуда от меня не делась.
У меня никогда нет времени, и не будет, и не было, время - это моя и наша иллюзия, это смешно и горько.
Я. Бессмысленен.
Ты тоже.
Но я постараюсь дать тебе жизнь сегодня или в ближайшую тысячу вечностей, просто потому, что иначе... иначе я слишком устану, чтобы вообще дышать.

Это цитата сообщения Данте_Некто Оригинальное сообщение

Это цитата сообщения Sir_Severus_Snape Оригинальное сообщение

Народная сказка

Как идут две параллели,
Да не сходятся.
Как стоят два перпендикуляра,
Да не наклонятся.
Старинная песня

поставьте на мозги мощный кулер, ешьте побольше мороженого. Продолжим?

Это цитата сообщения Ne_astis Оригинальное сообщение

Если вдруг выключат свет,
А у меня не хватит сил держать твою руку,
Ты исчезнешь?
Если мной овладеет бред
И я не переживу часовую разлуку,
Ты позвонишь?
Если я потеряю твою зажигалку
И не смогу зажечь света в темноте,
Ты приедешь?
Только не убегай вновь без оглядки,
Без тебя утону, захлебнусь в мутной воде…
И ты не прошепчешь…
«Я тебя люблю».

Сегодня долго стоял ребром вопрос об улыбках.
Непременно хотелось вызвать улыбку у них, таких усталых, таких несчастных. Потопать на них ногами, чего я не сделал, высказать все слова, начинающиеся на иди и заканчивающиеся на оты, подергать за уши, чего я не сделал тем более, поцеловать в кончик носа, чего я сделать не мог из-за удручающих обстоятельств и расстояний, разделяющих нас. Хотелось также погладить их по голове, улыбнуться (чтобы это видели они, а не монитор, о безмолвный свидетель моих физиономий), скорчить им пару рож, чтобы они засмеялись, распустить волосы, чтобы они лезли в нос и щекотали щеки. Это называется - добрая лесная ведьма. Я не такая, но иногда нужно быть такой, чтобы просто постараться, пусть даже безуспешно, вызвать неуверенные улыбки на их лицах.
Вопрос стоял ребром и стоит до сих пор, тонко намекая на отсутствие Евы.

Это цитата сообщения eliot_n Оригинальное сообщение

Любить - так сильно, до дрожи в запястьях и головокружения - не кажется ли это странным? Нисколько. Любить - невозможное, невероятное - когда каждый следующий шаг по направлению-к растворяет этот мир, и все дороги подчиняются одному расстоянию - во времени. Мы живы там, где каждый момент - вселенная, но только - солнце захлебнулось в космическом сне - только если ты будешь помнить.

Я придумал этот мир.

Я испытываю некоторую потребность писать ей.
Чтобы она читала.
Чтобы её глаза горели, знаете, такой теплый огонёк. Сначала создается ложное впечатление, что его нельзя погасить ничем, но мы-то знаем обманчивость таких умозаключений.
Чтобы она смеялась, откидывалась на спику стула и недовольно говорила: вечно ты так.
Ну да, вечно я так.
Просто я знаю, какая она хрупкая: вот сейчас она есть, и на столе лежат ее письма, и в глазах горит огонёк. А завтра у нее будут холодные руки, безжизненные глаза и слабое дыхание, мы все будем за нее бояться и стоять у ее постели, боясь отойти, чтобы ей ненароком не было больно.
Она вечно страдает, вечно, она сама прописала себе яд на завтрак и свергла себя в ад, чтобы плясать среди чертей и жаловаться на бога. Все вы такие, любите красивый вид и черную тоску, трагичность в завернутых фантиках и вид крови перед глазами.
Повальная мода на смерть.
И мне страшно за тебя, страшно, хочется схватить тебя и не отпускать, и молчать, потому что каждое лишнее слово может стать осколком, убивающим желание жить в твоих глазах. И трогать-то тебя боязно, вдруг ты рассыпешься, хрупкая, безвольная. Как будто тебе незачем жить, только эти черти вокруг да сковородки.
Всегда считал этот взгляд на мир безудержно глупым. Надо уметь перешагивать через боль и чувствовать то, что делает тебя счастливым. Это и есть сила. Умение управлять чувствами, и не позволять чувствам управлять тобой.
Если когда-нибудь, слышишь, ты сама сделаешь этот шаг в пропасть, я тебе не прощу. Потому что это будет только твоя глупость, только твоя мысль, что ты законченно прогорелый человек, что вместо огня в глазах у тебя лишь пепел в сердце, что твои руки вечно холодны, что твои чувства - ненастоящие, а твои привязанности - так, привычка, не более.
Как глупо полагать, что твоя улыбка не спасет мир, а блеск в глазах не подарит краски какому-нибудь великому художнику.
Что за дикая глупость думать, что всё кончено по воле судьбы, когда ты сам сжег свои мосты и сам перерезал себе... пути к отступлению.
Надо всегда идти вперед, во что бы то ни стало, ползти, лететь, что угодно. Улыбаться, смеяться в лицо любому, даже разрываясь от боли. Чтобы просто уважать себя. А если ты сам готовишь себе гроб, сам ложишься в него и сам читаешь себе упокойную - что же в этом достойного, если ты всего лишь подвержен слабости?
Бессилие - страшная штука, но если ты сам лишаешь себя сил, то ты глуп, а не несчастен.
Но у меня нет желания говорить тебе это в лицо. Ты только посмотришь на меня холодным взглядом и заплачешь, если у тебя будет лирическое настроение. Больше ничего. Ты не станешь меня слушать, откинешься на спинку стула и капризно скажешь: вечно ты так.
Ну да, я вечно.
Вечно так.

Это цитата сообщения Данте_Некто Оригинальное сообщение

первый ошмёток

Это цитата сообщения Go_balmy Оригинальное сообщение

В ритме современного города, когда люди мчаться куда-то по своим делам, никто никогда не замечал старого человека в изношенном чёрном пальто и высокой шляпе. Порой старика сталкивали с тротуара в самую грязь.
Этот человек каждый день, в одно и то же время садился на скамейку в парке, что была возле фонаря и доставал колоду карт. Старик молча тасовал её часами, а затем вставал и уходил в неизвестном направлении.
Однажды к этому странному человеку подошёл маленький мальчик. Он заинтересованно смотрел, как старик перемещает карты из одной руки в другую.
- Хочешь фокус? – неожиданно спросил человек, сидящий на скамейке.
- Хочу, - ответил мальчик.
Тогда неожиданно карты заплясали в руках старика, словно кто-то вдохнул в них жизнь. Все фокусы состояли в том, то этот незнакомец безошибочно определял какая у карты масть и каково её значение. Он угадывал 20, 30, 40 раз подряд…но потом ошибся….он не угадал туз пик. Мальчик рассмеялся, а старик грустно улыбнулся.
- Расскажи, как ты так можешь угадывать карты, - попросил ребёнок незнакомца.
- Всё просто, - ответил он, - видишь дам – это женщины в моей жизни, с каждой из которых связано какое-то уникальное воспоминание. Остаётся его только наложить на карту, а дальше, от одного прикосновения, я буду понимать, что это за дама. То же самое с остальными картами: шестёрки – мои дороги в жизни, вальты – мои хлопоты…каждая карта – кусочек моей жизни…ты ж не можешь перепутать всех людей и все события в своей жизни? Так и здесь. Я могу угадать любую карту…кроме одной.
- Туза пик? – догадавшись, спросил мальчик.
- Да, туза пик, - грустно заметил старик, - когда я его узнаю, то все остальные карты мне уже не понадобятся.
Ребёнок не понял слов старика. Так они и распрощались. На следующий день мальчик снова пришёл к этой скамейке, но обнаружил только колоду карт и записку: «живи пока не сможешь заполнить чувствами все карты. Я смог. И туз уже нашёл меня»
И вот теперь, неумелыми движениями, каждый вечер тасует колоду карт мальчик. Что ему выпадет? Дама? Шестёрка? Девятка? Бога ради…это всего лишь игра, ведь так?

Я всё придумал для них: место, где жить, девушек, чтобы любить, идеи, за которые сражаться. Всё для жизни и смерти.
Я всё дал им: тело, которым любуются, силу, которой боятся, мудрость, которую уважают. Всё для развития и отношений.
Я всё объяснил им: есть правила, есть поле игры, есть противоборствующие стороны, есть преступление и наказание, причина и следствие, границы и бонусы, везение и невезение, расчет и глупость. А еще есть я. Всё справедливо.
Я даже дал им право последней просьбы, и все, о чем они просили, давалось им в загробном мире.

Единственное, что у меня вышло неудачно - это сны. Никак не мог понять, зачем они нужны, вот и получились дешевые цветные картинки.

А они просили - снов, повелитель, дай нам поспать хорошенько и увидеть настоящие сны.

Я, беспомощный, стоял и разрывался на части, и некуда было деваться. И каждым сном я занимался лично, десятки и сотни лет, бережно лелея каждую песчинку, каждую звездочку. Сны выходили сначала наигранными, искусственными, а потом всё более живыми, гораздо более, чем даже их мир. Он стал каким-то странным приложением, прелюдией ко сну, который я готовил для них, кропотливо, бережно, трудолюбиво. Я никогда не спал, я тонко ткал полотно снов, и они смеялись и плакали в нём.

А потом я устало курил трубку, сидел в кресле и ни о чём ни думал. Изредка мне приходила в голову мысль отыскать Его, попросить о том же; но Он, Всемогучий, давно уже спал.

Он улыбался и плакал во сне, и это особенно меня пугало.

Давай меняться. Вот чего у тебя есть?.. Но-но, не стоит делать такие глаза, я и так с ума схожу по тебе. Как? У тебя есть чудеса в рукавах? Нет-нет, что ты говоришь! Настоящие? Ну ты молодец. Мне уже интересно, правда.
Что? Еще и музыка в сердце? Извини, я глухой и бессердечный, поэтому мне сложно это понять... но я постараюсь. В конце концов, говорят, у меня хороший вкус и неплохие мозги. Справлюсь.
О, ххоспади, ты меня, старого человека, в гроб сведешь. У тебя есть тепло, которое ты готова отдать? Нет, нет, ты чего, береги такое. Если у тебя душа теплая, так это хорошо, все к этому тянутся, все только этого и хотят. Вот я холодный, промерзший насквозь, знаешь, мне даже говорили, что у меня глаза ледяные и взгляд стрелой, даже когда я действительно рад. Так что ты цени свою теплоту. Что? Как - для меня? Ну это уже никуда не годится, на меня теплоту свою переводить. Ты чего, принцесса, поостерегись.
Ты уверена, что с таким добром ты хочешь со мной меняться? Вдруг я обманщик и лжец. Кто знает. Что? По-прежнему хочешь? Ну, твое дело, конечно, только знаешь, у меня ведь и нет ничего.
Совсем ничего.
Только
соль,
которую
сыплют
на раны.

Миниатюра из цикла "Игра в шахматы"

Слон, стоящий на белой клетке.

Р-р-р-раз! И два. Ещё, ещё! Р-а-аз, вот так, прощай. Вперёд, вперёд, я успею, выиграю, нападу... Точно, как лезвие, наискосок, подсечь, пресечь попытки наступления. Мой девиз: "Лучшая защита - нападение". Успей напасть первым, и если ты погибнешь в своей атаке, острой как лезвие, это будет почётно и правильно.
Смерть стоящего на месте - позорна.
Патриот своего цвета, неважно, за кого я играю - за белых или чёрных. Главное - что у меня под ногами, что я топчу цветом своей сущности. Сейчас я топчу белое, это значит, что ногам моим легко, а клетка подо мной безлика и слаба, а вся сила сосредоточена во мне, я лечу настречу врагам и пресекаю из жизни своей скоростью.
Как лезвие!
Весь смысл моего существования - разбиться о стену врагов в момент атаки, на пике самой большой скорости, почить героем для своих, умереть счастливым, исполинвшим долг.

А остальное - неважно, вшшьюх, главное - скорость, атака, острая, как лезвие...

Мы все шли туда - маленькими шажочками, вслепую, ведомые некой Идеей. Идея была большой, она едва вмещалась в наши головы и часто заходила за её пределы; да, она была почти великой, ровно настолько, чтобы надёжно прельщать наши умы и сердца. Ну, в общем, вы поняли, о какой Идее я говорю.
Они же - улыбающиеся, важные, умные - манили нас пальчиком, давали конфетку и указывали нам на дом с маленькими окнами: "Вот видишь, там хранится всё, что нужно для твоей Идеи. Всего-то - несколько лет, и ты сможешь исполнить свою мечту, воплотить свою почти великую Идею".
И глаза наши загорались: здорово. Идею. Воплотить! Конечно, пойдём. А если глаза не загорались, тогда ум подсказывал: ну да, тебе же надо будет как-нибудь жить. Даже если врут они всё. А они, конечно, врут.
Так мы рано или поздно попадали в этот дом с маленькими окнами - многоликий, всепоглощающий, как наши идеи, только он поглощал всё жадно и лениво, неспешно перемалывал наши косточки на жерновах, пересыпал их в пробирки с дистиллированной водой, делал наши мозги такими же дистиллированными, почти безопасными для общества. А Идея, когда поглощала нас, поглощала совсем по-другому. Только, черт, я уже не помню, как.
Да, это была система, почти всесильная; всесильная ровно настолько, чтобы делать нас почти безопасными для окружающих; безопасными ровно настолько, чтобы нас было почти невозможно отличить друг от друга; невозможно ровно настолько, чтобы помнить наши имена и цвет волос - а остальное забывать, забывать, как вкус дистиллированной воды. Он нам, право, очень надоел.
Они улыбались нам так же приветливо, но немного зловеще. У них, должно быть, была своя Идея: сделать всех безопасными. Может быть, в чём-то она и не так плоха, как мне теперь кажется, но это неважно и, разумеется, следует забыть.
Спустя несколько лет наши мозги были способны послужить на благо обществу и были дистиллированными ровно настолько, чтобы любой яд, теоретически содержащийся в наших мыслях, стал безопасным. Они довольно улыбались, махали нам руками и приглашали привести сюда наших детей, чтобы тоже помочь им воплотить их идеи, их замечательные идеи, их прекрасные идеи. Напоследок они выдавали нам наши аттестаты, в которых говорилось то ли о том, что мы теперь умные и можем всё, то ли о том, что наши мозги прошли стандартное перештамповывание; никто из нас не вникал.
Мы шли прочь от дома с маленькими окнами, многоликого, всепоглощающего; каждый из нас пытался вспомнить, зачем мы туда пошли. Но, в сущности, это неважно, это какие-то глупые, глупые мысли, и их, разумеется, следует забыть.
А они, наверное, бросали наши свежие, прекрасные идеи на свалку таких же идей, где все они проходили чистку и становились дистиллированными; или просто брезгливо выбрасывали, как нечто опасное для общества. А может быть, забирали себе, я так и не разобрался, в чём тут дело.
И когда мы подходили к дороге, я спросил у тебя:
- А тебе не кажется, что нам забыли что-то вернуть?
Ты пожал плечами и дистиллированно улыбнулся:
- В любом случае, забудь об этом.

- А ты будешь за мной наблюдать так же пристально, как сегодня?
- А ты будешь интересным?
- Буду. Обещаю.
- Тогда посмотрим, - улыбнулась судьба.

Первый день. Чего? Зуболомания в граните осени. Так надо. Время пришло, колесо повернулось еще на девяносто градусов, пи пополам радиан, нам еще долго слушать завывания флейты ветра в ушах, нам еще долго плыть по течению дождя, собирать разбросанное золото.
- Слышишь? Они сидят на ветках и играют на дудочках, такие веселые!
- Нет, не слышу. По-моему, это ветер. А что?
Долго - ровно столько, пока не наступит зима, но об этом пока рано говорить думать. Всему своё время, и мыслям тоже, не стоит спешить задумываться о тех вещах, которые произойдут не скоро и совсем не с тобой.
Фестиваль. Чей? Листьев! Они прощаются с деревьями, по очереди, каждый в своё время.
_кружение_листьев_под_дождём_стало_по-осеннему_прохладным
Так надо, иначе не придёт весна.
Первый день. Чего? Просто первый день, для нормальных нелюдей каждый день - первый. Только мне, простому обывателю, еще учиться этому и учиться, раскрывать широко глаза - и видеть маленькие звенящие капли, вдыхать - и чувствовать аромат времени, внимательно прислушиваться - и различать, как они играют на дудочках, сидя на своих деревьях.
Да, это нужно иметь особую душу. Мы многого не помним - зато наши души точно помнят, как сидели на деревьях, как воздух проходил сквозь них, сдувая слёзы с щек и превращая их в дождь, и от нас закрывались зонтиками, и нас никто не слушал, и на нас никто не смотрел.
А мы плакали, когда пели, и пели, когда плакали, и шёл дождь, проливной, мокрый, холодный.
Да, наступила осень, и многие спрячутся в одиночество, как в удобную непроницаемую накидку, вынут не слишком запылившуюся за лето печаль, наденут её на руки и на лицо. Многие скажут: всё, осень пришла, я упустил свой шанс быть счастливым, и сейчас опять пойдут дожди, эти дожди_дожди_дожди, бесконечные проливные мокрые холодные кап-кап-кап слёзы небес, моя душа идёт спать и печалится, просьба не трогать, если только вы не хотите попечалиться вместе со мной. Глупо_глупо_глупо, вы только посмотрите на фестиваль, который устроили листья, вы только посмотрите на небо, которое устало улыбается, вы только посмотрите на лужи, которые обнимают ботинки прохожих - и вы поймёте, что всю грусть осени придумали люди.
Листьям не грустно умирать.
Поэтому и нам не стоит печалиться.
- А теперь? Теперь-то ты слышишь, как они поют?
- Нет. Дождь пошёл, давай уже домой.

Миниатюра. Цикл "Игра в шахматы".

Пешка.

Что есть настоящее? Настоящее и прошлое – это вещи незначительные. Всё пройдёт, и если сейчас тебе плохо – думай о будущем. О мечте.
Настоящее всегда неказисто, оно пустое, в нём ничего нет. Никаких возможностей. Либо стоять, либо идти вперёд, либо пасть в борьбе. Нет хуже мысли, чем понимать, что твоя мечта – это вещь недостижимая, а ты на самом деле здесь стоишь только для того, чтобы тебя съели, не посмотрев, не разглядев твоей уникальности, неповторимости; что ты стоишь здесь только потому, что так придумал кто-то, кому гораздо важнее другие фигуры, а ты... фиг с тобой, что ты такое, кому ты нужен.
А вот другие фигуры – да, у них столько возможностей, они так оригинальны! Я с виду – точно такая же, как и семь других. Это безобразно. Все мы разные, совершенно разные, просто никто этого не замечает. Я никогда не понимала, почему они все так невнимательны, так безразличны и жестоки. Нет, хуже всего, когда знаешь, что ты здесь только для того, чтобы в нужный момент тобой пожертвовали, равнодушно и хладнокровно, из какого-то расчёта, как будто ты – нечто совсем неважное, пустое, незначительное. Идиоты, они просто ко мне не пригляделись как следует.
Но ничего. В глубине души я точно знаю: я родилась для великой цели. Просто пока у меня нет возможности раскрыть себя, пока я вынуждена быть мелкой и незаметной. Что же, может быть, так даже лучше. В конце концов, настоящее не имеет значения, важно только будущее и моя великая мечта, моё истинное предназначение. Я стану великой, когда дойду до конца, и всё будет по-моему. Все пожалеют о том, что не замечали меня, не придавали значения, не обращали внимания. Идиоты.
Иногда что-то во мне меняется, словно я перехожу на другой уровень. Это бывает тогда, когда мне удаётся убить кого-то, победить кого-то, чаще всего случайно, но я всё равно рада, ведь удача не оставляет меня, значит, я все-таки действительно рождена быть великой. И это вселяет в меня уверенность, что в будущем... в моем прекрасном будущем!.. мною не будут помыкать. Я не буду жалкой фигурой, которой жертвуют от нечего делать.
Меня просто недооценивают.
Я с детства скована этими жалкими ограничениями, отсутствием возможностей; возможно, вы сможете понять, что для меня значит моя мечта. Я иду к ней прямо, делаю маленькие-маленькие шажочки, да и то очень редко; но они всё равно приближают меня к концу, к исполнению моей мечты.
Хотя... хотя, конечно, в глубине души я понимаю: все мы здесь, чтобы защитить нашего короля, и даже такие незначительные фигуры, как мы, тоже играют свою роль.
К тому же наше мнение никого не волнует.
Я хотела что-то сделать с этим, но потом решила, что всё равно ничего не получится, так что я смирилась со своей судьбой и иду вперёд, с верой в свою мечту.

Черная пешка, говорят, хотела выступать за уделение внимания каждой пешке и выявление её индивидуальности, так как отношение окружающих ужасно коробило её достоинство; она много об этом говорила. Я бы, наверное, поддержала её, если бы была уверена в том, что это поможет достичь моей мечты, но я все-таки не знаю, не знаю. У меня такое чувство, как будто всё давно предрешено кем-то гораздо более могущественным и сильным, чем все мы, и нам всем осталось ждать своей судьбы и покориться ей, как бы то ни было.