Ты уже не такая, какою рождалась,
Я тебя не узнал бы, явись ты ко мне.
Давит горло досадная горькая жалость,
Что тебе не дано было сгинуть в огне
На вершине своей нескончаемой славы,
Чтобы фениксом быть. Ты же стала никем.
И не левою силой, и даже не правой,
Но убогою тенью и скопом проблем.

И сдаёшься буржую, хоть вешать должна бы
Эту мразь на фонарном позорном столбе.
И дошло до того, что клешнистые крабы
Могут смело дать фору и в морду тебе.
А про прочее всё – так молчать даже стыдно,
Пусть стократ остальные остались стыдней.
Но уже развращён пролетарий до быдла,
И дан рынок взамен благородных идей.

Где же пламя? Сжигать нужно то, что посмертно,
Очищая для нового площадь полей.
Жизнь исчезла в тебе, тьма уже беспросветна.
О другом я мечтал средь ночей, не о ней.
Хорошо, что не видит тебя юный Ленин.
Впрочем, он тридцать лет как устал наблюдать
Череду бесконечных невзрачных падений,
Ту, которая, видно, уже навсегда.