Мы с братом были детьми тогда. И забор у нас тогда был другой: сквозной, дощатый, седой от выгоревшей и местами облезшей светло-сине-синей краски и побелевшего на солнце дерева, с которого краска облупилась и слезла. По забору любила ходить туда-сюда наша кошка. Забор бросал густую тень на внутренний кусочек участка в самом его углу. И в этой полусырой тени (и если бы спросили, что такое для меня лето в деревне, я бы ответила: прохлада и тень. Таинственная прохлада и таинственная тень. Таинственная - в прямом смысле: где зарождается тайна и творится таинство) густой невысокой траве росли мухоморы. Большие, средние, маленькие. С красными шляпками и с оранжевыми. Те, что вот-вот сдадутся и развалятся, но держатся из последних малых сил, и совсем малыши, у которых вся жизнь впереди. Это была одна мухоморская семья. Мы с братом восхитились и решили. что у нас теперь есть своя страна - Мухомория. Мы разговаривали о мухоморах, фантазировали о них: кто что из них делает, кто что говорит (уже не помню), любовались и восхищались. Мы их даже подкармливали: в голубом игрушечном пластмассовом кувшинчике разводили куриный помёт (дедушка с бабушкой держали кур) и так удобряли грибы (бедные наши родители: они-то думали, что мы играем с голубым кувшинчиком вполне цивилизованно, наливая туда исключительно воду!). Не всем мухоморам это нравилось, некоторые начинали сохнуть: слишком ядрёная для них еда. И мы тогда переставали их кормить, но восхищаться не переставали.

Всё кончилось моментально и в один день. Бабушка, вероятно почувствовав наш сверхинтерес к бело-красным грибам в горошек, выполола их всех до единого с корнем, а место, на котором они росли перекопала и утоптала. Хочется ещё добавить: "...и посыпала солью", но это было бы уже неправдой.