Дюрер, великий гений. Не мною открыто, но это ведь правда. И затрепетало бы сердце от восторга - да вот, трепещет. Давно уже. И встреча с его творениями - пусть и в репродукциях - холод по хребту и задохновение от восторга. Кто ещё ТАК мог изобразить: островок дёрна, зайца, лягушку, измятую подушку? А его ирис - уже не совсем ирис, это идея цветка, квинтэссенция ириса. Иногда я думаю: а живы ли потомки той лягушки, которую изобразил художник? Тут мне могут сказать: "Ты бы ещё спросила, жива ли ещё та подушка?" Подушка нет, а вот лягушка... А островок дёрна? Существует ли он в том, первозданном виде, в котором Дюрер его запечатлел, или на этом месте теперь здание, канализационный люк, заасфальтированный участок. Мы знаем кое-что о жизни самого Дюрера. Известно, где он родился, есть его письма и трактаты. Мы знаем, что был он в семье третьим ребёнком из восемнадцати. Что в письмах другу называл свою жену старой вороной. Что умер богатым и бездетным. Это знаем, а про дёрн и лягушку не знаем. И не узнаем, ибо нет у человечества таких инструментов познания реальности. Можно фантазировать, можно надеяться, что есть, есть где-то в мире та самая лягушка. Вернее, не она, а её потомки. Мелочь? Не важно? Но любая важная вещь не монолитна, она составная. И состоит она из мелочей. И если пренебрегать всеми мелочами, из которых состоит эта важная вещь, то сама эта вещь не умалится ли в наших глазах? Не будет ли восприниматься как нечто не важное?

Если бы мелочам, "не важному", уделялось больше внимания, и они занимали бы надлежащее им место, мир бы процвёл. Одно сплошное "бы".
А о потомках той лягушки мы не узнаем ничего.
Ничего.
Никогда.