Мне… не понравилась Венеция? Могу ли я так говорить? Смею ли? Венеция – родной город Казановы и Альбинони, и много кого ещё, её любили многие: и Бродский, и Ходасевич, и Блок, и Ахматова, и Гумилёв, и маркиза Казатти и… (можно было бы назвать и Нину Берберову, но не буду)))). И теперь многие любят. Где Венеция, и где – я? Да, даже если бы это было так, если бы город у меня не вызвал добрых чувств, это не помешало бы мне высказаться: в конце концов, Венеция настолько «залюбленный» город, что одним любящим меньше, одним больше – без разницы. И, кроме того, я ведь не мешаю другим её любить. Но будем справедливы: красота города была вполне доступна моему разумению, однако Венеция для меня не органична, ведь я – человек равнины. Поле, дорога, лес и где-то недалеко (или довольно далеко) – река, которую не видишь, но она, однако, есть. Слишком много камня и воды, от этого ощущаешь себя пойманной в ловушку (справедливости ради замечу, что нам указали на то, что неверно считать Венецию не зелёной, сады есть, но они во внутренних двориках; правда, чтобы эти сады увидеть, нужно общаться с местными, так что мимо, всё мимо…). И хоть красота Венеции для меня явилась (конечно же!) несомненной, но того восторга, когда ты задыхаешься от счастья увидев, – да, увидев Флоренцию, – того восторга не было. Дело не в том, что в день приезда сначала накрапывал, а потом и рухнул на город проливной дождь, вовсе нет! В этом отношении привычки у меня самые спартанские, но ведь и с людьми так: одних любишь несмотря ни на что, а других, не смотря ни на что – не особо. Нам рассказали, что жизнь в городе не дёшева, и, когда жители становятся пенсионерами, переезжают в места подешевле; что венецианцы туристов ненавидят, хоть туристы и приносят немалую прибыть. Повлияло ли это на моё отношение к городу? Не более, чем проливной дождь! И у меня такое ощущение, что, приезжая в Венецию, люди приезжают совсем не в Венецию, а… к себе. Или приезжают в поисках идеального, где всё-всё хорошо и красиво, где – Рай, Эдем. И, уехав, тоскуют именно по эдемским садам и по себе в них, и мечтают вернуться туда, в Эдем.

Ни в какие музеи не ходили (нет, вру: в Собор святого Марка всё же зашли, но это было настолько стремительно: народ запускали небольшими партиями, шли по деревянным мосткам, ибо вода прибывала), но посетили стеклодувную мастерскую, прокатились в гондоле, шатались по городу, попали под проливной дождь, промокли до нитки. А потом зашли в крохотный бар, буквально комнатку два на два метра, где была только стойка и два столика, где подавали только сухое красное вино, кофе и бутерброды с пармской ветчиной. И, сидя у окна, смотрели на прохожих, и С. грелся кофе, а я – сухим красным и жевала бутерброды с нелюбимой мною, но пришедшейся так кстати, пармской ветчиной.

Гондольеры отнюдь не распевают стихи Торквато Тассо, но, например, треплются по мобиле. А уж шляпы гондольерские в забросе практически у всех.

И, насколько хватает глаз, пытаешься заглянуть в водные улочки, где вместо дороги – вода:




И то и дело натыкаешься на какую-нибудь любопытную деталь. Будь то маскарон:

...Или окна:

...Или почтовый ящик:

...Изящный фонарь:

...Или ворота:

...Или тот самый внутренний дворик с садом. Внутренний двор не виден, а сад – вполне!

Или окошки вот такие (оно, может и "ничего особенного". но живопиииииисно!), совсем-совсем глухие:

А если пройти под этой аркой и загадать желание, то оно сбудется! Я загадала. Не помню, правда, что. Правда, не помню! Может, и сбылось.

Та же самая арка, но крупнее:

Видите, был дождь, и дождь был сильным! Я не погрешила противу истины:


Идёшь по улице, как по дну ущелья:

Не помню, что это было. Магазин? Арт-галерея? Мастерская какого-нибудь прогрессивного художника? Помню только, что сказала себе: "Ты это запомни, это надо непременно сфотографировать, потом вспоминать будешь!" Сфотографировала (при желании можно разглядеть меня в фиолетовой куртке). Смотрю. Вспоминаю. И мысли свои, которые возникли в момент фотографирования, помню. А вот что именно это было – без понятия:

Есть у Александра Блока стихотворение, которое начинается так:
Холодный ветер от лагуны.
Гондол безмолвные гроба.
Я в эту ночь больной и юный –
Простёрт у львиного столба.
Простереться у львиного столба в наш приезд не получилось бы: уж больно народу было много, да ещё и вода на пьяцца Сан Марко прибывала. И это её ещё в тот раз не так много прибыло! Впрочем... у Блока это, возможно, была поэтическая вольность.




И – обратный путь из Венеции в Римини:

P.S. Для тех кто дочитал до конца – бонус: неприличная история. На обратном пути возвращались не на закрытом вапоретто и «по быстрому», а живописным маршрутом по Большому Каналу. И всё бы хорошо, но наш рулевой, – весьма корпулентный дядечка, – был в джинсах, которые открывали смачные полужопия ровно до половины. Все взоры обратились ТУДА. Нет-нет, никакого «плотского вожделения»: подобные вещи притягивают взгляд (скажем, если я вижу девушку в радикальном мини, которая сидит, широко расставив ноги, взгляд сам скользит к gap, но я борюсь с собой, да) С., чтобы не видеть этого, принял Соломоново решение и прошёл вперёд, ближе к «капитану»: с этого ракурса его (и его «прелестей») не было видно. Я же в определённый момент просто запретила себе и смотрела по сторонам, на прекрасные дворцы (было бы печально попрощаться с Венецией «через жопу), а не вперёд и вниз; кое-кто смеялся и фотографировал, комментируя: «Данко»: всё включено!». И только потом, уже в автобусе, я порадовала мужа каламбуром (не без греха противу италианского языка): «Канале Грандэ? Анале грандэ!»