Чем дальше, тем меньше мы задаём вопрос. И чем дальше, тем актуальнее он в прошлом времени. Есть такая мысль у Ремарка "Я черезчур размахнулся, а жизнь стала пакостной для счастья, оно не могло длиться, в него больше не верилось". О чём это я в раннее зимнее утро без осадков? У меня вроде состояние комфорта, спокойствия. Наверно люди, именно с таким безмятежным состоянием духа, становятся старожилами. Чувствую себя как пень в лесу. Или старый шкаф в архиве. Или же бордюр, впечатанный в асфальт. Или буровая вышка на старом нефтепромысле. Вроде есть вещь, а вроде её нет. Нет ощущения покинутости, а даже скорее всего востребованности. Но выкорчуют меня, снесут, закроют, спилят, перенесут, и ничего не поменяется. Но мне не душно. Возможно, внутри сжимается пружина депрессии. Я не могу, наверно, быть счастливым. Возможно, потому, что нас воспитали на русской классике. Или же нет, при чём тут русская класссика? Любая классика несёт на себе некую печать обречённости и тяжёлый дух безысходности: Драйзер, Диккенс, Твен, Бальзак, Цвейг. Но были же у нас и другие книги, которые учили борьбе: Дюма, Дойль, Гюго, Мериме. Да, никто этого не отрицает. Но ни один из писателей не учил нас бороться за карьеру в компании, за хорошую машину, удобную мебель, красивую проститутку. И мы вооружены никому не нужными знаниями. Мы готовы к борьбе, дух войны сидит в нас, но нам не за что бороться, и уже не за что воевать. Я не Меджнун, чтобы уходить схимником в пустыню из-за Любви, хотя бы потому, что она не вечна, я не Насими, чтобы позволить снять себе кожу за Истину, хотя бы потому, она не универсальна, я не Гаррибальди, чтобы служить Свободе, хотя бы потому, что Свободы для человека нет, и не Кюри, чтобы положить свою жизнь ради Науки, хотя бы потому, что эти знания тленны.
Я понимаю что Идея ради которой эти люди положили свои жизни стоит намного выше моих грошовых умозаключений, моей бесцветной позиции, что я и есть тот самый чиновник из Тулузы. Я понимаю все эти проверянные нивелиром, утрамбованные бетоном и сертифицированные всеми реестрами мира мысли умных мира сего сидят намного глубже и видят дальше моих собственных, но что мне с того, если даже понимание этой мысли не позволяет мне разнуздать и освободить своё мышление и самого себя в этом мире? Не это ли есть высший эгоизм? Эти мрачные краски, которые стоят аккуратным рядышком внутри меня, и которые я периодически в бешенстве и сумашествии разбрасываю, разливаю, опрокидываю и переворачиваю в собственном внутреннем мире, с педантизмом и точностью кем-то периодически пополняются и поправляются, и слой этих красок внутри меня всё толще и гуще, и всё тяжелее будет их когда-то соскрести, чтобы нанести на них что-то более живое, радостное и светлое. И хуже всего это то, что я понимаю всё это, но не хочу ничего менять, потому что убеждён, что лучше не бывает. Можно поменять интерьер, сделать другие обои, поставить цветы на подоконники, вымыть окна, даже светлый костюм в длинную полосочку можно одеть, но это не поменяет твоего духа и образа мыслей, как не может поменять твой рост, кожу и цвет глаз. Онтогенез есть краткая форма филогенеза. Это нам вдалбливали ещё в университете. Также и человек в своём духовном развитии с момента рождения, понимания первого слова проходит эволюцию мысли внутри себя и позиционирование вне себя также, как человечество прошло эту эволюцию от первого обработанного камня и до массового суицида.
ПН