Сегодня первый день после моего почти полумесячного, если не больше отсутствия на работе.  Всё возвращается в привычный режим, и это не может меня не радовать.  И ещё то, что я вернулся к этому дневнику тоже.  К нему означает и к себе.  Я вернулся к другой жизни.  Как будто долго отсутствовал.  Как в армии, войне или же после жизни в другом городе или другой стране.

Я не пишу, наверно, этот дневник для себя.  Вернее, я не пишу его только для себя.  Но в первую очередь я пишу его именно для себя.  Чтобы потом, по истечении времени, долгого или короткого, повернуться и прочитать их.  И я изумляюсь самому себе.  Я вспоминаю себя, хотя хронологии событий в нём нет.  Это просто последовательность чувств, или окунутые в память, как заварной эклер в шоколадную глазурь, состояния.  И мне всё равно, что произойдёт с моим неведомым читателем по прочтении этих записей, если судить о событиях и состояниях, о которых я пишу, и не всё равно, если судить о том, как тщательно слежу за допущенными грамматическими ошибками.

Я сегодня опять рано утром, начало 8-го, спускался по городу.  С самого верха.  Включённые фары, пока ещё холодный салон, мягкий и тёплый шарф на шее, светившийся город и бухта, оторванность от людей и одновременно с этим причастность к ним, возможность контролировать своё бытиё, музыка 80-х, ожидание работы, светофоры, нарушивший правила движения BMW, ощущения далёкого детства, недосмотренный с вечера фильм - всё это вместе непонятным образом даёт ощущение комфорта, а не раздражения.  Хотя всё это так мелко, так незначительно, что не понимаешь, как всё это, даже вместе, в уплотнённой массе могут что-то давать человеку.  Но они дают, потому, что в первую очередь они и создают суть нашего настроения, что мы живые, что нам дана возможность ощущать свою жизнь и хоть что-то в ней поменять.  Неважно что, даже самое незначительное изменение - налить себе чай, обрадовать кого-то звонком, выключить свет в комнате, погладить собаку - ведь это всё и есть то, что может сделать ЖИВОЙ человек, и чего не дано сделать МЁРТВОМУ.  Я знаю, что мёртвым всё равно, тело мёртвого человека, это всё равно, что плацента для уже родившегося ребёнка, или же его перерезанная пуповина, без которой он ещё минуту назад не выжил бы, биение сердца его матери, но...  Ведь каждый из нас привязан к своему месту в этой Вселенной.  Смотрящий футбол зритель причастен.  Он не может быть объективным, раз уж он попал на эту игру.  И он будет радоваться или огорчаться забитому голу.  Но ни один болельщик не сможет быть абсолютно идентичным другому, у него будет другой пульс, давление, гормональный выброс в крови, ассоциации, видения и воспоминания с этим голом, я уже не говорю об игроке любой из участвующих команд.  Также и живые и мёртвые не могут быть "измеряемы" и "опознаваемы", идентифицированы одними и теми же категориями, единицами, терминами.

Пока писал, взошло утро, выпито кофе, пришли коллеги и сослуживцы.  Интересно, как мало я знаю об этих людях.  Вот рыжий мужчина в куртке с отороченным капюшоном и рыжий.  Скорее всего англичанин.  Мне кажется, что я могу отличать англичан от американцев по их лицу и мимике.  А вот девушка с розовым шарфом и магнитным пропуском на боку спешит.  У неё, судя по её виду, пока ещё нет машины, купленной в кредит, и она пока ещё исходит честолюбивыми настроениями, что у неё всё будет или по другому, или же как у всех.  Но я не вижу отблеска ума в её глазах.  Также, наверно, как Наиля, растащенная по рукам шлюшка с веснушчатым лицом и заразившая моего брата триппером ровно 20 лет, остаётся единственным человеком, который сказал, что у меня умные глаза.  Я не вижу ума в глазах этой девушки с розовым шарфом, и, кажется, недоволен этим, а ведь никто так и не заметил ума в моих глазах за эти 20 лет, которые как я льщу себе мыслью, я потратил на своё образование и наращивание интеллектуального потенциала.

Ладно, обратно, пора к работе.

ПН