Я подошёл к ней во двор.  Как всегда на 10 минут раньше и сбросил сообщение "Я внизу".  И получил ответ "1 мин".  Я привык вести себя соразмеренно и сдержанно с женщинами.  Не привык перерастать в улыбку.  Глаза не светятся.  Наверно, потому, что я не люблю свидетелей и даже косвенных "участников" в том, что по моему разумению принадлежит только мне.  И когда появляется она, я привычно смотрю в землю, поворачиваясь к ней чуть боком, показывая направление куда мы пойдём.  Восторга и радости по факту её появления внутри у меня нет.  Они только-только зарождаются, и я прячу это.  Улыбаюсь краешком рта.  Но она чувствует, что я очень рад ей.  Внимательно смотрю сбоку на её лицо.  Она, как мне кажется, тоже рада.  Но и она сдерживает свои чувства.  Делает это также умело, как и я.  Я любуюсь её ногами.  Длинные, женственные на всём протяжении и очень уютно размещённые в джинсы.  Желание во мне пробуждается сродни удару ногтём о хрустальный бокал.  Повиснув какой-то миг, и оно уходит: я прячу его.  Потому, что желание вместе с очарованием к женщине делает моё состояние тяжело контролируемым, а мне нравится размеренность нашего общения.  Размеренность и сдержанность во всём.  Только единожды оно было нарушено, когда мы с ней остались наедине.

Мы идём пешком к ресторану.  Её сообщение "вы не будете возражать, если я накормлю в индийском ресторане" становится ясным только в самом конце.  Мы идём.  Дороги сухие, но вдоль обочин сохраняются лужи, попав в которые машины могут нас обрызгать.  Я беру её за руку, пытаясь стать между ней и потоком машин.  Но на середине всё становится наоборот: теперь она стоит между мной и ближайшей машиной.  Поэтому я спешу пересечь дорогу до конца.  Мы идём к тротуару, и я веду её под руку.  Я выстраиваю траекторию, которая кажется мне правильной, но чувствую, что она хочет поменять моё направление.  Подняв глаза вижу, что я иду к бордюру, за которым начинается грязь по колено.  Поэтому, хотя и мой путь короче, но её путь правильнее, потому, что она пытается вывести меня к чистой дороге.  Уже на самом тратуаре, я с типично мужским эгоизмом забываю учесть, что ей нужно пространство тоже и она чуть не попадает в грязную лужу.  Я понимаю, что мне надо отпустить её руку, чтобы она сориентировалась и обошла лужу.  Я отхожу на два шага вперёд и опять любуюсь на её ноги.  Остаток пути мы проходим почти без приключений.  И я рассказываю ей про своего университетского знакомого, его отца и прочее.  Мы доходим до ресторана.  Он новый и достаточно уютный.  Есть я не хочу, потому, что пару часов назад я ел курицу с гранатом и грецкими орехами.  Но я молчу про это, чтобы не попасть в дурацкое положение: вы же знали, что мы идём ужинать, почему вы так плотно пообедали?  Приносят меню.  Я видно абсоютно лишён понятий правильных манер.  То есть я обходителен, но это не процедурная обходительность какой рукой надо брать солонку, и сколько жевательных движений надо сделать, прежде чем проглотить пищу.  Я на скорую руку, не дождавшись её, заказываю "Мясо и жаренную картошку".  Она помогает выбрать вино - сухое "Бордо" - и делает свой заказ.  Мы сидим и беседуем.  Я иногда непозволительно долго молчу.  Она это то ли чувствует, то ли нет, но она продолжает заполнять пустоты и бреши общения рассказами.  Я не знаю, что меня беспокоит.  Возможно то, что в наших отношениях нет законченности.  Это не то, чтобы плохо, но я не знаю, как себя вести.  То ли бежать к ней, то ли от неё, то ли просто стоять на месте.  Ни один из вариантов меня не устраивает, потому, что ни один из них не соответствует моим желаниям и чувствам.  Я почти выбираю худший, но наиболее безопасный: сразу же после ужина уйти и напиться одному.  Хорошо, что в этот момент, я не услышал саксофон, а то я утвердился бы в своём желании.  Но этот выбор пока ещё внутри.  Он сначала должен пройти одобрение.  Как некий вердикт: сначала на одном уровне, потом на другом и уже в самом конце вынесен моим голосом в наше с ней пространство в качестве моего решения.  Я знаю, что это самая большая глупость, которую я могу сделать, но мне всё равно.  Я боюсь продолжения общения с ней.  Я чувствую, что начинаю очаровываться ей, и в этот момент я становлюсь слабым и могу позволить своим внутренним желаниям и чувствам быть озвученными.  И в этот момент я становлюсь очень уязвимым и восприимчивым к каждому слову, запятой, движению глаз, бровей, паузе и даже скорости речи.  Поэтому я не хочу всего этого.  Зачем портить всё что есть между нами?  Ведь будучи сдержанным, вернее умудрившись остаться таким, я получил наибольшее вознаграждение, и зачем мне больше?  Но с другой стороны меня душит недосказанность, недовыраженность.  Я знаю, что я должен сказать, выбросить эту смесь зарождающейся страсти, чувств, желания, тоски и одиночества, я должен это высказать и посмотреть ей в глаза и увидеть там: или то же самое, или же недоумение.  Конечно, между двумя этими понятиями очень много оттенков, и может быть даже что-то совсем не то, что я сказал, но эти два понятия мне хотя бы понятны, а если произойдёт что-то ещё, это будет ещё хуже.  Между обрывками мыслей иногда возникает светящееся табло, с вопросом обращённым к самому себе "Почему тебе надо всё так осложнять?".  Да хотя бы потому, что я задыхаюсь от избытка чувств.  Очень тяжело оставаться правильным, выверянным, последовательным, спокойным, когда в тебе начинает закипать твоя природа.  Немного раскрасневшаяся от вина.  Я чувствую, что в ней тоже что-то происходит.  И она не делает вид, что не замечает внутренней борьбы во мне.  В эти мгновения я боюсь равнодушия и её реактивности: я не хочу, чтобы она отвечала мне, я хочу почувствовать в ней самозарождающееся отношение ко мне.  Ко мне, потому, что я именно такой, какой я есть.  Потому, что именно это чувство будет означать хоть какую-то ценность того, за что я цепляюсь в этой жизни.

Мы говорим об отношениях и я задаю вопрос:

- Я могу вас обидеть?

- Да.

- А вы меня нет.  Обида предполагает некую степень близости.  Вы можете меня задеть, или оскорбить.  Но обидеть пока вы ещё не сумеете.  Я так думаю.

Приносят заказ и я почему-то с удовольствием ем.

Потом я уже пьяный.  Мысли накатывают как слабые волны.  Она говорит что-то, в чём есть какая-то просьба "не надо, пожалуйста".  Но это не отказ, а что-то созидательное и имеет отношение к нам.  Какой-то штрих, который предполагает оттенить значимость наших отношений для неё.  И всё равно, я не знаю что я буду делать в ближайшие 5 минут.  Ничего хорошего в этом нет.  Ни для меня, ни для неё, ни для наших отношений.  Проходит какое-то время, и меня не покидает ощущение чего-то неправильного, как будто я готовлюсь её предать втихаря.  И я ей признаюсь, что какое-то время назад, я хотел сразу после ужина предложить разойтись.  Она отвечает, что меня это очень сильно расстроило бы, даже если трагедии в этом я не увидела бы.  И я понимаю, что раздражает меня то, что ей удаётся не дать мне почувствовать, что я ей дорог.  И я всё время помню о том, с каким упором она отметила, что она не любит принадлежать.  И более того, не будет принадлежать.  Подобные мысли, в целом не несут в себе ничего крамольного или запрещённого, но на меня действуют как брошенное в лицо перчатка.  Даже если она не предназначена мне, мне ужасно хочется её поднять и потягаться.  Глупо, но в таких делах оставаться последовательным и логическим тяжело.

Мы сидим, и я ей говорю: "А вот сейчас вы можете меня обидеть".

На лице недоумение, попытка понять, что она сделала сказала не так.  Я поправляюсь: "Я хотел сказать, что сейчас вы стали ближе и поэтому можете меня не только оскорбить, или задеть, но и обидеть".  Мне надо было это сказать, потому, что это действительно так.

Я прошу счёт у официанта.  Она спрашивает "Можно я расплачусь?".  "Я не возражаю, но вы знаете, что я человек...".

Поспешно прерывает "Да помню, вы человек восточный".  

Улыбаюсь, "Я человек СССРовский, и вы тоже, я полагаю.  Да, конечно, но у меня есть вопрос".

"Какой?"

"Зачем должны платить вы?  Или зачем на этот  раз вы?".

Следует объяснение, это моё приглашение, я всё равно пришла бы сюда с подругой, если не с вами и т.д.  Но сознание откатывает чуть дальше, чтобы реагировать дальше, и по большому счёту меня устраивает её готовность объяснить, нежели само объяснение.  Оставив записывающее устройство, сознание отталкивается и на какой-то момент я ныряю в себя.

Мне всё время хочется к ней прикоснуться.  Я рассматриваю её руки и подмечаю какие линии кисти и запястья у неё мне нравятся.  Кончиком пальцев она поднимает краешек рукава моего полувера и проникает под него.  Совсем чуть-чуть, подушечкой пальца.  Я делаю тоже самое, и есть в этом что-то глубоко интимное.

Она знает, что такое расширенные зрачки у мужчины.

Мы собираемся идти в другое место.  Маленький такой "pub scrolling", как она это называет.  Ходить от одного питейного места к другому, чтобы по пути немного приходить в себя, чтобы вылить в себя очередной горячительный напиток.  Я наконец вспоминаю, что такое настоящая галантность и держу ей куртку, пока она одевается.  На самом деле, мне больше, чем манеры, хочется почувствовать её ближе, вдохнуть её запах и пройти через какое-то подобие объятия. На доли секунды я сжимаю её плечи и вы выкатываемся на улицу.

На улице мелкий-мелкий, почти серебрянный дождь.  Что может быть лучше прогулки под именно таким дождём.  И самое главное, что ей этого хочется не меньше, чем мне.  Я тут же выворачиваю куртку болоньевой стороной наружу.  Мы идём пешком к питейному заведению.  Всё нехорошее осталось позади.  Пусть даже и на время.

Я беру её за руку, и чувствую, что рука холодная.  Я засовываю её руку себе в карман и отогреваю.  Мы проходим мимо школы, немного темно и....  Я хочу прикоснуться к ней, и я делаю очень слабое движение.  Очень слабое всего лишь несколькими мышцами на предплечье, которое тут же гашу.  Почти одновременно с этим она останавливает меня и мы тянемся друг к другу.  Чуть прикоснувшись к её губам, я касаюсь щекой к её щеке и остановившись напротив её лица, втягиваю в себя воздух, который ещё секунду назад был у неё в лёгких.  

Я рассказываю ей о свирели, которую я услышал как-то именно на этом месте, и как я пару лет назад ходил на работу пешком, пока не стало холодно.

Мы идём дальше и я беру второй рукой её свободную руку и чувствую, что она холодная.  Мы меняемся местами и я пытаюсь отогреть её вторую руку.  Мы идём по маленькому парку, пересекаем дорогу и входим в кафе.

Мы нашли маленький столик, как раз на двоих.  Я был твёрдо намерен попробовать Long Island Iced Tea, так много о нём говорили в последнее время.  Не очень понравилось, но потом втянулся.  Мы продолжали беседовать, зрачки у меня оставались расширенные.  Бывают моменты, когда мне хочется сказать человеку, как он мне дорог.  Неважно, мужчина это или женщина.  Мужчинам я предлагаю выпить вместе.  А если это женщина, стоящий человек и красивая женщина, мне надо как-то выразить своё отношение к ней.  К сожалению, в лексиконе пара другая слов - страсть, любовь, влечение, желание - но все они не то.  Вернее, они слишком простые и концентрированные.  А создать правильную смесь даже тяжелее, чем изобрести новый запах-парфюм.  И вот я сижу в очень неудовлетворённом собой настроение с почти "судорожной готовностью" и слышу фразу:  "Я бросила его ради другого.  Нехорошо бросила.  Но он, другой было совсем другое".  И вдруг щелчок, и возникает запятая, всплывает фраза "Я никогда не буду принадлежать", я вижу запятую, и вижу продолжение "Бросила ради другого".  Какое это имеет ко мне отношение?  Абсолютно никакого.  Но у меня непонятная готовность и я тут же поднимаю перчатку, как в "Скупом рыцаре", хотя это и не перчатка даже, и абсолютно ко мне никак не относится.  Но мне хочется что-то сделать.  По мальчишечьи глупое, но громкое.  Зачем?  Не знаю, мне не дано ответить на этот вопрос, но возможно потому, что я не хочу, чтобы человек оставался спокойным.  Только зачем мне это?  Не знаю, опять же, возможно, я так долго бываю правильным и адекватным, что иногда хочется побыть другим, сумашедшим и оторванным.  Я выключаюсь и ухожу в себя.  Я продолжаю улыбаться, но и дураку ясно, что со мной что-то не то.  И хуже всего то, что человек не может понять в чём дело и я продолжаю оставаться верным своей дурацкой привычке ничего не объяснять и не требовать никаких объяснений.  Построил на скорую руку дурацкое предположение и остаюсь верным ему, не подпуская к нему никого.  Глупо...

Но я ей благодарен, что ей удалось уже во второй раз за вечер неназойливо растопить и этот лёд.  Делает она это просто и мудро.  Просто подводит к тому, что я высказываю предмет своего недовольства, а стоит его озвучить, я понимаю нелепость собственного рассуждения.  И уже потом мы разрушаем всё это... хотя внутри меня это остаётся на магнитной плёнке.  Файл закрыт до следующей запятой.  Но эмоционально я уже отошёл.

Мы выпиваем ещё по чашке кофе и постепенно идём к выходу.  Продолжает идти дождь, мелкий, рассыпной.  Мы подходим к углу и серебристый джип "КИА", галантно останавливается пропуская нас.  Я благодарю его кивком головы и мы продолжаем идти пешком.  До её дома.  По дороге вдруг, я слышу звук журчащей воды в перерывах между бегущими машинами.  Я останавливаюсь и снова пытаюсь услышать этот звук, но машины идут подряд.  Она просит поднять голову и посмотреть на платан, с последними несколькими листами и светильником над ним.  Всё пространство усыпано разорванным на молекулы и атомы дождём, в каждой капельке которого маленький свет.

ПН