Собиратель сердец

Я – собиратель сердец. Не знаю зачем, но надеюсь на благие цели для человечества. Или общества, в котором я живу. Может для муниципальной больницы. Я не знаю. Я боюсь спрашивать. Потому, что вдруг эти сердца собираются и вовсе не для благородных целей. Может для каких-то ритуалов. Сатанистких. Или того хуже. А может их просто сдают для каких-то гастрономических фокусов особо богатых, и поэтому особо чудоковатых лиц.

Я не совсем собиратель сердец. Я пока ещё учусь. Помогаю. Другому, родному мне человеку. Я знаю, что это женщина. Я никогда не видел её лица. Но по фигуре и тонкому, неперебиваемому запаху парфюма, а также и запаху волос, я знаю, что это женщина. Близкая мне в этой жизни. Может она мне мать? Или какой наставник, к которой я приставлен нашим родом. А может и племенем. Я не вижу её лица, потому, что она постоянно в маске и медицинском колпаке. Я даже рук её никогда не видел. Они всегда в резиновых перчатках. Я стою рядом с операционным столом и из-за того, что я мал, я не вижу что происходит на нём. Почему я мал? Может в этой жизни я карлик, а может я пока ещё маленький. Операционный стол покрыт белым и я никогда не вижу того, чьё сердце извлекают. Даже кусочка тела не вижу. Просто по очертаниям я понимаю, что под этим белым куском ткани не пусто. Там лежит кто-то, над кем препарирует эта близкая мне женщина. Мне не страшно, потому, что моя роль малая. Мне не страшно, потому, что я просто подбираю извлечённое сердце и не вижу того, что происходит в операционной ране. Боковая часть операционного стола она покрашена в белый цвет. Он гладкий и холодный, как дверца холодильника. Важным условием является то, чтобы сердце, прежде чем попадёт мне в руки двигалось, касаясь об эту боковую поверхность и я должен подбирать его в самом низу этого пути. Я долго не мог понять зачем, но видел, что женщина внимательно за этим следит. Ей нужно увидеть, что за уходящим сердцем остаётся шлейф. След. Кровавый след. Я думаю, что это нужно ей для того, чтобы убедиться, что извлечение идёт по правилам. Возможно для того, чтобы ещё раз увериться, что сосуды сердца перерезаны. Оттуда я несу сердце к раковине. Она из нержавейки и блестит. А там всегда меня ждёт сосуд с жидкостью для консервации. Но прежде чем положить сердце в этот сосуд, мне надо обернуть его салфеткой со спиртом. Это самое трудное, потому, что мне приходится одной рукой открывать влажную салфетку – попробуйте сами это сделать – а в другой удерживать ценный орган.

Сегодня что-то пошло не так. Женщина хмурится, и видно, что она спешит. Зачем? Но тут не принято задавать вопросы. Всё проходит почти в абсолютном молчании. Я жду. И вот сердце стелется по белой поверхности и к моему удивлению оно не оставляет след. Тревога рождается во мне. Женщина говорит «Не забудьте обернуть его спиртовой салфеткой». Кто услужливо и поспешно раскрывает для меня салфетку со спиртом, чего никогда не происходило раньше. Но я не спешу, потому, что понимаю, что что-то идёт не так. Да, именно, сердце у меня в руках тёплое. Оно не оставило за собой кровавого следа. Оно ещё принадлежит кого-то телу и значит, что он, этот кто-то должен быть живой. И в этот самый момент сердце у меня в руках сжимается и я понимаю, что в этот момент оно выбросило кровь в сосуды. Я каменею. От кончиков пальцев, в которых я держу сердце мне в самую душу сначала уходит тонкое, липкое, лиловое тепло, а вслед за этим волна ужаса захлёстывает меня. Я застываю поражённый этим страхом, недоумением и незнанием что предпринять. Оно живое. Я кричу «Оно живое!!!». Женщина чертыхается и прямо у меня в руках переворачивает его, и я вижу его оборотную сторону, чего я никогда не видел. Мне не было положено на это смотреть. Я также никогда не видел её инструментов. Мне казалось, что за столом царит наука, что строгие и правильные формы не заканчиваются за кромкой стола, выше которого я никак не мог взглянуть, они продолжаются на всё, что происходит там, на высоте, на инструменты, на её движения и действия. Но она откуда-то оттуда достаёт обыкновенную вилку и одним зубчиком этой вилки извлекает из сердца что-то очень маленькое, пульсирующее, бледно-розового цвета. Она вырывает это из сердца, и как только связь этой маленькой плоти с сердцем рвётся, оно сжимается у меня в руках со страшным усилием и... останавливается. Я слышу как миллионы живых клеток в ужасе кричат во вселенную, потому, что они понимают, что они умерли. Этот крик доходит и до моей сущности, у меня встают волосы дыбом на голове, я цепенею и... просыпаюсь.