Они садятся неподалёку.  Если бы я не знал, что им нужна моя плоть, я бы сказал, что они симпатичны.  На этом почти бесконечном холоде они не смогут выжить, если их зубы и клыки не ворвутся в мою беззащитную плоть и не начнут её рвать, обрывая мои нервы, сосудя, разбрызгивая вокруг кровь, жилы и куски мяса.  Они завершённые убийцы, и несмотря на кажущееся равнодушие, которое приходит под убийственным действием холода, я знаю, что часы мои сочтены...

Почему здесь?  Возможно потому, что когда-то, переступив через раздвигающийся экран монитора и заявив о себе своим скудным объёмом в этом виртуальном пространстве, я знал, что я обязан подчиниться правилам этого, нового для меня мира.  Мои разучившиеся удивлению глаза раскрывались и я жадно глотал куски этой жизни, также как и прочие, отдаваясь своим инстиктам социального подчиненца.  Я удивлялся, учился, записывал и записывался.  Я быстро рос, насколько это можно представить в этом неизмеряемом пространстве и в моём возрасте.  Я оглядывался и распознавал знаки, знал, что стоит за посвистом из тёмной подворотни, почему люди улыбаются более или менее слабо, как звенит виртуальный ветер и почему тут никогда не бывает радуги.  Людям здесь не надо ни умываться, ни краситься, ни переодеваться: они всегда красивы, выбриты, одеты, слегка попахивают дорогим одеколоном и делают очевидные и глупые ошибки в текстах.  Я многое читал про НЛП, мне казалось, что это что-то даст, как в своё время думал, что диплом ВУЗа даст мне универсальные знания.  Ошибся, споткнулся, разбился...

Я сижу под пальмой, в руках у меня алмазный нож, и я точу что-то из дерева.  Пятками я упираюсь в прибрежный песок, закатанные брюки чуть-чуть намокли, чуть вдали блестят спинками акулы, в лицо слабо пахнущий морем ветер, который, про себя, я называю бризом.  Я часто откладываю нож, и положив голову на колени смотрю вдаль и мне ничего не стоит дорисовать паруса любого цвета на горизонте и убедить себя в том, что скоро появится корабль и меня заберут куда-то далеко, куда даже мой мозг взрослого человека не может заглянуть.  Я жду и даже почти надеюсь...

Я просыпаюсь от кошмаров и весь вспотевший.  Я долго прихожу в себя, мне нельзя плакать и звать на помощь, настолько это далеко от моего образа, что меня скорее всего упекут в сумашедший дом, чем поверят, что я могу быть слабым.  Я сажусь на постели и сумашедший мой взор бегает от лампочки раптора к слабой полоске света под дверью и я боюсь взглянуть в окно, чтобы не увидеть там реалий собственных сновидений.  Я слаб, но нет никого, кому я мог бы это сказать и кто бы поверил в это хотя бы на секунду.  Я прячусь в подушку и даже память не предлагает седативный коктейль детских снов, чтобы я успокоился и заснул безмятежно.  Постель мокрая от пота, но к утру это пройдёт и никто не узнает о чём я бредил ночью...

Я ухожу с арены Колизея.  Я сегодня потерял всех, или почти всех своих друзей.  Я втягиваю носом запах мраморной крошки и крови: друзей-врагов и врагов-друзей.  Кровь, всё ещё насыщенная адреналином, поднимает мне грудную клетку, и я тяжело дышу, вдыхая воздух, ещё не полностью избавившись от паров страха, крови, гнева, ярости и убийства, но никто из зрителей этого не видит.  Меня пропускают те, кто через минуту зацепив трупы за ахилловы сухожилия унесут их хоронить.  Сегодня я выжил, не потому, что я самый умный, сильный и проворный, а потому, что Судьба на своих вечных костях фортуны выбросила именно мою комбинацию цифр.  Да, у меня есть порезы после сегодняшней рубки, некоторые из них очень глубокие, но я жив, хотя я и не завоевал себе право быть свободным человеком.  Я - раб с гордым для зрителей статусом Гладиатор.  Но я бы отказался от этого статуса, чтобы стать пахарем, виноградарем и даже цирюльником.  Но на правой ноге, почти у щиколотки у меня стоит клеймо, и мне его ни оттереть, ни вырезать, и ни смыть.  И завтра мне снова вытаскивать своё обезумевшее от страха и ужаса сознание под рёв толпы и бегать по арене убивая и спасаясь от собственной смерти.  Сейчас, в своей каморке я снимаю с себя всё железо: наплечники, кольчугу, шлем, наголенники.  Кто-то входит ко мне.  Кто-то, кого я не звал и не ждал.  Я устал, и не оглядывась, позволяю ему положить руку себе на плечо.  На левое.  В ладони от которого бьётся моё сердце, и которое мне удалось сегодня спасти от холодного и безжалостного железа.  Я молчу, потому я устал и мне кажется, что если даже сталь уйдёт от этой руки мне в тело, безжалостно раздвигая-разрывая мои ткани, я не буду возражать.  Ибо я устал...

В каждом из нас бьётся Зло с Добром, Бог с Дьяволом, Свет со Тьмой.  И во мне наверно, тоже.  Редко, но бьётся.  Зло однозначно сильнее, и я не могу с этим ничего поделать.  Оно заняло и большую часть, и диктует Добру.  А Добро, как смущённая девица, стоит, мнётся в углу, некрасиво и угловато мнёт край рубашки, утвердително качает головой, большей частью спит и пускает пузыри, в то время, как Зло безустанно и ежедневно подтачивает мне сердце, вернее его остатки, и забирает всё больше под свои поместья.  Я не могу с этим ничего поделать, и я опускаю руки.  Потом приходит человек.  Чужой, ненужный, лишний, невписывающийся в мою жизнь, где потребительские ниши заполнены, а весы, отмеряющие нужное давно уже в умелых руках.  Я смотрю на этого человека в упор.  Пытаюсь отодвинуть.  Получается.  Но он приходит вновь.  Садится и начинает перевязывать свои раны у меня на глазах.  Я толкаю его в плечо "Уйди!!!", и он послушно уходит.  Пустота звенит и рвёт мне барабанные перепонки.  Я ногтями сгребаю грязь, восковатую и липкую и удачно опечатываю себе уши.  Я вырываю себе глаза, и раздавливаю их, чтобы не помнить его раны.  Но сердце, этот долбанный орган, с которым каждый уживается только потому, что Всевышний дал ему бразды Жизни, держит в другой руке вожжи наших болей.  Он натягивает их, и я понимаю, что ни опечатанные уши, ни уничтоженные глаза не есть то, при помощи чего мы избавляемся от боли.  И я иду за этим человеком в ночь, я кличу его, я начинаю его искать, приставать к прохожим, пытаться вспомнить, как он выглядел.  Я не лажу ни с людьми, ни с самим собой.  Дьявол внутри молчит, и причитая что-то точит за верстаком, и я чувствую, что ничего хорошего там не происходит.  Придурковатое Сердце, очнувшись от сна и вытерев пузыри, глупо улыбается.  Чему?  Мне кажется, что найди я этого человека, я найду себя и снова увижу мир таким, какой он должен быть, а не таким, каким я вижу его с рассаженными пулемётными гнёздами, уголками для виселиц, пустыми глазницами и стоном побиваемых камнями.

Я не помню, нашёл ли я этого человека, но я помню, что именно он крикнул Злу "Бей!!!", и в последний момент я успеваю заметить, что именно за верстаком точило и успело выточить Зло, какой-то дьявольский инструмент, которое не только уходит мне в душу по самую рукоятку, не только своими зазубринами вырывает остатки сердца, но и запускает в меня яд, которому предстоит травить меня ещё долгие годы, может даже до самой смерти.  Всё это понятно, тривиально, пошло, обычно и стандартно.  Но есть что-то, что не совсем похоже на то, что было до этого.  Я не могу понять мотивации.  И это меня гложет.  "За что?" - это вопрос, ответив на который я закрою ещё один файл и сдам его себе же в сознание, для архивации.  Время позднее, и я, конечно, пяьный.  В этом ничего удивительного.  Удивительно то, что я ещё могу задавать вопросы, причём на этом, Богом забытом форуме...

Они придут и сядут неподалёку.  Дружные, оглядывающиеся друг на друга, облизывающиеся, не оскаливая своих смертноносных клыков.  Их много и мы - я, жертва, и они, убийцы - не можем существовать друг без друга.

Завтра не наступит никогда.  Мне просто надо время.  Или мне так кажется?  Время, чтобы придти в себя, подняться, отхаркнуть кровь, которая мешает мне дышать и отбиваться, время чтобы зажили мои кости и суставы, которые очевидно переломало под катком, время чтобы рёбра перестали своими обломанными кончиками разрывать мне лёгкие и сердечную сумку, время, чтобы глазные яблоки узрели углы ринга, врага и свой тыл, чтобы я смог сжать кулаки, и защитить свои раздробленные скулы и поломанную челюсть.  Я всё равно не сдамся, я смогу, это не в первый раз.  До гонга осталось так мало, и главное удержаться.  В перерыве я залью себе глазницы водкой, я зубами оторву лохмотья мешающих сухожилий, я отдеру кусочки размозженного скальпа, стисну зубы или их остатки, и снова уйду в бой.  А пока я качаюсь, как осина на ветру, и враг мой, жизнь, наносит мне удары, полновесные, беспощадные, дробящие мне кости, а я слабо закрывая свои уязвимые участки, задаю и не могу ответить на вопрос "За что?".

ПН