РОМЕО, МИЛЫЙ МОЙ РОМЕО…
Любовь и время – как
огонь и ветер.
Слабый огонь ветер тушит, а
сильный – разжигает.

Таял первый снег. Городок наполнила нежная слякоть: всё было окутано ласковой снежностью. Зима так тепла, так свежа и так трепетно прекрасна в своём начале. Казалось, она хотела задобрить уставшие людские души перед крещенскими морозами и злыми нордическими ветрами. Но она ещё покажет острые акульи зубы. А пока… всего лишь пару дней… мы могли помечтать о счастье, трепещущем и ускользающем. Мы могли – и мы сумели.
Это была не Верона, и мне было не 14, а 16. Но я полюбила. С первого взгляда. Не влюбилась, а полюбила. Я упала в это всепоглощающее чувство и попыталась выпить океан удовольствия до дна. И почти захлебнулась. Я сделала его смыслом своей жизни и на целых два долгих года (пожалуй, самых счастливых в моей жизни) выпала из мира ради любви. Мы сидели вдвоём на краю облака №7, у бездонного кобальтового неба и цедили амброзию из губ друг друга. Мимо проплывали глупые и неугомонные люди со своими бредовыми идеями, вечно творящие себе проблемы и неспособные потом в них разобраться. Они приходили и уходили. Но они не волновали меня, не задевали души, не трогали сердца. Я жила там, с ним, высоко-высоко. Там, где переплетаются все песни мира и рождают волшебные звуки любви. Там, где сливаются божественные краски: от сладкой лазури до клубничной неги. Там, где бархатистый ветер ласкает лицо, скользит по одежде и врывается в сердце, и играет с ним. Я любила. Безумно любила. Любила так, как только может моё больное измученное сердце. Я горела для него и во имя него.
И он отвечал мне взаимностью. Целых два года наши души были едины, и ничто на свете не могло разлучить нас. Дети, скажете? Глупые дети. Ничто не может быть светлее и прекраснее этой любви, неопороченной злым миром. Любви, способной на всё. Любви, создавшей свою собственную Вселенную – Вселенную безбрежного счастья и упоенной гармонии. Места, в котором всё возможно, где любое чувство становится материальным и осязаемым. Ромео, милый мой Ромео…
Мы сидели, слегка соприкоснувшись руками. На горизонте тихо таяло солнце, как большой раскалённый апельсин. Оно бросало брызги на небо и запутывалось в кронах старых деревьев. Пахло спелым закатом. Древесным и терпким, какой бывает только в августе. Казалось, что можно было протянуть пальцы вверх и размешать оранжево-розовую гущу в небе. А потом выпить её. Наверное, она была сладкой и нежной одновременно. Как я хотела в этот день напоить его этим вкусным небом! Тем временем капли света стекали с небосвода по стволам разгорячённых деревьев и скапливались в огненные лужи у наших ног. Я осторожно обняла его и обхватила его голову дрожащими пальцами. Я боялась. Он прикрыл глаза. Я скользнула губами по его лицу, поцеловала густые чёрные ресницы, и вдруг почувствовала, как бабочки начали порхать в моём животе. Мне стало горячо, меня охватил сильный приступ любви к нему. Любви, от которой не было спасения. Она бы всё равно догнала его и поглотила. Но Ромео и не думал спасаться. Тогда мои губы стали ещё смелее, и я плавно спустилась по его нежной коже к губам и неожиданно для себя коснулась их… Молнии со всего света собрались над нашими головами и прошили моё слабое тело мощнейшими разрядами. В моих глазах потемнело, я вдохнула густой туман и перестала дышать. Ударившее в меня электричество собралось в животе и стало быстро, бешеными толчками, повинуясь оглушающему биению сердца, растекаться по дрожащему телу. Стук сердца стал похож на барабанную дробь, оно почти выломало мои рёбра из грудной клетки. Я прижала его к себе сильнее и почувствовала почти то же самое. Я почти умерла от наслаждения на его руках. Это было со мной первый раз. С ним – тоже.
А потом я уехала, а он обещал ждать. Перед разлукой мы обменялись крестами в знак того, что теперь мы несём кресты друг друга и делим все радости и печали поровну. Теперь мы стали едины по крови. Я начала чувствовать даже его головную боль, не говоря о той любви, что переполняла его. Но мне нужно было уехать. Будь прокляты эти сотни километров! Всё, что осталось у меня от него – это три карандашных рисунка и его любимая рубашка с его запахом… Запахом, сводившим меня с ума, способным за пару секунд заставить меня зарыдать и рассмеяться одновременно. Успокаивавшим и будоражащим одновременно. Запах, выбивающий разум и выпускающий бешеный дух на свободу. Помню, как вечером, после расставания, я сидела в своей комнате, прижимала этот кусок ткани к тому месту, где у человека должна находиться душа, и, рыдая навзрыд, убивала в себе всё живое под металлические звуки “Mein Herz brennt” Rammstein’а. И сделала себя стальной. Я стала стервой от гори и печали, сожравших моё сердце от непереносимой разлуки. Я чувствовала, что от меня живой и трепещущей оторвали кусок мяса, и теперь я обливалась кровью. Кровью, лившейся горячими потоками из моих омертвевших глаз. Но я перестала чувствовать боль и научилась убивать в себе человеческие слабости. Я поклялась любить только его. Всегда. Во что бы то ни стало. И несмотря ни на что. 9 месяцев я жила без него, но для него. Только для него. Жила только для того, чтобы вновь увидеть его, услышать, попробовать, почувствовать, прижать к себе и прокричать, как сильно я его люблю! Я не помню ничего из этих 9 месяцев, кроме этого всепоглощающего чувства. Но всё это время я ощущала его любовь и поддержку. Казалось, вместе мы способны были победить даже таких опасных врагов, как беспощадное время и безжалостное расстояние.
Но я ошибалась. Вернувшись, я нашла кладбище чувств.
Мой милый мальчик пытался объяснить мне, что я слишком сложна для него и что он хочет осчастливить кого-нибудь ещё. Он ушёл ради новой любви. Вернее, ради того, чтобы заставить ещё какую-нибудь наивную захлебнуться любовью к нему. Он сказал, что ни один нормальный парень не способен выдержать расстояние и обойтись всего одной девушкой. Он говорили говорил. Говорил и говорил. Слова, слова, слова. Я бы на его месте оправдалась всего одним словом: сперматотоксикоз. И ни капли чувства. Я стояла с мёртвым лицом посреди ночной дороги и не узнавала в этом роковом и знойном юноше нежного и ласкового Ромео. А он обрушивал на меня потоки пустых фраз. Ты оправдываешься, милый. Значит – ты не прав. I can’t take it any more… Я отвернулась и заплакала. Неожиданно для самой себя¸ стальной и непробиваемой. Я рыдала и не боялась этого. Я пыталась выдавить из себя с этой горькой водой всё. Это был удар ножом в спину. Из меня текла не вода, а кровь. Густая, тёмная. За минуту я потеряла всё в своей жизни. Всё то, ради чего жила, страдала и готова была пережить вытерпеть что угодно.
- Но ты же любил…
- Значит, любил не так сильно, как казалось.
Он даже не пытался подойти ко мне, обнять, успокоить. Мне становилось страшно. Животный страх поднимал волосы на моей голове. Мне казалось, что из меня вынули скелет: настолько я стала слабой и беспомощной. Тело обмякло. Я почти потеряла сознание.
- Уходи, - пролепетала я и убежала домой.
А на земле остались ручьи моей крови.
За что ты так со мной? Ромео, милый мой Ромео…
Я не знаю, как я выжила. Я хотела покончить с собой. Что-то меня удержало. Наверное, то, что я перестала быть безмозглой Джульеттой, карикатурно помешанной на любви к своему малолетнему итальянцу. И всё-таки я это выдержала. Но только не спрашивайте, как.