Лихорадочный характер в последние годы принял процесс «поиска национальной идеи». Титанические потуги пока, кажется, не дали результатов, и не удивительно, авторы идей ожидают, что в конце концов перед ними будет сидеть правильная национальная аудитория («кошерная» или «национально свидомая» ) и благоговейно внимать их новым мудрствованиям. Обычно авторы прозябают в безвестности, им совесть мешает, состав такой суперидеи на самом деле легко почерпнуть в сочинениях Гегеля, а их точное определение дал Шопенгауэр – «Четверть галиматьи и три четверти продажных идей».  Под трескотню подобной «философии» активные нации могут создавать Германию из Пруссии. Возможно ли сегодня так преподавать мировоззрение? Не думаю, с той поры за символы и надежды нации взялись имиджмейкеры, маркетологи и продюсеры, так то все и опошлено. В итоге, чего только не «сыпется» из экрана, «лезет» со страниц, «дует» в ухо (?), а сводится к соединенному прожевыванию нужных жвачек, обмазыванию чудо  кремами-ополаскивателями и невесомым мобильным трубкам. Это, конечно, большим планам не способствует. Идея должна иметь морально-историческую основу, но не мешать в кучу быт, религию, политику и т.д. В частности обратимся к опыту Китая, благо вышла замечательная книга М.Е. Кравцовой «История искусств Китая», из которой выберем ряд примеров (далее все ссылки из данной книги Кравцова М.Е. «Мировая художественная культура. История искусств Китая: Учебное пособие. – Спб.; Издательства «Лань», «Триада», 2004. -960с.»):

1.      Встречаем родные и нам зачатки: «История китайского златоделания восходит, напомним, к позднеиньскому периоду и имеет, скорее всего, чужеземные истоки» (стр.756) и это скифо-кочевнический мир с его знаменитым «звериным стилем» (стр. 139).

2.       И не одни скифы, вот индийское влияние: «Столь же многогранным и плодотворным было воздействие буддизма непосредственно на художественную культуру Китая. Он не только обогатил её традициями культового искусства и зодчества как таковыми, но и способствовал возникновению новых литературных тематических направлений и жанров и тематических средств» (стр. 349).

3.      Дело не только в ремесленнических и деловых способностях китайцев. Любопытно и сложение их как нации. Важная периодом в этом отношении является Эпоха Чжоу (XI-III вв. до н.э.). В это время «полностью сформировался общий этнокультурный субстрат – китайский этнос. Об этом свидетельствуют и многие другие факты, в первую очередь появление этнонима самоназвания – хуася, и терминов, передающих национальную государственность – Центральное/ Срединное государство (Чжунго) и Поднебесная (Тянься)» (стр. 155). В то же время, эпоха эта открыта установлением господства народностью чжоу, которая весьма вероятно является тюркской кочевой народностью. «В пользу кочевого происхождения чжоусцев говорят многие факты. Так, принадлежащий им культ Неба и Небесного Императора – Тяньди – есть, по мнению некоторых исследований, не что иное, как китаизированный вариант тюркско-монгольского культа Тенгри» (стр. 146).

4.      Если мы обратимся к самым первым событиям китайской истории и китайской нации, то и в этом случае оказались неприемлемы следующие попытки: «усилия нескольких поколений ученных были направлены на воссоздания гипотетических субстратных величин, лежащих в основании китайской культуры… предпринималось немало попыток найти или реконструировать некие морфологические или общекультурные универсалии, которые позволили бы объяснить не только стилистическое и жанровое разнообразие китайского искусства, но и постоянно бросающиеся в глаза откровенные противоречия между составляющими его художественными традициями и отдельными феноменами.» (стр. 19). На самом деле китайская нация складывалась из нескольких региональных культур и «В новейших исследованиях все настойчивей выдвигается версия, что создатели одних региональных очаговых культур были, скорее всего, потомками местных палеолитических гоминидов, тогда как других – народности, попавшие на территорию Китая откуда-то извне, - в ходе глобальных миграционных процессов, охвативших человечество в мезолите» (стр. 27).

5.      Но обратимся и к легендарной китайской эпохе Шань-Инь (XVII-XI вв. до н.э.). Т.е. «древнейшего китайского государства, историчность которого исчерпывающе доказана археологическими материалами.» (стр. 98). В это время в на территории современной провинции Сычуань обнауживается совершенно своеобразная культура (саньсидуйская): «Часть этих предметов – бронзовые сосуды, нефритовые изделия… - то же практически полностью соответствует иньским стандартам, тогда как другие не имеют даже отдаленных аналогов в художественном творчестве Шань-Инь или соседних с ними народностей… Самыми уникальными артефактами выступают бронзовые скульптуры: монументально (в натуральный человеческий рост) изваяние, изваяния человеческих голов, маски, миниатюрная пластика, зооморфные и зооморфно-фантазийные изображения и модели деревьев…. Несмотря на указанные художественно-конструктивные разночтения и прочие стилистические нюансы, во всех скульптурных изображениях воспроизводится единый иконографический мотив, дающий специфический антропологический образ. Он характеризуется, во-первых, большими миндалевидными глазами, верхние углы которых сильно скошены вверх, доходя почти до висков, а глазные яблоки то же оказываются непропорционально большими ( в ряде масок они показаны в виде весьма выступающих цилиндров). Глаза дополнены широкими бровями. Во-вторых, лицо имеет тонкогубый, вытянутый, словно растянутый в улыбке рот и скошенный, плоский подбородок. Форма носа варьируется от чуть приплюснутого до «орлиного», с горбинкой у переносицы. Этот образ демонстрирует определенное сходство с антропологическими приметами древнесредиземноморской, т.е. собственно европеоидной расы.» (стр. 140-143). «Итак, создатели сансидуйских изделий владели более совершенным, чем иньцы, бронзоволитейным производством и оружейным делом, были хорошо знакомы со златоделанием, умели отливать монументальную скульптуру и трубы и изготавливать многодетальные конструкции, располагали развитым изобразительным культовым искусством, которое было востребовано их религиозными представлениями. В этих религиозных представлениях должны были наличествовать верования, связанные с солярным культом и бессмертием» (стр. 145) и далее на той же странице «Поэтому ограничимся констатацией факта, во-первых, своеобразия и художественной уникальности сычуаньских изделий и, во-вторых, их безусловного влияния на китайское художественное творчество как Шань-Инь, так и последующих исторических эпох». Т.е. у истока стояли и не совсем китайские китайцы.

  [126x695]

6.      Что говориться о религиозных представлениях:  «Мы имеем дело с конгломератом, в котором причудливо переплелись несовместимые, казалось бы, религиозные реалии и формы – локальные культы, осколки архаических верований и мифологических сюжетов, невесть когда и откуда проникшие в Китай инородные заимствования, персонажи буддийской и даосской мифологии, но которые приобрели совершенно немыслимые для этих вероучений воплощенияы имеем дело с конгломератом, в котором причудливо переплелись несовмеси\тимые,  последующих исторических эпохй и, во-вторых, и» (стр. 501). В частности обратим внимание на солидного индийского повелителя рая Авалокитешвару, который в Китае поменял пол, но получил дополнительные конечности став тысячерукой богиней Гуаньинь. 

7.      Ну а если кто считает, что уж музыка в Китае точно китайская, то «О стремительном распространении чужеземных произведений и степени их влияний на китайскую музыкальную культуру красноречиво свидетельствует такой факт. Если еще в VIIв. Местными музыкантами создавались и исполнялись произведения, лишь стилизованные под чужие образцы, то в VIIIв. такие стилизации полностью сошли на нет. Популярная городская музыка стала фактически копией центрально-азиатской музыки, и многие прославленные в легендах танские произведения являются не более чем обработками центрально-азиатских песен. К концу Тан китайская музыка превратилась в самый настоящий синкрет, удельный вес в котором национального элемента был достаточно скромен… Последующие историко-политические события не могли не способствовать очередному массовому проникновению в страну иноземных музыкальных традиций, в противоборство с которыми теперь уже вступили минские официальные власти, то же задавшиеся целью возрождения национального музыкального наследия. Но на самом деле минское музыкальное творчество, как и живопись, ориентировалось не на подлинно древние традиции, а на искусство танской эпохи». (стр. 929-930). 

Таким образом, можно предположить, что у здоровой нации нет четко обозначаемой внутренней идеи, это скорее чудесный горн, в котором всякие чужеземные (сторонние) мотивы превращаются в бесподобно китайские (русские и т.д.). Нет такой преподанной китайской идеи, эта идея есть просто жизнь китайцев или другой нации, которая всему вокруг может дать собственный характер.