Есть такая легенда о фотовспышке, отнимающей кусочек души у того,
кого ей снимают.
Эта легенда правдива.
Так же и я...
С каждой вспышкой и щелчком фотокамеры моя душа выцветает,
становясь блеклой и пресной, как черствое несоленое тесто.
От меня остается все меньше меня, и все больше кого-то чужого, незнакомого.
Он ходит все время у меня за спиной и молчит.
Мне кажется, он чего-то ждет, и мрачно улыбаясь, потирает руки.
Мне никогда не удается увидеть его лицо, его всегда надежно скрывает тень.
А когда-то я думал, что мрак и тень – мои союзники.
А они оказались коварными предателями.
Каждая фотовспышка уносит кусок меня и, стоящий сзади ликует,
собирая душу как паззл.
Куда он складывает отнятые камерой кусочки?
В свой черный бездонный карман? Души копятся там, томятся, как в омуте.
Моя душа похожа на осень, а её кусочки на желтые осенние листья,
которые теряют замерзающие деревья.
Теряют и уныло качают голыми сухими руками-скелетами в унисон
ветру и тянут их к забытому небом теплу. Так же и я, как небо,
забыл, что такое тепло, сухой и голый. Ко мне вернулась зима.
Осколки души ранят радость и она, дырявая растеряха,
не может уследит за всеми ускользающими улыбками.
Куда они уходят?
Где они прячутся?
За вспышкой фотоаппарата?
Чем больше у меня фотографий и улыбок на них,
тем сильнее блекну я, и тем сильнее и ярче
становиться мой черный человек, идущий сзади.
Как будто моя злобная тень,
становиться мной, а я ею.
Я стою в кругу фотографов, меня окольцовывает хоровод камер и зеркал.
Я уже не вижу ничего кроме ярких вспышек света.
Слышу смех, но чужой, слышу аплодисменты, а хищные лица людей вокруг,
их жадные оскаленные рты, скрывают фотокамеры.
Мне кажется, что у камер тоже есть глаза и руки.
И они видят и знают больше, чем тот, кто нажимает на кнопку,
и могут ухватить больше, но ни чего попало, а только самое необходимое.
Щелк
Щелк
Щелк
И меня уже меньше.
Закрываю руками лицо и грудь, чтобы защитить себя, пячусь
назад, но руки стали прозрачными, и пропускают свет.
А над моей головой повисла витиеватая нить тумана, он похож
на серебристый дым и струится куда-то вверх.
Перламутровая струя вытягивается все длиннее, клубиться
мягким переливающимся облаком над головой, а сзади я слышу как родился черный человек.
Слышу как он сделал первый вдох полной грудью,
как вдохнул струю серебристого облака.
Наконец-то я увидел его глаза. Они сияли моей жизнью и моей радостью.
И услышал как он плакал от смеха и кружился, раскинув руки в стороны.
Это была вся сила моей радости. Это был предел моего восторга.
Он танцевал, он пел..
Откуда-то сверху на меня летят мои фотографии, они шелестят,
как крылья бабочек, цветные и черно-белые, я пытаюсь ловить их,
но фотографии-крылья проходят сквозь меня, как будто я привидение,
тающее серебряное облако дыма.
А он все ее плачет от смеха,
плачет и плачет от смеха
плачет и плачет
и плачет от смеха-ха-ха-хааа
и смех кружиться в воздухе
а пол кружится в танце,
а танец в плаче,
а плач в тумане,
а туман – это я