Как же я люблю Одессу! Я всегда ее любила - по книгам, ни разу в ней
не побывав. Стоит ли объяснять, что значат для литератора эти имена -
Бабель, Олеша, Паустовский, Ильф и Петров? .

Покидая в 90-м Советский Союз, я оплакивала свою несбывшуюся Одессу, так как была уверена, что уже никогда, никогда. . . 
Но колесо Истории вертится исправно. В тяжелом и нищем 93-м меня уже из Израиля пригласили приехать в Одессу, выступить. И вот ноябрь, промозглый, обветшавший город, вывернутые лампочки в подъездах, выбитые окна. . .
Первая наша встреча с легендарным городом как-то не заладилась. А
может, грустно подумала я, Одессы-то уже и нет: одесситы разъехались,
остались дожди, грязь, пустые прилавки. . . И с этими тяжелыми мыслями я взобралась в вагон пустого, по вечернему времени, трамвая. И первым делом увидела плакат, на котором была изображена дамочка, перебегающая трамвайные пути. Рисунок был снабжен четверостишием: 
Быть может, мечтая о сцене, о славе, 
она отступила от уличных правил, 
забыв, что подобная неосторожность 
буквально отрэжет такую возможность!

Замерев от восторга, я опустила взгляд и на спинке сиденья увидела
процарапанное: "Все мущины -- обманщики и притворщики!" и чуть ниже:"Вы, Розочка, тоже не ангел!". 
А уж усевшись и подобрав с сиденья оставленный газетный лист, немедленно уперлась в объявление Одесской киностудии: 
"Для съемок нового, цветного, широкоформатного художественного фильма требуются люди с идиотским выражением лица"... 
и, не успев задохнуться от проглоченного вопля удачи, тут же прочла в
разделе "Спортивные новости": 
"Вчера в Москве состоялся матч между одесским "Черноморцем" и местной футбольной командой".

Нет, подумала я, Одесса никуда не уехала, ее не размыли дожди - просто она переживает очередную эпоху очередной революции. . . Надо, поняла я, оказаться в одесском трамвае в час "пик". 
И уже на другой день я висела на ступеньке трамвая номер три, вслушиваясь в перекличку внутри: "Соня, ты вошла? Соня!" - "Она еще как вошла! Она мне уже трижды на ногу наступила!". 
Меня подпирал какой-то молодой человек в голубой рубахе, висящий на подножке. Двери не закрывались, и вожатый время от времени говорил в микрофон: 
- Ну ты, холубой. . . поднимись с подножки. . Холубой, я ж сейчас не знаю, шо будет. . Тебя мамця не узнает, холубой. . . Наконец он остановил трамвай, выскочил с обрубком резинового шланга и со всего размаху как треснет по спине молодого человека! 
Я со страху чуть не свалилась. Вот, думаю, будет сейчас побоище! Ничуть не бывало. Не выпуская поручней из рук, молодой человек повернул голову в профиль и сказал спокойно: 
- Не понял юмора!.

И еще одну прелестную сцену видела я в одесском трамвае. Это был
полупустой вагон, и у окна сидели две то ли москвички, то ли
петербуржанки. И одна из них громко обсуждала пыльную, грязную и
провинциальную Одессу, которая не что иное, как литературный миф. .
После этих ее слов в вагоне воцарилась тяжелая пауза. Одесситы
переглядывались и ждали, кто возьмет соло.

Наконец маленький сутулый старичок, меланхолично глядя перед собой, сказал задумчиво:
- Да-а-а. . . коне-е-ечно. . . Одесса могла понравиться только такому
голодранцу, как Пушкин. . . Но он здесь полюбил, и ему ответили
взаимностью! А вам, мадам, даже если б вы и полюбили здесь кого-то,
ответить взаимностью не смог бы даже такой старый еврей, как я!. 

И все вздохнули с облегчением - и трамвай покатил дальше.

А объявления -- одесские объявления! На дверях одной аптеки я видела
целых два. На одном было написано: "Аптека временно закрыта", а на
другом, пониже: "Фима, заходи!". 

И еще одно, на дверях ночной аптеки, нацарапанное от руки: "Слышу! Уже иду!"...

Вообще в этот, да и в следующие мои приезды, со мной в Одессе
происходили разные забавные и трогательные случаи и встречи, о которых когда-нибудь расскажу. Но самым страшным впечатлением был мой собственный вечер в Культурном центре. Ну, думала я, одесская публика, конечно, должна быть самой чувствительной к юмору. . Выступаю я легко, артистично, рассказываю много смешного и, в общем, не утомляю публику своей прозой. Наградой мне обычно бывает неумолкающий смех аудитории.
Но тут. . . Внимательно и строго глядя на меня, одесситы молча
выслушивали всю мою ударную программу. . . Прошли полчаса. . . Я
поняла, что это - провал. . Никогда в жизни мне не было так страшно и
одиноко на сцене. . . Благодаря своему опыту "вечной выступальщицы" я дотянула вечер до конца, промямлила какие-то завершающие слова. 
И тогда из заднего ряда поднялся здоровенный пожилой дядька с лицом
персонажа из бабелевского рассказа и вежливо проговорил авторитетным тоном: 
- Спасибо! Вы всех нас удовлетворили!


Дина Рубина: "Новая газета", 20-22 декабря 2004 года.