Вот следующая фотка.

Здесь мне уже… сколько? Алик родился в восемьдесят восьмом, потом два с половиной года в декрете, и это первый год моей работы в школе. Двадцать пять, значит.

Мне нравилось работа, особенно поначалу. Нравилось заниматься с детьми, помогать им взрослеть, нравилось видеть результаты своего труда. С утра я с удовольствием шла в школу, а после – бежала домой… нет, не бежала, а мчалась, летела, парила с улыбкой на губах, мечтая увидеть мужа и сына, окунуться в теплую атмосферу дома, пропитанного такими любимыми и родными запахами.

А потом все рухнуло.

Несешь полный поднос изысканной посуды - хрустальные бокалы, хрупкие фарфоровые чашки, старинные тарелки и вазочки… И вдруг что-то случается, поднос летит на пол, и на твоих глазах все бьется. В хлам, вдребезги, в мелкие осколки. С грохотом, который еще долго стоит в ушах. А ты стоишь, смотришь, смотришь, и ничего не можешь поделать.

Нет, такой фотографии в альбоме нет.

А жаль. Она была бы прекрасной иллюстрацией моей жизни.

Стряхнем наваждение, дневничок, возьмем себя в руки. Здесь, на фотографии, я еще не подозреваю, что меня ждет, до этого очень и очень далеко.

Они отправились встречать меня после работы – я была в первой смене – и на полпути мы встретились: Артур держал за руку серьезного - уже в трехлетнем возрасте он был таким – Алика, и я с ребятами из третьего «в», которые никак не хотели расставаться и шли, и о чем-то наперебой рассказывали, смеялись…

Артур поставил нас против солнца, чтобы снимок вышел правильно - поэтому все мы на фотографии жмуримся. Я смотрю на мужа с Аликом напротив, ощущаю тепло детей – такое живое и трогательное – рядом с собой, и чувствую, как слезы наворачиваются на глаза.

«Что это с тобой, соринка в глаз попала?» - спрашивает Артур. «Да все солнце, солнце», отвечаю я.

Весенний ветер треплет вихры, кудряшки и косички, доносит запахи талой воды и земли. Яркое солнце бьет в глаза, и стоящие на фотографии смешно щурятся.

На фоне голых деревьев Фуксовского садика стоит в окружении детей молодая женщина. Она смотрит в объектив пронзительно и ясно, под глазами голубые тени, лицо с тонкими чертами по-зимнему бледное и худое. 

…В школу я пошла, выйдя из декретного отпуска, а до этого нигде не работала – институт, замужество… родила, даже не успев сдать госэкзамены, так что пришлось доучиваться уже сидя с ребенком. Социальный психолог без опыта и стажа, куда мне было еще идти? Только в школу.

Да нет, школа - это не плохо, свое дело я любила. Просто сама система выжимала, выдавливала всех, кто не подходил под стандарты. А коллектив был неплохой, и со многими я дружила, и многие огорчились, когда я ушла через четыре года.

Подумать только, дневничок, четыре года я там продержалась.

Держали, конечно, дети. Такие разные, такие… Хотя школа была обычная, не специальная, но все же попадались ребята с проблемами – эмоциональная заторможенность, клептомания, немотивированная агрессивность, даже аутичность в слабой форме.

«Я все понимаю, но подобным детям у нас не место. Для них государство создало другие учреждения» - говорила директриса.

Например, про мальчика, которого вычислили через два месяца – у детей пропадали мелкие вещи, и воришка был таким ловким, что поймать его за руку казалось совершенно неовозможным.

Мальчишка, как выяснилось после многих часов беседы – а он раскрывался у меня трудно, медленно – вещи таскал не из-за нищеты или голода, а просто ради острых ощущений. Я билась с ним долго, но в конце концов нам удалось поговорить по душам, парень дал «честное мужское слово» и мы записались в секцию карате. То есть он записался, конечно, один, я просто сопровождала. Бывший воришка стал получать там свои дозы адреналина и влился в среду, где доминировал «кодекс чести». Чем очень гордился.