Только что вернулась из Зазеркалья, и чувствую себя… заблудившейся в стране чудес…

Все, все. Лучше продолжим смотреть фотографии. На чем мы остановились?

Ага, фотка с лежащими вповалку людьми. Так вот…

Нет, неохота сейчас про это. Потом как-нибудь. Дальше поехали.

…Ой, откуда это безобразие выплыло?! Мы с девками наклюкались… когда?.. на восьмое марта, года три назад. Так получилось, что мне справлять было не с кем, Луизку никто не поздравлял, и что уж совсем необычно - Жанна в столь знаменательный день оказалась одна! Ох и злилась она, как черт прямо!

-          Все мужики – козлы вонючие! – постановила Жаннка и припечатала палец с длиннющим ядовито-розовым ногтем к столу. Будто точку поставила. - А ну их в баню, подруги, лучше напьемся-ка сегодня от души, а?!

-          Принимается! – дружно закричали мы с Луизкой.

И напились. Ох, и дали же тогда стране угля!

Жанна в платье-сафари цвета слоновой кости и стильном песочном пиджачке, на Луизе черный сарафан в мелкий белый горошек и красно-черные бусы – длинные, многонитчатые, я в джинсах и белой облегающей блузке со стоячим воротником… На фотографии мы уже окосевшие, помада размазалась, тушь тоже – и посмеяться успели, и поплакать над бедками своими. У каждой нашлось о чем...

Особенно Луизка отличилась – ну хлебом не корми девушку, дай пореветь. Жаннка так ее и называет – «наша нюня». Обычно хныканье начинается с обсуждения собственной внешности. Луизка у нас пухленькая, и этот факт является неиссякаемым источником для...

-          Ну почему, почему я такая?! Элис стройная, ты, Жанна, вообще доска… А ведь ем я совсем мало, совсем чуть-чуть, - вздыхает Луизка, отправляя в рот очередной кусок «Графских развалин».

-          Да ладно тебе, Луиза! Ты смотришься вполне даже ничего. И вообще – мужики не собаки, на кости не бросаются, - успокаиваю я.

-          Ни фига! – в запале восклицает Жанна. – Что значит «на кости не бросаются»?! Так ведь можно себя утешать, утешать, да и доуше… дотеу… до-у-те… шаться! Вот, сказала. Следить за собой надо! Даже не то что следить, а – строить себя, лепить, как скульптуру.

…Или отправить в спецшколу десятилетнюю девочку, которую среди бела дня чуть не изнасиловал какой-то подонок? После того случая ребенок перестал говорить… совсем, даже с родителями.

Мне понадобился почти месяц ежедневных бесед – вернее, монологов - чтобы она начала хотя бы поднимать глаза. А то сидела, глядя в пол, и никакими силами, казалось, нельзя было заставить ее посмотреть на тебя.

Как сейчас помню ее первую фразу – «а я люблю карусели». Сказала, и испугалась своего порыва, а мне потребовалась вся выдержка, чтобы не вскочить и не заорать от радости!

Само собой, мы в тот же день пошли с ней кататься на каруселях!

Артур был не очень доволен, что я задержалась на работе – а я часто тогда задерживалась – но только хмыкнул, когда я с порога закричала «Она заговорила!». Муж стоял в моем переднике с лопаткой для жарки в руках, из-за спины уже выкатывался Алик: «Мама пришла!»

…Я ее видела в прошлом году, эту девочку. Через всю улицу с криком ко мне бросилась какая-то молодая особа, упала, что называется, на грудь, разревелась. С трудом ее узнала – повзрослевшая, слегка располневшая, но вполне симпатичная девушка. «Я вас каждый день вспоминаю» - сказала она между всхлипами, размазывая по своим и моим щекам тушь.

Надеюсь, это ляжет на чашу весов там, тогда…

Конечно, ради таких результатов стоит вкладываться, но работа школьного психолога – это еще и планы, отчеты, доклады, рутина, рутина, рутина… может быть, из-за этого я ушла. Не люблю рутину. А изменить ничего было нельзя – шаг влево, шаг вправо считается…

А! Вот интересная фотография.

Огромное помещение, абсолютно голое. Высокий потолок, большие окна,  на дощатом полу вповалку лежат люди. Глаза у всех закрыты, как будто их одновременно сморил сон – хотя это странно, ведь сквозь окна льются солнечные лучи – или парализовало каким-то газом. Очень тихо, и лица у лежащих спокойные и какие-то… торжественные.

Продолжу в другой раз, ага?…

Вот следующая фотка.

Здесь мне уже… сколько? Алик родился в восемьдесят восьмом, потом два с половиной года в декрете, и это первый год моей работы в школе. Двадцать пять, значит.

Мне нравилось работа, особенно поначалу. Нравилось заниматься с детьми, помогать им взрослеть, нравилось видеть результаты своего труда. С утра я с удовольствием шла в школу, а после – бежала домой… нет, не бежала, а мчалась, летела, парила с улыбкой на губах, мечтая увидеть мужа и сына, окунуться в теплую атмосферу дома, пропитанного такими любимыми и родными запахами.

А потом все рухнуло.

Несешь полный поднос изысканной посуды - хрустальные бокалы, хрупкие фарфоровые чашки, старинные тарелки и вазочки… И вдруг что-то случается, поднос летит на пол, и на твоих глазах все бьется. В хлам, вдребезги, в мелкие осколки. С грохотом, который еще долго стоит в ушах. А ты стоишь, смотришь, смотришь, и ничего не можешь поделать.

Нет, такой фотографии в альбоме нет.

А жаль. Она была бы прекрасной иллюстрацией моей жизни.

Стряхнем наваждение, дневничок, возьмем себя в руки. Здесь, на фотографии, я еще не подозреваю, что меня ждет, до этого очень и очень далеко.

Они отправились встречать меня после работы – я была в первой смене – и на полпути мы встретились: Артур держал за руку серьезного - уже в трехлетнем возрасте он был таким – Алика, и я с ребятами из третьего «в», которые никак не хотели расставаться и шли, и о чем-то наперебой рассказывали, смеялись…

Артур поставил нас против солнца, чтобы снимок вышел правильно - поэтому все мы на фотографии жмуримся. Я смотрю на мужа с Аликом напротив, ощущаю тепло детей – такое живое и трогательное – рядом с собой, и чувствую, как слезы наворачиваются на глаза.

«Что это с тобой, соринка в глаз попала?» - спрашивает Артур. «Да все солнце, солнце», отвечаю я.

Весенний ветер треплет вихры, кудряшки и косички, доносит запахи талой воды и земли. Яркое солнце бьет в глаза, и стоящие на фотографии смешно щурятся.

На фоне голых деревьев Фуксовского садика стоит в окружении детей молодая женщина. Она смотрит в объектив пронзительно и ясно, под глазами голубые тени, лицо с тонкими чертами по-зимнему бледное и худое. 

…В школу я пошла, выйдя из декретного отпуска, а до этого нигде не работала – институт, замужество… родила, даже не успев сдать госэкзамены, так что пришлось доучиваться уже сидя с ребенком. Социальный психолог без опыта и стажа, куда мне было еще идти? Только в школу.

Да нет, школа - это не плохо, свое дело я любила. Просто сама система выжимала, выдавливала всех, кто не подходил под стандарты. А коллектив был неплохой, и со многими я дружила, и многие огорчились, когда я ушла через четыре года.

Подумать только, дневничок, четыре года я там продержалась.

Держали, конечно, дети. Такие разные, такие… Хотя школа была обычная, не специальная, но все же попадались ребята с проблемами – эмоциональная заторможенность, клептомания, немотивированная агрессивность, даже аутичность в слабой форме.

«Я все понимаю, но подобным детям у нас не место. Для них государство создало другие учреждения» - говорила директриса.

Например, про мальчика, которого вычислили через два месяца – у детей

Давно я не писала дневников, последний раз, наверное, лет в шестнадцать. Ну что ж, это приятно - вспомнить юность, почувствовать себя такой чистой, наивной...

На работе долгожданное затишье – лето! И можно спокойно брать накопленные за долгую зиму отгулы. Что ж, будем пользоваться :)

Сегодня мне захотелось посмотреть старые фотографии - давно не доставала, а сейчас почему-то… Большой альбом в шкафу – пухлый от вложенных снимков, я вытерла с него пыль, открыла и увидела первую. И сразу же навеяло, нахлынуло, пахнуло давним и милым.

Вот было бы здорово вставить сюда, в дневник, не только фотографии, но и звуки… и запахи… Но нет, нет возможности, к сожалению. 

Ладно, все-таки попробую. Вот:

Лето. Огромный некошенный луг. На небе сгущаются тучи. Воздух розовато-сиреневого цвета, влажный, густой. Пахнет травой и дождем. На краю неба посверкивают беззвучные молнии. Предвкушение чего-то. Что-то будет, и от этого становится немножко волнительно. 

Легкий сарафан, по голым рукам пробегают мурашки и сразу же - гусиная кожа… Взгляд девушки на фотографии открытый и какой-то выжидательный, как будто она хочет спросить – а что дальше?...

Фото черно-белое, не очень хорошего качества – кажется, снимали «Сменой». Но я все помню. Мне здесь почти шестнадцать, я на каникулах у бабушки. 

(Нет, не случайно именно это). 

Альбом у меня запущенный – дети гостей когда-то расшвыряли снимки, и они до сих пор лежат в творческом беспорядке. Никакой хронологии – детские вперемешку со свадебными, друзья, не друзья, а этих уже и не помню, отжившее, отболевшее, цветное и не очень, давнее и не совсем…

Лучше по порядку. Если это можно назвать порядком, конечно. А, плевать! Сейчас уже на все наплевать, и от этого настроение – бесшабашное. 

Что-то вроде счастья.

То лето особенно запомнилось. Я познакомилась с мальчиком – он тоже приехал к бабушке в деревню – и это была моя первая «взрослая» любовь. Боже мой, как трепетало сердечко, когда он целовал меня в садике за клубом!

Клуб был эпицентром жизни деревенской молодежи, и мы, приезжие, конечно каждый вечер ходили в кино. Почему-то, как правило, индийское – «Рам и Шиам», «Бродяга», «Господин 420», «Месть и закон»…

Все помню, надо же. Радж Капур. Наргис. Песня про Хатубу.

А после фильма – танцы, где мы с девчонками большей частью стояли у огромной побеленной печи и смотрели, как танцуют «взрослые». А затем – звездная ночь, по всей деревне перелаиваются собаки, темень такая, что никогда не бывает в городе. И объятия, от которых кровь бросается в голову, и становится жарко… неловкие поцелуи…

Парень очень скромен и не позволяет себе ничего лишнего. Впрочем, я и сама девочка «правильная» и в свои пятнадцать целомудренна, как одуванчик. И в делах и в мыслях, что примечательно. 

Я приходила с танцев и бабушка подозрительно смотрела на мои горящие щеки и светящиеся, как у кошки, глаза, вздыхала и неизменно спрашивала: «Ты там не безобразничала, случаем?»

Дожди кончились, и сегодня – первый теплый и солнечный день.

Что ж, начало дневника есть.

В моей жизни наступил период, когда что-то происходит, а что - пока непонятно. Один умный человек посоветовал начать вести дневник… да не простой, а «документально-литературный», вот даже как! И наряду с текущими событиями описать самые значимые моменты жизни.

Описать так, чтобы не просто вспомнить, но опять пережить, прочувствовать, улышать эхо… и понять: это в моей жизни – было. А точнее – есть.

Не уверена, что от этой затеи будет толк. И решиться на это - трудно. Но я все-таки решаюсь.

Терять нечего.