...до добра меня не доведет.Но я горжусь этими натикавшими сотнями слов больше,чем бы то ни было.

И,конечно,не могу не написать еще одного.Munkkiniemi и Дашустик.И еще один Дашустик,тот что дома,в Питере.Стоит вынести всё,что только можно вообразить,чтобы испытытать эти эмоции.

***

  Это, пожалуй, был единственный подобный момент в моей жизни. Я не отдавала себе отчет ни в своем местоположении, ни в том, что вообще вокруг меня твориться. Я не моргала по моим подсчетам уже минут пять. Тупо смотрела в одну точку. Я стояла где-то посредине чего-то, парка или может обычного среднестатистического газона. В голове даже рой мыслей, населявших её до сего конкретного времени, куда-то, нервно жужжа, улетел. И не обещал возвращаться.

Странное, даже пугающее ощущение. Чувствуешь себя куском пластмассы, который просто не предназначен для того, чтобы логически, да что там, хоть как-то, мыслить. Я боялась даже предположить, боялась хоть на самую муравьиную долю секунды вернуться в тот домашний инцидент. Я в душе не понимала, что это могло быть. Ну, всех рано или поздно ударяет шаровая молния прямо в темечко, но всё же. Как же галлюцинации, эпилепсия, шизофрения, все эти страшные болезни, когда становишься мозговым почти что импотентом? В это мне охотней верилось, скажу вам.

Я вот напрягаюсь, напрягаюсь, тружусь, перебираю какие-то сравнения, но не в силах, хоть убейте, придумать ничего, что могло бы хоть на половину сравниться с теми чувствами.

Проще в тот момент для меня было набраться смелости и съесть дождевого червяка, чем просто подумать о том, чтобы вернуться домой. Там во всей красе ожидали погибель, террористы, малярийные комары и всякие разные жуткости.

Я брела по траве, скукоженной и больше походившей на какой-то ковер, изгрызаный молью в порыве зимнего голода. Скамейка, такая же печально облезшая.

Кажется, моя филейная часть тогда приобрела точные формы той скамейки, потому что провела я там, не вдаваясь в точности, часа три, не меньше. Пыталась активизировать нервную и мозговую деятельность. Получалось плохо, нервы не хотели отрастать заново, мозг просто отказывался вырабатывать, что там нужно? Не знаю. Нога дергалась сама по себе.

Морщась лицом, я задала себе тогда этот первый почти смертельный вопрос.

«Что это было?» - всё, началось. Все размышления на лавке. Крайне прозаично.

«Это не мог быть он. Хотя бы потому, что он не мог знать, как меня искать. Так у людей нормальных не бывает. Так вменяемые личности не делают, а я всегда считала себя вменяемой. Посему мне надо просто унять, мягко говоря, мандраж и найти направление «к дому».

Но тут мой маленький внутренний Воображало заговорил тоненьким голоском, будто из подземелья «А вдруг там и правда он? Вдруг он прискакал к тебе на оленях и нашел по запаху?» Меня откровенно бросало в дрожь, холодный пот и другие непотребные состояния от таких мыслей. Не могло такого быть. На самом деле, именно тогда я поняла, что по натуре я очень любопытна, хоть с виду и не скажешь. И, что вы думаете? Я нашла тропинку. Она, как потом оказалось, находилась в центе Ахматовского садика, в котором я ненароком-то и застряла. Идти до дома было прилично, но это меня утешало. Чувства были сродни экзамену. Знаете, это когда вы курите последнюю сигарету перед боем? Еще минутку, еще минуточку подумать, вспомнить, решить, осмыслить, побыть здесь, где спокойно. Воздуха от страха не хватает. Мне от страха всегда хочется тошнить, как кошка на ковер, тот самый, что молью изъеден.

Дошла. Покурила. Пять раз. Руки синие, как у жителей Кипра, которые вдруг оказались в минусовой температуре. В общем, срам. Покурила еще раз. Зашла в подъезд. Постояла. Подышала глубоко. Не помогло, всё равно тошнота подкатывала к горлу. Мне уже начало казаться, что я так ночь проведу. На улице темно, глаз выколи, алкоголики шарятся. Испугалась сильнее, и захотелось в теплую кровать, подушку под боком. Но еще сильней захотелось убедиться в наличии тех серых глаз в моей кухне, если они, конечно, еще не ушли, не дождавшись. Да нет, враки всё это, обман перенервничавшего воображения.

Открыла дверь ключом, похожим на штопор. Тихо ступать у меня не очень-то выходило, я запнулась о Дашин ботинок. Из недр квартиры ни звука. Видимо, никого нет. С опаской нырнула за стеллаж. Вынырнула из-за фикуса, того самого, он, видимо, насмотрелся по Animal Planet про всякие двухметровые пальмы, решил взять пример. Высунула голову, сердце сжалось до размеров сахарной крошки, а потом как бахнет прямо в висок, и тело обмякло.

Не слышно дыша, там, у моего окошка, рядом с моей кроватью, стоял С. Скосив ноги и сунув руки в карманы джинсов, он смотрел прямо в глаза, смотрел так, будто узнал меня по шагам. А я, путаясь в собственных ногах, выплыла из-за цветка. Я чувствовала, что его дыхание стало более резким и даже урывчатым. Я неосознанно сжала кулаки и неуверенно сделала крошечный шаг вперед, будто это растение с горшком защищали меня от бомбы замедленного действия. С. дернулся. Мы стояли друг напротив друга, глядя в глаза.

Он почти не изменился. Только был еще более потрепан, и лицо какое-то осунувшееся. В такой тугой тишине, я слышала даже как хлопают мои ресницы. На нём была белая футболка с тем же бананом, который походил на персонажа недетского мультика, джинсы. И носки. Шерстяные.

В тот момент всё движение прекратилось, наверное. Песок в часах, караваны верблюдов где-то в пустыне, лавины сходить тоже вдруг перестали. Мир замер. Для меня так уж точно. И голос мой отказывался работать. Как истинный джентльмен С. овладел своим состоянием первым.

- Я знал, что ты вернешься…А все уехали…Ты не пугайся… - хрипло. Тот же голос, низкий, бурлящий даже какой-то, приятно теплый.

Я не верила своим ушам. Это не был скетч из памяти, это было всё здесь и сейчас, я даже не успевала запомнить, что он говорил.

- Я… - у меня откуда-то изнутри с подачи голосовых связок выпало одно местоимение.

- Ты просто так убежала, мне показалось, я тебя напугал… - он тоже сделал шаг в мою сторону. Осторожно, будто я какая-то дивная птица из опасных джунглей, её и не поймешь, то ли сейчас вспорхнет и взмоет ввысь, то ли сожрет и костями не подавится.

- Я не… - повторение сюжета.

- Ты изменилась… - протянул он устало – Волосы отросли…Глаза какие-то совсем  нездешние стали…

- Да я на самом деле…

С. подошел еще ближе. Казалось, я начинала чувствовать кожей тепло его тела. И электричество пронизывало меня насквозь.

- Я не поняла…И испугалась. Я не знала, что должна говорить, была не готова, я не подбирала нужные слова…Я и сейчас-то не знаю, что должна сказать, если честно… - переходя на придыхательный шепот, затараторила я.

С. уже стоял на расстоянии полуметра от меня и уперся в меня взглядом с высоты своего роста.

- Думаешь, я здесь для того, чтобы ты мне что-то объяснила? – прошептал он с какой-то расстроенной полуулыбкой.

Я ошарашено смотрела на него, словно оцепеневшая.

С. медленно вытянул руку, прикоснулся подушечками пальцев к моей щеке, будто не до конца веря, что это, действительно, я. Поводил немного, дотронулся до тонкой кожи у самого внешнего краюшка глаза, потом приложил всю свою до сдавленных нервов знакомую горячую ладонь. Я громко втянула воздух носом. Сжала зубы, нахмурилась и плотно сомкнула ресницы. От его руки пахло теплом и тем, самым дорогим мне, нашим временем. Я почти запаниковала, когда вдруг представилось, что я могу открыть глаза и не найти его так близко, совсем рядом со мной. И я скорей опять взглянула на него, чтобы как можно быстрей развеять весь этот живой трепещущий страх.

- Скорее я должен что-то тебе сказать… Но я тоже не знаю, как начать – он обнял меня и приложил мою голову к груди. Мои руки висели плетьми, ноги подкашивались, я нервно сглотнула.

- Прости, что для тебя всё вышло так внезапно. Я не мог сообщить тебе, что приеду, иначе ты бы скрылась в снегах Аляски – он задушено хмыкнул.

Я так хотела вдохнуть и наполнить легкие его запахом, обхватить руками его спину и прижаться так сильно, что не оторвешь. Но что-то не позволяло. Я стояла, молча, не издав ни звука. Пять минут, десять, всё равно что дни, недели.

Моё тело само начало опускаться вниз. И вот мы уже сидели на полу. Он всё еще сжимал меня в своих руках. Я понимала это тогда, так же ясно, как и то, что по моим венам течет кровь, а не вишневый сок. Этот человек собрал в себе всё, без чего я так долго пыталась существовать. Я уткнулась носом в его плечо и глубоко дышала. Я чувствовала себя изголодавшим африканским ребенком, которому на голову не пойми откуда рухнул гамбургер, и он просто не знает, что с ним делать.

- Где ты оставил своих оленей? – вырвалось у меня.

Он усмехнулся.

- Прости, я прилетел на самолете, как простой обыватель. Ты разочарована?

- Нет, ни капельки…

Мы почти не разговаривали в ту ночь. Мы и не спали. Лежали на кровати, не сняв даже верхней одежды, и держались за руки. Я никогда не чувствовала себя такой живой.

С. смотрел на меня, не отрывая взгляда. То ли пытался найти во мне перемены, то ли запомнить. Он крепко сжимал мои руки в своих ладонях и ровно дышал. Я закрыла глаза. Мне не верилось, что это он, настоящий и такой близкий. Я вспоминала свою крышу и порывы больной фантазии. Они были тогда для меня настолько реальными, что теперь всё смешалось воедино.

Я не знала, что думать, что должна говорить и, тем более, страшно опасалась о чем-то спрашивать, да и не хотелось. Хотелось только побыть с ним подольше, дышать с ним одним воздухом, пить из одной чашки и путаться мыслями в его волосах, одежде, запахе, в нём.

В моей квартире разлилось трепетное тепло от его присутствия, и мне не нужно было надевать свои бархатные треники, чтобы согреться. Он пропитал собой и оживил весь мой пустой, прохладный дом.

С. гладил меня по голове, а я напрягалась в полудреме, чтобы не уступить подступающему сну. Я ему столького не сказала, так много не сделала…Я даже еще не целовала его, а он не мог осмелиться, наверное. Ну а как же так? На прощание нужно целовать. Почему на прощание? Мне, казалось, что вот-вот, вот еще минутка, она убежит, юрко ускользнет от нас, и мы снова окажемся в других странах, по разную сторону границ.

Порой, чтобы проверить, я подергивала пальцами, чтобы проверить наличие его рук. Они были горячие, большие и всё такие же грубоватые. В одной ладони он сжимал почти целиком мой кулачок, это почему-то особенно будоражило моё сознание, я чувствовала себя как никогда спокойно. Но это палка о двух концах, что называется. Он будто видел меня насквозь, разглядывал под микроскопом, не упуская ни одну клеточку.

И самым прекрасным были даже ни прикосновения, ни глаза, ни его носки, а то, что молчание между нами было таким нежным, таким правильным, таким необходимым. Оно не было натянутым, непонятным. Нет, ни в коем случае. Нам просто нужно было время, чтобы просто побыть рядом. На том непостижимо близком расстоянии, когда никакие обстоятельства не встанут между. Никакие разговоры его, этого, будто целительного, молчания недостойны.

Перед глазами всё закружилось, замелькало в беспорядке. Будто я выхлестала бутылку рома.

Нервно вздрогнув, я открыла глаза. Еще до конца не рассвело, видимо было часов шесть утра. А я уже страшилась о том, что проспала всё самое главное. Я лежала под одеялом, видимо С. позаботился, всё еще вцепившись в его руку, а он так и не разжал пальцы. С. спал, перевернувшись на спину. Когда я в те минуты смотрела на его профиль, я, наконец, поняла, что он и правда здесь.  Поджилки затряслись, и меня вдруг охватило такое счастье, что я могла тогда возможно задохнуться от его переизбытка. Я придвинулась ближе и, распутав одеяло в своих ногах, укрыла С. Обхватила его рукой и прислушалась. Его сердце билось тихо и ровно. Я вспомнила, как он спал тогда, в первый раз, в этой непорядочно милой квартире в Хельсинки, и подумала о том, что сейчас мне некуда бежать, и мало того, нет желания бежать, эта мысль меня страшно обрадовала. Я рассматривала его лицо детально. Спокойное, такое обаятельное и местами трогательное, эту смешную щетину на подбородке. Его светлые ресницы, бледные губы. Так хотелось дотронуться, но я не стала, боялась разрушить и превратить этот момент во что-то обыденное. Меня никто и никогда не целовал так, как он, об этом я когда-то уже говорила, но тогда я не знала, как это, скучать. Я не представляла, каково это, когда в тебе не осталось ничего, что не дышало бы одним существованием этого человека. Ведь всегда, когда я приходила к мысли, что где-то, пусть далеко, есть он, мне становилось легче. Он где-то ходит, спит, чистит зубы, пьет кофе и шутит, может занимается важными делами, а может просто ковыряет в носу, это не важно. Он где-то так же функционирует наряду с другими живыми человеческими организмами. Странно звучит, но вы не поймете, пока не почувствуете, что все остальные люди для вас смешиваются в одну большую серую массу. Это пугает, но дает некую определенность, точность, но еще приводит за собой  безысходность. Даже сейчас все мои слова выглядят скомкано и неясно, я не могу сложить это все в правильный красивый текст. Не выходит, одни урывки мыслей и воспоминаний.

Я осторожно освободилась от одеяла и, еще раз взглянув на С., который глубоко вздохнул во сне, вылезла из кровати. Пол был обжигающе холодный, я аккуратно прикоснулась к нему голыми пальцами ног и сразу их отдернула. Посидела немного. Потом всё таки мужественно ступая, двинулась вперед к выглядывающему из-за угла столу. Взяла сигареты и поставила чайник. Схватила  валяющийся на стуле плед. Заварив целых две полные ложки кофе, я полезла на свою крышу.

Сидела там долго, наблюдала за просыпающимся городом. Солнце, лениво выползшее на крыши, обещало неплохой майский день. Таких много было и еще будет в моей жизни, но одновременно он один и самый лучший. Сигареты курились как-то слишком быстро, а кофе всё не кончалось. Я размышляла обо всем и ни о чем. О погоде, о приближающемся великаньими шагами лете, о мужчине, который спит в своих шерстяных носках в моей постели. Думала о том в основном, как же мне хорошо. Вы представляете себе состояние, когда вам кажется, что весь мир на твоей стороне? Что воробьи на ютятся под крышами и чирикают именно тебе, ветер дышит свежестью именно в твоё лицо. А всё тепло, которое только есть, даровано вам двоим, только в ваши руки так торжественно отдано.

Я никогда не представляла себе, что еще увижу его когда-нибудь. Мне казалось, что наша история закончилась еще там, в снежной стране, в том кошмарный вечере, об этом даже мысли допускать не хотелось. Мне казалось, что я выстроила непробивные бетонные стены, мастерски забаррикадировалась. Но он всё равно меня нашел. Мой интерес к этому поражению оставался очень уместно повышенным.

Продрогла до самых костей и, казалось, начала плотно прилипать к металлу.

За спиной послышались какие-то скрежеты и грохот. Это С. пытался протиснуться в маленькое окошко. Он ступил на крышу, потянулся и закряхтел. Потом осторожно сел  рядом со мной. Подставил лицо утренним лучам и жмурился, как кот после сна.

- Хорошо у тебя здесь… - протянул он и, открыв один глаз, посмотрел на меня. Я настолько отвыкла от его взгляда, что щеки стали пунцовыми.

Я молчала. 

- Замерзла совсем…Иди сюда – он потянулся к моему плечу и подвинул ближе к себе.

Тело становилось каким-то желейным. 

Я чувствовала, что С. хочет говорить, судя по тому, что он постоянно глубоко вдыхал, словно пытаясь начать.

И вскоре С. не выдержал.

- Знаешь, я до весны не переставал надеяться, что ты вернешься… - он смотрел в сторону Невского – Тогда из дома не выходил почти. Думал, что ты явишься вдруг у меня на пороге  вместе со своими улыбками и загадками…

- Почему загадками? – недоумевала я.

- Потому что ты всегда заставляла меня размышлять и искать какие-то ответы…Например, почему ты уходишь. Но, нет, не отвечай, я не хотел спрашивать, пока ты сама не захочешь мне сказать.

Я отвела взгляд.

- А потом я как-то понял, что ты больше не придешь.

С. замолчал. Я мерзла и, сильней прижавшись к нему, замерла.

- Ты даже плакал? – спросила я, взглянув на него наивно.

С. усмехнулся и поцеловал меня в лоб.

- Я грустил – потом добавил - О тебе…О нас…

Когда такое говорит взрослый мужчина, органы перестают функционировать правильно. Он, немного отпрянув, пальцем приподнял мой подбородок и посмотрел в глаза. Наши губы находились так близко, что у меня свело ноги, от нетерпения, волнения и еще чего-то неопределимого. Лицо согревалось от его глубоко горячего дыхания. И мои и его ресницы сами собой смыкались, от накатившего непередаваемого удовольствия.

- Ну, целуй скорее… - одними губами сказала я.

Никто во всей вселенной не может вытворять со мной такое. Я перестала владеть своим телом, я переставала думать, а это просто потолок. Так беспардонно, так смело, сначала лишь едва касаясь моих губ, он заставлял меня забыть обо всем, что было до него. В этих поцелуях чувствовалась такая тоска, что в груди щемило. Казалось, что мы скучали друг без друга с начала мира, и вот, наконец.

Все конечности затекли и начинали ныть, но до этого не было никакого дела.

- Когда Анникки, наконец, рассказала обо всем, после долгих пыток, я не знал, что думать, как быть, но я понял, что мне нужно тебя видеть. Хотя на тот момент я еще пытался смириться с мыслью, что тебе всё просто наскучило, и ты ушла.

- Я оставила записку… - моего голоса практически не слышала я сама.

- Да, но она ни о чем мне не говорила…

- Мне показалось, она была более чем недвусмысленной…

- Она была очень глупой, если говорить наверняка.

Я засмеялась, но как-то горько. Я тогда тоже подумала, что это бессмыслица какая-то, но мне было не до трактатов.

- Я долго пытался сложить всё воедино, но ничего не вышло. Перебирал в памяти все свои теоретические ошибки. Когда дошел до полотенец, о которых ты говорила, понял, что нахожусь в тупике. Только заподозрив что-то неладное в разговоре с Анникки, я начал её терроризировать. И она раскололась, хотя надо отдать ей должное.

- Это не важно… - выдохнула я.

С. опешил от такого моего ответа.

- А что тогда важно?! – он повысил голос и начал жестикулировать – Скажи мне, важно то, что я думал, что задохнусь там, в пустой квартире, посреди твоих разбросанных книжек?! Важно ли, что орал на своих друзей и почти перестал со всеми общаться, потому что начал во всем искать подвох?! Что я перестал спать, и меня теперь знают все продавцы ночных магазинов в округе??!!

Я молчала, потупив взгляд.

- Не кричи на меня.

С. набрал воздуха полную грудь, чтобы успокоиться.

- Прости. Я просто так хотел понять, неужели я совсем недостоин того, чтобы со мной  поговорить, прежде чем захлопывать двери?

- Я не хотела.

- А, ну это меняет дело… - фыркнул он.

- Нет. Я не хотела, чтобы ты мне судорожно что-то объяснял и чувствовал себя неловко – выпалила я, уже вся в расстройстве.

С. шикнул на меня и прищурился.

- Ты не хотела, чтобы я чувствовал себя неловко, сказав, что та девушка променяла бы всю свою родню на пятьсот евро и умотала бы в Алабаму автостопом? Почему ты не оставляешь людям право ответить? Ты понимаешь, что это несправедливо? Ты не хотела, чтобы я сказал, что этот человек ничего не значит для меня?

- Я не верю тебе.

- Ну вот, приехали. А кому ты вообще веришь? Похоже даже не самой себе.

- И самой себе не верю…

- Я понимаю – разгоряченно продолжал С. – Тебя смутила фотография, но ты же не знаешь, насколько редко я бывал дома, и насколько вся эта ситуация перестала меня задевать. Мне стало совершенно всё равно, что стоит у меня на тумбочке. Однажды кстати, грязные трусы Отто, да простит меня Отто за такие интимные подробности, валялись у меня посреди коридора целую неделю. И валялись бы до сих пор, если бы не Анникки, которая почему-то покраснела, обругала нас за негигиеничность, и убрала трусы в сумку. Но это так, к слову… - С. хихикнул, после чего поправил голос для пущей серьезности.

- Вот про трусы мог бы и промолчать…

- А ты могла бы хоть изредка, для разнообразия, не вредить себе, и людям. Мне, например.

Я раздраженно ткнула его локтем в бок.

- Ты не представляешь, скольких трудов мне стоило найти хоть какую-то ниточку, чтобы добраться до тебя – С. нервно перебирал пальцами складки на джинсах – Я поехал в тот отель, где вы жили зимой, благо мне попалась разговорчивая женщина. Она сказала, что там вашу компанию запомнили все и до сих пор всем персоналом молятся, чтобы вы не вернулись, потому что такого хаоса, отель больше не переживет. Она наотрез отказалась мне выдавать какие-либо данные, но сверкнула на прощание глазами. На следующий день я опять вернулся с бутылкой рома и своими рассказами о том, что ищу некую девушку. Она сказала, что припоминает тебя, долго мялась, но всё же, после долгих моральных угрызений сказала, пустив растроганную слезу, что бронировала места некая Дарья. И сунула телефон, нервно озираясь. Это оказалась твоя подруга. Когда я позвонил, она, выслушав все мои запутанные объяснения, ответила тремя словами «Адрес вышлю. Приезжай» Я не спал до сегодняшней ночи, потому что не мог себе представить твоей реакции. Только рядом с тобой я смог заснуть.

Я была потрясена. У меня просто все слова встали поперек горла, я не знала, что ответить. Мне было стыдно, мне было приятно, до того, что у меня случилась аритмия, и, казалось, сердце совершает попытки суицида. Мне было плохо и хорошо одновременно.

- Я ни за кем никогда не бегал и больше, клянусь, не побегу - сказал он, строго качнув головой.

Я повернула его лицо к себе и, погладив ладонью щеку, поцеловала. Он отстранился.

- Я еще не сказал, что ты самый отвратительный человек, которого я встречал – я не обратила внимания и, притянув его обратно за ворот футболки, продолжила целовать.

Отрываясь на доли секунд, он выдыхал слова по одному.

- Ты…Заставляешь меня…Делать вещи…Которых…Я никогда не делал…

Я лишь сильнее пальцами сжимала сзади его шею.

Спустились обратно в теплое жилище, был полдень. После уличного воздуха еще сильней я почувствовала его запах. Он не был ни терпким, ни слишком явным, ни сладким или еще каким-то. Этот запах невозможно почувствовать каждому. Это был запах его присутствием. В животе начинали крутиться водовороты, а крошечные волоски на шее вставали дыбом от той мысли, что вот он здесь, дышит.  

Мы жарили давнишние, присохшие к кастрюле макароны, единственное съедобное в моем доме. С. смеялся и что-то напевал, кажется Aerosmith, мастерски орудуя вилкой в сковороде, а я ловила каждое его движение. Стянув с него футболку, кинула в стирку, она вся пропахла табаком.

- Я от волнения скурил пол блока за два дня - он стоял ко мне спиной – И эти макароны первое, что я буду есть за это время. Я питался кофе. А еще у нас очень холодно. И кстати, Отто предлагал мне купить его доисторический мопед, его собрали еще во времена динозавров, но Анникки продала его раньше, Отто очень переживал.

Я молчала и улыбалась.

- Я перечитал все твои книги. Когда я приехал к маме и сел за «Финские сказки», ей стало дурно. Она сказала, что, возможно, у меня проблемы с восприятием и кризис в придачу…

Я тихо подошла сзади и, обняв, приложила голову к его спине.

Я не знала, как я протянула без него так долго. В нём ведь сосредотачивалось всё светлое, что только было для меня. И теперь, я могу смотреть, на то, как он улыбается, шутит, что-то мне рассказывает. Я просто представить не могу, что может быть что-то лучше.

Несчастные макароны, само собой, пригорели.

Дней пять мы бездельничали. Не выходили на улицу, если не считать крышу по утрам и вечерам. Питались тем, что Даша привезла, заскочив поздно ночью, когда С. уже сопел, завернутый в одеяло, свесив руку с кровати.

- Ой, мать вашу, он совсем не дурен – прошептала Даша, высунув голову из-за фикуса.

Я улыбалась и краснела.

- Боже ж ты мой, вы посмотрите на неё, девица на выдани так не светится! – Даша тихонько хихикала, издеваясь надо мной.

Я перестала спать по ночам, от переизбытка чувств, скорей всего. С. крепко засыпал, лежа на животе, и придавив меня своей тяжелой рукой. Мне оставалось только смотреть в потолок и размышлять. Хотя, кроме того, что всё превратилось в водоворот событий, мне и думать-то было не о чем. Я целовала его в нос и губы, он что-то бормотал, и, переворачиваясь на бок, гладил мои волосы.

Я думала о том, что нам не подходят какие-то напыщенные отношения. Походы к друзьям и модные тусовки. Мы оба замыкались друг в друге, и нам этого хватало с головой. Как выяснилось, нам даже был не обязателен свежий воздух, потому что головы итак шли кругом. Телефонные звонки продолжали оставаться неотвеченными, смс недописанными. Единственное, что я не могла оставить незамеченным, это e-mail от Адама. Он гласил: «Вылетаем с отцом через два дня. Встречай, страна Армения! Скучаем и целуем твои ноги»

Я, полная гордости, ответила тучей смайлов с поцелуями. Это было не похоже на меня, но как еще я могла передать свою радость?

- Ты здесь, и я не прощу себе, если не познакомлю тебя кое с кем поближе! – меня просто осенило.

- С кем это? – брови С. поползли вверх – Мне нужно морально подготовиться или я могу придти на встречу в шортах?

- Это не важно, хоть Он бывает очень суров к небритым незнакомцам, но над тобой сжалиться, я думаю. И веди себя прилично, никакой вульгарщины и похабных шуточек – смеялась я, натягивая легинсы и прыгая на одной ноге.

- Ты меня пугаешь – залихватски улыбался С. – Я всё же схожу в душ и одену бабочку, раз уж такое дело. 

- Не стоит тебе паясничать – я ткнула С. в плечо.

- Даже не думал – скорчив гримасу в ответ, он скрылся за дверью ванной.

- Мы вообще когда-нибудь придем, а то я начинаю нервничать? – С. изображал конвульсии рук -  Или мы решили, то есть ты решила, прогуляться до пригорода??

– Обязательно придем – я была в предвкушении чего-то удивительного, даже космического.

- Ты можешь хотя бы сказать, кто это? Имя? Пол? Особые приметы? – С. уже изловчился и шагал спиной вперед, разводя руками.

Я, ни секунды не задумываясь, начала сыпать ответами.

- Могу. Пол, несомненно, мужской, приметы? Он элегантен, умен, снисходителен и одновременно строг. Чуточку даже хамоват и высокомерен местами. Частенько застаю его хмурым, но вообще, я же его знаю, он очень разный в душе. Он любит красивых людей и гениальность, в общем подобное себе самому. Ненавидит жару, в этом мы с ним схожи. Он удивительный! – я вставала на мысочки и целовала С. в шею.

- Мне даже стало как-то неудобно…Я, скорей всего, не его круга персонаж, и вообще ревность страшное чувство! – прорычал С.

- Прости, но он один такой! Я никогда не полюблю никого, кроме него.

Мы стояли на Дворовом мосту, на одном из этих маленьких балкончиков. Я глубоко вдохнула. Ветер свежий и резвый, волосы развеваются где-то позади, и в ушах посвистывает. Гул сотен машин, людской трёп. Я абстрагировалась от всего и, казалось, что я смотрю в глаза своей единственной вечной любви. Я всегда знала наверняка, даже когда меня не станет, я буду боготворить его и ждать вновь встречи, которая будет самой счастливой встречей на свете. Только к нему мне не страшно обращать самые высокопарные свои речи.

Нева тронутая квелым весенним предзакатным солнцем, бодро торопила воду к Финскому заливу. Я зажмурила один глаз и загадочно подтянулась к уху С.

- Знакомься, это мой Питер.

С. был озадачен и очарован одновременно, это всё я прочла у него на лбу. Он шарил глазами по водным неровностям, и далеким влажно поблескивающим набережным. Я взяла его за руку.

- Ну же, не бойся. Закрой глаза.

С. покорно выполнил просьбу.

- А теперь дыши – я отчитала с десяток секунд – Чувствуешь? Пахнет озерами и ветрами. И помпезным прошлым. Только глаза не открывай - я говорила медленным тягучим шепотом - Представь, когда-то, здесь расхаживали барышни в туалетах, юноши в мундирах. И кареты, лошади, лошади…Слышишь? Это подковы по мостовым тук-тук…Тук-тук…Еще паруса на могучих кораблях вон там развеваются. Белые, как снега в Альпах. Он никогда не хотел воин, никогда, но так сложилось. Его нельзя упрекать, надо любить его вместе с   прошлым, и он полюбит тебя без памяти в ответ. А теперь открывай…

С. медленно разомкнул ресницы.

- Видишь, он ничуть не изменился. Такой же восхитительный, торжественный, чуткий к прекрасному…

Я прислонилась головой к  предплечью С.

Мы облокотились на гранитную плиту.

- За всю мою жизнь, я не чувствовала, да и не почувствую, себя где-то лучше, чем здесь. Это моё сокровище. Питер встречал меня всегда. Дождями, солнцем, мягким снегом…Всегда разный, всегда красивый до того, что сердце щемить начинает…

С. молча смотрел вдаль, там, на Эрмитажной набережной пришвартовались катерки. Люди сумбурно сновали повсюду, открывался сезон.

- А как ты думаешь – тихо начал он – Твой Pietari – по-фински особенно ласково звучало название моего города - Не будет против делить тебя с кем-то еще? – С. повернул ко мне лицо и пальцами убрал выбившуюся прядь моих волос за ухо.

- Только если с кем-то очень хорошим… - я улыбнулась и поцеловала его.

Питер покровительски наблюдал.