История начинает обрастать подробностями.

И пользуясь случаем. Крошки мои,вы делаете меня лучше. Да и Да,безмерно в вас влюблена.

***

Апрель. Я пришла к тому, с чего начала. Никогда не любила весну. Все эти лужи и грязный снег, сгрудившийся на дорогах. Кажется, что он лежит уже веками…Дальше вы знаете.

Да, я вернулась к началу. Я чувствовала себя выжатой половой тряпкой, неспособной даже сварить своим друзьям кофе. Но всё успокоилось. Эта видимость давала мне время, немного времени. Вода в стакане стала снова тихой, но какой-то мутной и даже томно-печальной.

Я сняла другую квартиру. Это была старая мансарда, неподалеку от Манежной площади, то есть в самом центре города. Там было свежее и ближе к и без того редкому солнцу. Я продала почти всю мебель и кучу одежды. Потом занялась ремонтом. Точнее им занимался Илья, а я по большей части курила и потягивала винцо в компании Уайльда. Илья добросовестно выкрасил одну стену, по моей просьбе, в ярко-синий цвет, а остальное оставил белым и девственно чистым. Это меня радовало. Я вяло улыбалась и благодарила Илью за то, что он выполнял мои детские  прихоти. Дальше действовала тяжелая артиллерия, Илья удрученно  укладывал ламинат. Стонал, но отказывался от моей помощи и моих уговоров разделить труд с наёмными рабочими.

- Я не буду за ними следить, и бегать за ними не буду, когда они вынесут из дома все твои цацки! – кричал он.

- Под цацками ты подразумеваешь всё моё барахло, которое в общей сложности не стоит и двух тысяч долларов? Зачем им так утруждаться из-за пустяков! – мрачно парировала я в ответ. Илья настырно продолжал пыхтеть, обливаясь семью потами.

После в ход пошли все мои связи.

Я купила непомерно большую простую кровать, выклянчила пару огромных вешалок у знакомого, работающего в ателье, откопала здоровый стеклянный стол и стащила пару барных стульев, из закрывшейся студии одного парня. Это меня худо-бедно отвлекало. Но, когда я оставалась одна, всё возвращалось. Прошло достаточно много времени, но легче не стало, ни на секунду.

Вскоре я переехала в новый дом. Он был живой и будто трепетал вокруг меня, ведь всё было удобно, красиво, свободно, всё как я и хотела, но я должна была быть хоть чуточку менее убитой для таких радостей.

Я увлеченно развешивала любимую одежду и расставляла в большом стеллаже во всю северную стену обожаемые книги. Всё, больше у меня ничего не было. Хотя, постойте, был еще пузатый чайник со свистком и черный металлический будильник IKEA. И еще ужасная картина, даже не картина, а абстрактная мазня, принадлежащая кисти обезумевшего современного питерского гения, которую мама радостно приволокла мне из «Мансарды художника». А в придачу принесла чугунный утюг времен блокады. Сказала, что он сделает мой дом более уютным и стильным. Ну, я не против винтажа, но это для меня слишком «стильно», я девушка без подобного рода потребностей.

А так, по большей части, в моем новом доме было пусто, тихо, так что можно было с мухами разговаривать, и светло. Этого-то мне и не хватало, до боли не хватало. Мне нужно было пространство, чистое, не замызганное негативными эмоциями от еще более негативных последствий. Место размышления, успокоения. Именно там я впервые, после того, как покинула родное гнездо, почувствовала себя свободной. 

Спустя какое-то время ко мне перебралась и Даша, потому что её так достали хозяева съемной квартиры, что однажды она просто появилась у меня на пороге с грудой сумок, чемоданчиков и её дражайшим фикусом подмышкой. Даша долго причитала и в итоге я согласилась сохранить фикусу жизнь, хотя я ненавижу горшки, а про цветы уже говорила. Но с фикусом мы подружились, он даже не умер после недели совместного существования со мной, как я предполагала. Выносливый и смиренный, я стала его уважать и даже поливать. Иногда.

- Как у тебя хорошо! Свободно! Столько всего можно поставить, повесить, положить! – восхищенно восклицала Дарья.

- Положишь, поставишь, и я повешу тебя на ближайшем крючке – мрачно бурчала я уже подуставшая от Дашиного непомерного энтузиазма. Дизайнером она была еще тем. Вроде моей мамы. Куча ненужного хлама, рухляди, тряпья, из которого она выросла еще во времена динозавров, но хранила как память.

- Ты что! Какое выкинуть! Я в этом пошла в универ в первый раз! Помню, тогда познакомилась с одной девчонкой, так вот у неё был парень, который… - и это продолжалось очень долго. Знакомые знакомых, сыновья братьев её троюродной тети. Даша несла в себе массу семейных историй, которые начинались, заставая меня врасплох и, казалось, не имели конца, причем суть самого очередного рассказа я тоже не улавливала, как правило, но Дашу не перебивала. Но были в Даше и полезные моменты, например, она отлично и с удовольствием, в отличие от меня, готовила. Вечерами она приползала домой с кучей тарахтящих, неподъемных пакетов, мешочков, сумочек, выгружала это всё на стол, потом прогоняла меня с кухни и начинала колдовать, иногда мне реально казалось, будто она готовит зелье, потому что в минуты успеха ко мне неслись дьявольские вопли.

- Эхеееее! Иди сюда!

Я настороженно озираясь, вползала в кухню, а Даша уже запихивала мне в рот ложку чего-то зелёного и зловонного.

- Это гороховая паста с грибами и чили! – залихватски шептала она мне на ухо, пока я предвкушено корчясь, глотала ядовитое месиво. Потом я разлепляла глаза, и распробовав, удовлетворяла Дашу реакцией.

- С виду не скажешь, что к этому можно вообще прикасаться, а вообще вкусно.

- Это лучшее, что ты могла сказать – довольно улыбалась она – Я прочитала рецепт в книге о мексиканской кухни.

- Только не говори, что ты наварила целый таз и мы будем питаться ей неделю… - ошарашено лепетала я, заглядывая в большую кастрюлю и в уме прикидывая сколько голодных детей Нигерии это могло бы накормить.

Но не всё было так печально, Даша специализировалась не только на зельях, она пекла пироги, жарила, тушила, парила, и что еще там можно делать? В общем, изгалялась, как могла, но зато, кормила нас Ильей и еще с десяток общих друзей, которые радостно заходили на огонёк.

Многие полюбили мой, хотя уже наш общий, дом и меня это даже не раздражало, потому что я не чувствовала себя одинокой, потому что с некоторых пор это чувство стало для меня страшнее смерти и малярийных комаров. Люди приходили, приносили вино, ребята часто смотрели футбол, играли в покер, а я наблюдала. Иногда тоже пила, но умеренно, вроде даже смакуя. Я сидела поодаль и как король лев наблюдала за этими игрищами. Я вспоминала, думала, и чувствовала себя уютно, и я, клянусь, что изо всех сил пыталась создать себе тот же уют, что был тогда в морозном Хельсинки, но без него мне всегда чего-то не хватало.

Выходить на работу я стала значительно реже, потому что мне наняли помощника. Мальчишку, который первое время звонил мне каждые пятнадцать минут, чтобы узнать, как приветствовать посетителей – «Здравствуйте» или может быть лучше «Добро пожаловать». Я бесилась, но как-то даже по-матерински снисходительно объясняла, что он там главный, ну после директора и меня, довольно поясняла я, так что он может, извините мой иврит, перднуть в сторону какого-нибудь особо пафосного дядьки с габаритным животом, и никто, ни одна живая душа, ничего ему не сделает.

- Аркаш, ну что ты как маленький? Ну, я же тебе не нянька! Будь мужественней и самостоятельней что ли! Вон, у тебя имя какое серьезное! Аркадий! – устало, но бойко  доказывала я своему подопечному малышу.

- Ну да, да…Простите – он уныло выдыхал на другом конце.

- И кончай ко мне на «вы»! Я еще не состарилась и не хожу под себя! – гаркнула я и быстро запнулась, вспомнив наш разговор по душам с моим финном.

Я перестала называть его имя, и затыкала Дашу и Илью, когда они начинали очередной серьезный разговор, пытаясь влезть мне в голову.

- Моя душа – не долги! На кой хрен вы в неё суетесь? – вопила я и злобно уходила с кухни, где за моей спиной продолжали толкаться философские идеи.

В последнее время было много мыслей. Безумно много. Они кишмя кишели в моей голове. Я могла не замечать своего собеседника и молчать, погрузившись в свои мысли. Я частенько вылезала на уже почти сухую крышу с сигареткой и чашкой Nesquik. Этот накачанный транквилизаторами заяц на упаковке возвращал меня в детство, когда американский какао был излишеством. Я слушала Ann’ Sannat, особенно любила их колыбельную, и теребила воспоминания. Я, наконец, могла смотреть в лицо своим страхам, не отводя глаз. Это была моя маленькая победа.

Небо с каждой ночью становилось всё светлей и приветливей, и я чувствовала приближение чего-то. То ли катастрофы мирового масштаба, то ли маленького интимного счастья, я не понимала чего, но вероятней мне казалась возможность катастрофы. И я представляла, попади я в ураган, смерч или еще куда-нибудь, откуда никто не спасается, о чём были бы мои последние мысли? Бездушно, но я бы подумала что-то вроде «Сигаретки не найдется? И пару минут можно? Я вспомню, всё хорошее, что у меня было». И тогда я начинала листать в мыслях образы родителей, Ильи и Даши. А потом я просто ложилась на спину и подставляла лицо всё еще холодному, но какому-то резво юному апрельскому ветру, в ожидании чего-то. Чего-то, что придет вот-вот, опять возникнет там, где-то глубоко внутри меня, где-то в груди. Чего-то такого безвозвратно утерянного, и потому тоскливого, нежного и так терпко любимого. Я ждала, когда он придет ко мне. Когда появиться, ведь я сейчас прикрою глаза, и мои ресницы будут чуть подрагивать, и тепло расползется по всему моему телу, такому изголодавшемуся по его присутствию и продрогшему без его горячего дыхания где-то в районе моего плеча. Воображение само рисовало картины того, что он где-то совсем рядом, что вот я протяну руку и дотронусь до тыльной стороны его большой ладони. Я с закрытыми глазами ползла пальцами в право от себя и не находила ничего, кроме ледяной поверхности стальной крыши. Тогда ресницы распахивались, и я снова была там, где была. Одна, без планов, эмоций, надежды. Тепло из груди прытко уносилось вместе с пеплом по ночному воздуху, и я каждый раз хотела вытянуть руку ему в след и ухватить хотя бы маленький кусочек, но ни разу так и не  решилась.

Я сидела так часами, могла высидеть всю ночь, пока макушки домов вокруг меня не начнут поблескивать в свете долгожданного утра, и забраться обратно в маленькое окошко, ведущее в мансарду, только тогда, когда Даша начинала греметь кастрюлями, пытаясь сварганить завтрак и как всегда куда-то опаздывая. Мои мысли было не передумать так быстро, за какой-то крохотный break-up, так что крыша стала мои лучшим лекарством. Оно не лечило, но немного обезболивало, к тому же у него, как у всех лекарств, были свои побочные действия. Например, от долгого просиживания задницы на холодном металле, меня постоянно сопровождал насморк. Еще я тратила много денег на какао и сигареты, закупая их разве что ни оптом. Но это превращалось в полную ерунду, когда за всем этим делом, я вспоминала. Я начала детски радоваться тому, что воспоминания у меня никто никогда не отнимет. Они были моим тайником, моим убежищем.

Когда я вспоминала его смех, мне казалось, будто ход вселенной замедляется специально ради меня. Мне нужны были сотые секунды, чтобы вспомнить всё до мелочей, его глаза, его руки, шею и мягкие волосы. Его привычки и подростковые замашки, например, то как он лохматил волосы рукой, или то как дергаются его ноги, когда он долго сидит на одном месте. Все его жесты. Как он трет глаза кистью руки и как смешно при этом загибает пальцы. Я помнила даже, как он дурацки танцует, по-женски двигая бедрами. Это вызывало у меня улыбку. Помню выражение его лица, когда он ласково обнимал мои колени, а я сцепляла пальцы у него за спиной, обнимая. А он целовал меня в нос, потом валил меня на кровать, кусал ухо, и громко гоготал. Помню мою любимую родинку справой стороны на шее, почему-то она мне нравилась больше всего. И я просила, не знаю  у кого, дать мне еще минуту. Мне бы и этого хватило.

И я вспоминала, сколько глупостей наделала в своей жизни, сколько ошибок и сколько неправильностей. А потом просто так он взял и появился, и дал мне что-то другое, чего я никогда не знала, и я была спасена. И я спрашивала себя, могла ли я остаться? Нет. Даже теперь, когда я всё вижу ясно, в дневном ярком свете, я знаю, что не смогла бы причинить ему неудобства. Я разглядывала все свои страхи, ужасы, жившие в моей голове, прямо как букашку на ладони. Страх не быть той самой. Страх остаться ни с чем. Страх, что я никогда не стану для него тек, кем он стал для меня. А эта маниакальная нужда уходить первой, не оставляя после себя ничего, будто меня и не было. Я не умела, быть с кем-то, я не знала, что значит, чувствовать рядом с собой человека столь драгоценного. Когда мы боимся, кого-то потерять, пытаемся задержаться в этом мгновении, то делаем всё обратное, всё ровным счетом наоборот. И в нас сидит святая вера, в наличии которой мы не признаемся даже под угрозой расстрела, в то, что если мы уйдем сейчас, то будет не так больно. Неверный ответ. Я почувствовала это, ощутила каждым миллиметром тела. Подушечки моих пальцев всё еще хранили воспоминания о прикосновениях к его коже, и именно поэтому я могла с уверенностью сказать, что все ваши страхи просто померкнут в сравнении с этим.

Когда я становилась на пол квартиры, после своих кошачьих гуляний по крыше, я улыбалась даже в знак приветствия и варила кофе, варила, конечно, громко сказано. Даша обнимала меня, я утыкалась носом в её мокрые волосы и вздыхала.

- Ты улыбаешься, я точно не сплю? – хихикала она, а я лишь сонно пожимала плечами.

- Хватит уже на крыше болтаться – зудела эта девица, которая не может не напомнить о своей опеке.

- Скоро уезжаешь…Я буду скучать по тебе.

- Я так же скоро вернусь – спокойно отвечала я.

- Ну, три недели совсем не быстро пролетят…

- А я думаю быстро…Смотри, мы уже зиму прожили – улыбаясь и не глядя на Дашу, я нажала кнопку на кофе-машине.

- О, Боги! Откуда столько позитива? – ошарашено Даша уставилась мне в затылок.

- У меня была продуктивная ночь…

- Ты там на крыше встретила симпатичного кота? – она была настроено бодро и саркастично.

- Нет. В себе копалась.

- И как? Нашла древности, нефть, алмазы, или старые счета?

- Нет. Нашла, знаешь ли, очень смешанные чувства к человеку.

- Вот, блин, прямо ислам сейчас изобрела!

- Я ненавижу его за само наличие у него прошлого. Мне этого не нужно. Но…

- Но? Что? – Даша пытливо выглянула у меня из-за плеча.

- Я пока не придумала, как это «но» назвать – отмазавшись, я опустила голову в свою чашку и медленно пошаркала в кровать, подбирая одной рукой на ходу, волочащийся за мной по пятам клетчатый плед.

И меня правда по-прежнему поедала злость на него за то, что у него было прошлое, я никак не могла послать её к чертям. Но это уже не имело ни малейшего значения, ведь мне не придется больше никогда справится с этой ненавистью. Да и я не думаю, что я справлюсь. С этими мыслями я уснула. А солнце уже пробивалось прохладными лучами в торчащее под потолком оконце и украдкой подбиралось к моей щеке.

Со времени нашей встречи от Анникки пришло только одно письмо. Она писала, что не хочет меня тревожить, и пытается понять, мои чувства. Еще пару строк о каких-то документах на визу, но я не поняла. Просила писать, если мне захочется пообщаться, и что она будет рядом. И бла-бла-бла. Я закрыла сообщение, оставив его недочитанным. В тот момент я поняла, что больше писем мне не придет. И мне почему-то стало легче. Я почувствовала, что больше не должна оправдываться и что-то объяснять, что больше не должна рвать себя на части, чтобы кто-то принял меня такой, какая есть.

- Свитер возьми! – кричал Илья, роясь в моём шкафу, и, пытаясь выудить оттуда вещи потеплей.

- Мне не надо, мне складывать некуда! – вопила я из кухни, где Даша кормила меня кексами под завязку.

- Я запихаю!

- Не смей! Отставь меня уже в покое! Даш, я больше не могу…

- Ничего, ничего, это на потом, вдруг проголодаешься.

Они хлопотали, как деревенские бабушки, от опеки которых просто так не отделаешься.

- Ребят, ну я же не в тайгу собралась, это Лондон – столица соединенного королевства, мегаполис, индустриальный центр, там Гринвич, 3% ирландцев, дизайнерские вещи и всякие другие интересные штуки! Эй, я не в монахи ухожу, опомнитесь! – я скандалила и  возмущенно разводила руками. А они, казалось, вообще меня не замечали. Илья продолжал пихать свитер и приговаривал:

- Ничего, переживешь, там дождь и мерзко.

Мне оставалось только обреченно вздыхать.

Илья вез нас в аэропорт и читал нотации, Даша причитала, а мне, казалось, что меня жарят на адских сковородках.

- Блин, я буду так скучать… - стонала Даша.

- Не ходи по всяким стремным кварталам, я читал, что там много наркоманов и ворюг.

- Не больше, чем у нас – тихо бормотала я в сторону, чтобы Илья не слышал, иначе бы поднялась буря покруче.

- И не покупай ничего с рук, это нелегально, тебя могут загрести.

- Ну да, конечно, пойду сразу куплю себе айфон Kokia и Абибасы у турков.  

- Ты можешь, ты глупая – серьезно продолжал разглагольствовать Илья – Не путайся с мужиками, эти иностранцы все хитрожопые – ляпнул Илья и осекся, наткнувшись на мой взбешенный и крайне суровый взгляд.

- Ты напоминаешь мне моего деда, ему стукнуло девяносто – мрачно прохрипела я.

- Я должен тебя предупреждать, коль больше некому. Дальше по списку у нас…А! Не ешь всякую дрянь на улицах, можешь подцепить что-нибудь. Принимай витамины, они в сумке в правом кармашке, иначе будет тяжко, там отвратительный климат… - Илья зудел, Даша начинала всхлипывать. Я была готова взорваться или лучше прыгнуть под колеса КАМАЗа. 

- Это всего жалкие три недели…

- Это без малого месяц! – с нотками истерики голосила Даша.

- Тьфу…Ладно – отплевалась я.

Когда мы приехали, я поспешно вылезла из машины и глубоко вдохнула холодный воздух ртом, до краёв наполнив легкие, как пловец, которому не хватало кислорода.

Они не оставляли меня до самой регистрации. Даша висела у меня на руке и нацеловывала, и это было сродни разве что матерям, которые провожали сыновей во Вьетнам. Илья тускло перебирал пальцами ручки мой кожаной сумки.

- Мы будем тебя ждать, возвращайся скорей – провыла Даша напоследок, пуская трогательную слезу.

- Не волнуйтесь за меня – я погладила их обоих по щекам.

- Да как за тебя не волноваться, ты же без мозгов! – дернулся Илья.

Я их обняла.

- Я буду осторожна, обещаю.

- Обещаешь? – грустно спросил Илья.

Я кивнула. Взяла сумку и поплелась к нужному залу.

Мои ребята не уходили, я пару раз оборачивалась и улыбалась им, пытаясь подбодрить. Они будут скучать. И я буду. И я. Меня тоже схватила тоска, и даже перспектива наличия брутальных ирландцев меня перестала радовать.

Весь полет, чуть больше трех с половиной часов, я проспала, предварительно закинувшись двумя походными бутылочками Jack Daniels, которые мне впихнула стюардесса, слишком улыбчивая, на мой взгляд, казалось, что у неё вот-вот треснут скулы. Доза алкоголя была для хомячков, но меня отрубило, как кошку, нализавшуюся парного молока.

И вот аэропорт Хитроу. Ближе всего к центральному Лондону, недалеко до метро, очень удобно. Еще сейчас я должна добавить что-то вроде «Летайте British Airways», но не буду, потому что летать панически боюсь.

Меня должен был встретить какой-то дядька из филиала моего агентства в Лондоне, и, выйдя с зал ожидания, я начала шарить глазами в толпе в поисках бумажки с моим именем. И тут меня кто-то схватил за локоть. Ненавижу, когда так делают. Я обернулась. За моей спиной стоял молодой человек, лет двадцати пяти, приятной наружности. Темные вьющиеся волосы, необычные черты лица. Он явно был полукровкой, может у него были даже какие-то армянские корни. Темно-карие большие глаза с длинными ресницами и добрая улыбка. Но внешность, как часто случается, бывает обманчива.

Когда он открыл рот, я выпала в осадок.

- Эй, красавица, идем? – залихватски и даже как-то настырно пропел кудрявый.

- Какая я тебе красавица, ты пока не мой сутенер! – огрызнулась я.

- О, простите миледи, я Adam Brook – он поклонился мне с ироничной учтивостью и протянул руку, на которую я тут же повесила свою тяжеленную сумку и зашагала к выходу.

Я видела, что этот самовлюбленный герой-любовник явно опешил от моей наглости и озадаченно семенил следом.  

- У меня там машина на стоянке…

- Отлично.

- А ты, правда, русская?

- Самая что ни на есть. Только не щупай меня, я настоящая, я не медведь и я не люблю тактильные контакты.

- Здорово – даже как-то на удивление смущенно протянул он – У меня бабушка была на половину русской и на половину армянкой.

Знание национальных особенностей меня не подвело.

Я, молча, шагала впереди, пока Кудряш придавался погружениям в семейную историю.

- Но деда понесло в Европу в войну, и всем пришлось поддаться, он был очень мужественный и властный человек.

- Видимо, полная твоя противоположность – спокойно иронизировала я.

- Говорят, я на него тоже немного похож – кудрявый наконец поравнялся со мной и пытался заглянуть мне в лицо.

- Я не знаю, но мне тоже кажется, что немного, может быть коленями… - после дневного сна в самолете, я была как никогда бодра и готова была язвить без конца. Он всё не отставал.

- Ну, хватит обо мне, я лучше тебе вот что расскажу! Мне поручили тебя всюду сопровождать и заботиться о тебе.

Я остановилась.

- Вот сейчас тормози! – я выставила руку вперед – Легче на поворотах. Я сама тут всё знаю, так что мне опекун ни к чему.

- Это моя работа и я не могу с этим ничего поделать.

- Нет можешь. Как насчет отвязаться от меня и идти по своим младенческим делам, например, клеить девочек с голыми пупками в Oxford Circus?

- Так, чего это ты тут раскомандовалась!?

- Я тебе ничем не обязана, и буду делать только то, что мне скажет этот Бенджамин, который, я больше, чем уверена, развязный заезжий американец, покоритель малолеток.

- Не правда… Нормальный мужик… - удрученный моим запалом прошелестел Адам.

- Ладно, кудрявый, разберемся. Поехали уже.

Он скованными движениями открыл передо мной дверцу старенького форда, мы уселись, машинка затарахтела и покатила по шоссе к центру. Лондон был мрачен, как никогда, но дружелюбен. Пунцовое небо царапало крышу здания аэропорта и глядело даже несколько свирепо, пугало приближавшимся ливнем.

Адам привез меня в Блумсбери. Это напоминает большое общежитие, если быть честной, но там очень приятная атмосфера. Там находятся Лондонский университет, Британский музей и Королевская академия драматического искусства. Это, безусловно, впечатляет. Рядом чудесный Блумсбери-сквер и Бедфорд-сквер. Хорошие места, не возразишь. Везде снует молодежь, много книжных магазинчиков и всякой всячины.

- Здесь ты будешь жить! – торжественно провозгласил кудрявый.

- Ничего так.

- Слушай, это одно из лучших мест, а ты опять недовольна – невольно вздохнул Адам.

- Я довольна. Вся эта богема – неуверенно протянула я.

- Что ты имеешь против богемы?

- Ровным счетом ничего…Просто у них драма в крови (цитата из к/ф «Love and other disasters»)

- Ну, это их отличительная особенность – смягчившись, усмехнулся Адам – Пойдем, я покажу тебе всё.

Квартирка-студия, небольшая и полупустая, находилась в одном из домишек, построенных в георгианском стиле. С большим окном и огромной ванной. Адам поставил сумку в углу и включил свет.

- Ну, это, конечно, не бог весть что, но тут всё есть, как бы пусто здесь ни казалось.

- А мне нравится… - я подошла к окну и взглянула на оживленную улицу.

- Хоть что-то ей нравится… - пробурчал Адам.

Я молчала. Разглядывала людей за окном. Вдруг я ощутила то страшное чувство, которое всегда ненавидела. Я почувствовала наэлектризованными подушечками пальцев всё это гигантское расстояние, разделявшее меня с моей повседневностью, с моими близкими, с ним. Я была в другой стране, вокруг шныряли чужие люди. И мне нужно было оставить здесь три недели жизни. Мне захотелось прижаться к нему всем телом, и только так, мне казалось, можно унять невесть откуда взявшуюся дрожь в ногах. 

- Тебе нужно время отдохнуть, наверное… - я обернулась, Адам чесал свой курчавый затылок.

- Да нет, не бросай меня одну – спонтанно вырвалось у меня.

- Ах, вот мы как заговорили – заулыбался он – Тогда поехали к Большому Боссу. Но сначала я напою тебя кофе. Тут неподалеку отличные плюшки, кстати.

Я утвердительно кивнула.

Мы прошмыгнули в узкую дверь в очень условной прихожей и поскакали вниз по витиеватой лестнице.

- А ты боевая девица – вынес вердикт Адам, с удовольствием пихая за щеку  остатки второго сэндвича с тунцом.

Я хмыкнула.

- Бенджамин меня предупреждал, что с русскими надо быть поаккуратней, а я, дурак,  отмахивался.

- Да, нет, мы не все такие… - жевала я – Ммм, вкусные плюшки.

- Да…А почему ты моделью работаешь? Мечта?

Я расхохоталась и чуть не поперхнулась.

- Нет, что ты – замахала руками я в знак протеста – Просто так сложилось. Пока мне это не надоело, и деньги неплохие, так почему бы нет.

- Почему бы и нет…Знаешь, ведь многие друг другу глотки рвут за такую возможность, а у таких как ты, получается всё случайно, стоит только оказаться в нужном месте… - я была готова побиться об заклад, что это было укором с его стороны - А как же призвание?

- У меня нет призвания. Ну, вообще, я училась на переводчика в сфере культурных коммуникаций, но взяла академический отпуск.

- Это интересно.

- Вроде того.

- А почему взяла break-up?

- Решила, что нужно что-то менять, жизнь стала слишком однообразна...

- Может слишком невыносима?

- И так тоже.

Я пила горячий приторно сладкий латте с обилием сливок, что казалось просто раем в промозглом весеннем Лондоне.

- У тебя есть парень? – видимо Адам долго сцеживал всю свою смелость, прежде чем задать этот вопрос.

- Нет.

- Как так?

- А вот так.

- И никого на мушке? – он прищурил один глаз.

- Неа. Я свободна, как сопля в полете.

- Не верю, хоть убей. А можно я буду твоим парнем на время твоего пребывания в Лондоне? – нахально заулыбался Адам – Без тактильного контакта – тут же добавил он, заметив мой проступающий злобный оскал.

- По рукам – чуть расслабившись, улыбнулась я.

- А как же ты, мой новоиспеченный бойфренд, как обстоят дела с твоим призванием? – я не могла упустить момент сойти со скользкой дорожки разговоров обо мне.

Адам замялся.

- Это длинная история…

- Я думаю, ты уложишься – взглянув на часы, наступала я.

- Мой отец всегда хотел, чтобы я стал юристом, это престижно, это приносит деньги, это взращивает в тебе серьезность и самостоятельность. Отец мой весь в деда, про деда я уже говорил. Волевой, бескомпромиссный человек, он, что называется, по столу ударит и все побегут беспрекословно выполнять его требования. Он знает, как лучше для каждого из нас. И я выбрал фотографию. И что ты думаешь? Отец запустил мне в голову мою первую линзу, купленную на карманные деньги. Я копил их два года.

Я возмущенно замычала.

- Да, да. Прямо в голову – Адам потыкал пальцем в свою макушку и продолжил – И я ушел из дома. Мама, конечно, плакала, умоляла отца смягчиться. Она всегда была излишне трепетной, но такой и должны быть матери. А мы с отцом, как два барана, не собирались идти на попятную. Я закончил одно из отделений Лондонского университета и стал работать у Бенджамина ассистентом фотографа, и заодно, как видишь выполнять чёрную работу – он шутливо поморщился -  Получается у меня пока скверно, на что любит давить отец в наших с ним заочных дискуссиях, в которых мама является соединяющим звеном.

Мне стало так жаль этого кудрявого юношу, он сидел, такой поникший и рассказывал мне, незнакомой нахалке, о своем семейном раздрае, что я от избытка эмоций взяла его за руку.

- Но у тебя есть цель, это намного лучше неопределенности, поверь. И, мне кажется, со временем всё утихнет.

Несомненно, Адам был польщен моим участием.

- А ты совсем не злюка – он довольно поднял уголки губ. Его огорчения как рукой смахнуло.

Я кхекнула и строго сказала.

- Поехали уже, я думаю, американец нас давно поджидает.

- Он, ирландец, если что…Он говорит, что американцы, цитирую «зажравшиеся капиталисты», прости заранее его жестокость, но мы тут все особой лояльностью не отличаемся.

Всё становилось еще интересней. В моей голове гулом отдавались слова Адама «Ирландец, ирландец, ирландец». Сама накликала беду, ворона.

- Моя русская девочка! – шумел американец, ах, простите, теперь ирландец из подсобки. А когда он оттуда выплыл, мне показалось, что я попала в мелодраматическую комедию.

- Бенджамин Бакли – представился высокий крепкий мужчина за сорок и сжал мою руку так, что я готова была завизжать от боли. На нем были изрядно потертые джинсы, огромные сапоги, и драная футболка, к тому же в лучших традициях старой ирландской кантри-моды, он был с ног до головы увешан нелепыми феньками.

- Ну-ка, покрутись – он схватил меня за пальцы и начал вертеть, как юлу – Прелесть. Туманный Альбион твой с потрохами. Ты болезненна и чувственна одновременно – он сосредоточенно тер свою щетину, прищуривая глаза.

Я смутилась, что мне было совершенно не свойственно.

- Ну же, не стесняйся! – он расхаживал вокруг меня, щупая ноги, от чего я чувствовала себя еще более неловко – Тоненькая…

И тут я вспылила.

- Прекратите уже! Я вам не верблюд!

Он оторопело взглянул на меня своими пронзительными глазами, а потом выдохнул и засмеялся.

- О, прости. Полное отсутствие такта, профессиональное – пояснил он и обнял меня за плечо – За мной, я покажу тебе студию, посмотришь фотографии, пока я закончу с проявкой, и пойдем куда-нибудь развеемся, всё же ты только прилетела.

- Эээ…я как бы…Эээ…работать приехала – здесь и правда никто не собирается поторапливаться.

- Да ладно тебе, ты не зануда, я же вижу! К тому же я пока не наметил план, не разработал концепцию съемок, так что до завтра это всё точно можно отложить. И вообще мне надо выпить – ирландец мрачно закончил фразу и, убрав руку с моего плеча, проскользнул в лабораторию.

Я несколько впечатленная эпатажностью Бенджамина растеряно стояла посреди студии. 

- Ну что? Он убил тебя своими выходками? – спросил Адам, оказавшийся за моей спиной.

- Да нет, просто он слишком…Слишком… - я перебирала в голове прилагательные и не могла найти ни одного подходящего, ни то что на родном, на английском языке и подавно.

- Он молниеносный и непоседливый. В этом его успех – в голосе Адама чувствовалось уважение к этому человеку – Он до крайности работоспособный.

- Да уж…не сомневаюсь – я прошла вперед и уперлась взглядом в стену, увешанную сотнями фотографий полуголых девиц. У этого Бакли определенно был свой стиль. Странный, туманный, многие фотографии были выполнены в бежево-серых и бледно-голубоватых тонах, томных и прозрачных, от них веяло холодом и непреклонностью, это меня всегда манило. Это мне казалось хрупким, каким-то зыбким искусством, балансировавшим на грани реальности и леденящего сна. Девушки спокойны лицом и расслаблены телом, они все были будто не от мира сего. Красивые, словно стеклянные. Это завораживало. Еще я отыскала с десяток черно-белых фотографий с профилями точеных лиц. Тонкие шеи, прозрачная кожа рук, проступающие венки, белёсая грудь, веснушки на носу, родинки под коленкой – всё это он собирал и делал заманчивым и даже придавал этому легкий налет какой-то детски-нескладной порочности. В этом определенно было что-то, от чего перехватывало дух.

- Очарована?

- Не то слово…

- Он удивительный…

- Ты что гомик? – я с издевкой изогнула бровь.

- Да ну тебя! – фыркнул Адам.

Когда наш леприкон завершил тяжелые работы, мы вызвали такси и через жалкие полчаса окунулись с головой в ночную жизнь Лондона.

- Я крутой? Скажи мне, что я крутой – не отлипал от меня Бенджамин, когда мы бодро шли в ногу по Оксфорд-стрит.

- Ты…колоритный.

- И всё? – разочарованно проскулил он.

- И спорю, ты слушаешь KT Tunstall!

- Она крутая…

- Да, она крутая – уверенно подтвердила я.

- Но я люблю что-нибудь потяжелей – загоготал Бенджамин – Ты проиграла, говори!

- Ты крутой – шепнула я.

- Громче!

- Ты крутой! – остановившись, закричала я.

- Так вам всем! – еще громче заорал Бенджамин.

Люди, проходившие мимо, разом содрогнулись и начали искать глазами источник столь болезненной истерики.

- Так, ребят, ребят, пойдем, на нас люди смотрят – сдавленно зашипел Адам и потащил нас дальше.

- Расслабься, открой чакры… - возбужденно улыбаясь, прикрикивал Бенджамин и трепал Адама за волосы.

Я взяла Адама под руку и повисла на нем:

- Не волнуйся, кудряшка, всё хорошо.

Эти двое заговорили о каких-то пленках, а я, прикурив сигарету озябшими пальцами, и всё так же держа Адама под руку, с уже каким-то мазохистским наслаждением возвращалась в свои привычные мысли. А если бы он был сейчас здесь? Неужели мы бы так же шли пить текилу и барагозить? Нет. Нам бы хватило клочка одеяла, бутылки вина и книжки Туве Янсон. Я бы обнимала его и целовала шею. И он бы, засыпая под мой тихий голос, глубоко дышал, положив тяжелую голову мне на живот. Я бы отложила книгу и долго бы еще копошилась в его волосах, не отдавая себе отчет в том, что улыбаюсь.

- Эй, мы пришли! – Адам щелкал пальцами у меня под носом – Ты с нами? Вот кто тут по ходу открыл чакры!

Двое загоготали и потянули меня за руки куда-то прямиком в яркий свет неоновых ламп.

Это был один из лучших клубов Лондона Fabric, как мне хвастливо щебетал Адам.

- Тут единственный в мире вибрирующий танцпол!

- Да ладно! – делано удивлялась я. По мне так злачное местечко, сборище трэшовых, а местами и пафосных чудил.

Бенджамин принес водку и текилу и самбуку и чего-то еще. Они оба мастерски пили залпом не морщась, что начинали мне казаться немного роднее, чем час назад.

- За тебя, куколка моя! Ты сделаешь нас богаче! – «Показушный франт» - улыбалась и  думала про себя я, поднимая рюмку.

- Как кстати называется эта русская кукла, которую придумали китайцы? – залив в себя текилу и держа кусочек лайма во рту, спросил Адам.

- Матрешка – я произнесла по-русски.

- Как? – они оба придвинулись ближе и приставили по уху каждый, из-за оравших Gorillaz мы бы не услышали ни звука из вне, даже если бы рухнул Тауэрский мост.

- Мат-реш-ка – я попыталась как можно внятней протянуть каждый слог и помочь им определиться с ударением.

- Матрйоооошшшька – протянул Бенджамин, смакуя странное словечко. За ним повторил Адам.

- Какой у вас сложный язык. Говорят, один из богатейших в мире – воодушевленно продолжил Адам, подперев рукой подбородок.

- Да, язык у нас еще тот, он для иностранцев хуже дохлой крысы, хотя что говорить, половина русских его не знает…Зато нам, мне кажется, проще другие языки учить, нам произношение легче дается… - рассуждала я.

Мы продолжали пить, и мне всё больше хотелось танцевать. В конце концов, я вывалилась на громадный танцпол, меня замесила толпа, и я уже хаотично подергивалась в такт какой-то электронике, запрокинув голову и прикрыв глаза. Мне казалось, что моё тело существует отдельно от меня, и это было непередаваемое ощущение. Потом, когда музыка стала адекватней, ко мне выполз Адам и лихо начал меня таскать по периметру, мастерски завладев моими движениями. Он отлично чувствовал своё тело, а заодно и почти бездыханное моё. Мы еще долго выплясывали, почти до самого утра, падали на пол и заливались истеричным смехов, я, заикаясь, извинялась, наскакивая на расфуфыренных  девиц, само собой случайно. А Бенджамин в это время потягивал виски в темном углу, развалившись на диване. Ему было хорошо, нам было прекрасно, мы были еще не друзьями, но уже вместе. Я была не одна, была пьяна под завязку и всё так же безрассудна. Это давало мне силы хотя бы пытаться смотреть вперед, а не оборачиваться назад, хоть мне этого и хотелось, наверное, больше всего во всей этой ненормальной вселенной.

Таксист довез нас до подъезда, и мы по цепочке вывалились из машины.

Шикарные, на мой скромный взгляд, апартаменты Бенджамина находились в центральной части города, неподалеку от Музея Диккенса. Это была крутая просторная студия, светлая, захламленная, с кучей интересных причиндалов. По всюду валялись линзы, фотоаппараты, плёнки, сломанные и целые штативы, ватманы, проявленные снимки, плакаты, недоеденная пицца и грязные чашки с кофе недельной давности…Этого всего и не перечислишь. Уродство и сама красота в одном помещении. Обстановка была откровенно рабочей, но тем не менее уютной. Здесь кипела жизнь, здесь пахло творчеством высокого уровня.

Адам дотащил меня до кровати и кинул бездыханным трупом на смятые простыни. Кровать была такой огромной, что на ней одной смогла бы существовать небольшая таджикская семья из семнадцати человек. Он завалился рядом со мной и громко засопел. Вскоре, покачиваясь, подошел Бенджамин и упал с другого краю.

Так началась моя маленькая жизнь в Лондоне.