Я знаю, никто еще не заскучал, но это пока всё что есть. Я решила не мучать себя и выложить остатки. Это кульминация.

Теперь дела обстоят серьезней, я пришла к критической отметке. Осталось написать самое интересное, самое сложно.

Приятного.

***

          Мы всё делали вместе, не проводили ни минуты врозь, и за это время мне начало казаться, что это никогда не закончится, и что продолжается это целую вечность. Я привыкала к его дурацким привычкам, а он привыкал к моим неуклюжестям. Я всё время стонала, что не собираюсь постоянно носить «лыжный костюм», а С. в ответ на это купил мне еще более идиотскую шапку, чем у меня уже была, размером с Австралию, и потом сказал, что не воспринимает моё нытье всерьез. И правильно делает, думала я, но виду не показывала и продолжала капризничать. С. это не удручало, ведь он не прекращал, вопреки всем моим просьбам, разбрасывать повсюду влажные полотенца, а еще свои медиаторы, на которые я естественно наступала, и он с воплями бежал покупать пластыри. Нам было всё равно, где жить, чем питаться, по какой дороге ехать. Иногда он разрешал мне вести машину, и это значило, что он очень устал. Я включала  Norah Jones или Billy Holiday  и катила по шоссе, мурлыкая и гримасничая. Я поглядывала на то, как С., опустив сидение до упора и вытянув ноги, насколько это было возможно с его ростом, сопит во сне, прислонившись к окну. Тогда меня настигало буйное счастье, оно трепетало нестерпимым огоньком внутри, и мне хотелось петь. Я всегда любила петь, и у меня это неплохо получалось, по крайней мере, С. нравилось, хотя может он не хотел меня огорчать. Он относился ко мне бережно, не то чтобы он мне всё позволял, нет. Он не разрешал мне курить натощак, хотя сам так постоянно делал, еще топал ногами и ужасно злился, когда я продолжала себя калечить.

- Ну, неужели ты не можешь быть аккуратней? Ну почему ты не смотришь под ноги? Сколько можно тебе говорить? Я сам раньше вскроюсь, чем ты научишься следить за собой! – я могла только глупо улыбаться и слушать его ворчание. 

 - Я буду аккуратней. Всё как ты сказал – тихо лепетала я, чувствуя себя ребенком, которого вот-вот поставят в угол.

А сколько шума-то было, когда я потерялась на торговой площади в городе Вааса. Ой, страшно вспомнить. Я никогда не отличалась наличием развитой ориентировки в пространстве, но тут я дала жару. Когда С. спустя три часа нашел меня сидящей на автобусной остановке, по его выражению лица я сразу поняла, что дело плохо. Он не разговаривал со мной остаток дня. В отеле он долго сидел на балконе и дулся.

Я набрала в легкие воздуха и вышла к нему, тихонько, побаиваясь, что он всё еще злиться и может рявкнуть, я взяла его замерзшие руки в свои ладони.

- Ну, прости меня, слышишь? – начала подлизываться я.

Он молчал и не смотрел мне в глаза. Выдержав паузу, С. насуплено  выдавил.

- Как ты можешь быть такой беспечной? Как? – он перевел вопросительный взгляд на меня.

- Я не знаю…Я понимаю, что должна быть аккуратней и всё такое… - он меня тут же перебил.

- Нет, ты будто не допускаешь мысли, что о тебе могут беспокоиться. Я могу беспокоиться.

- Я и, правда, так не рассуждаю. Прости. Я стараюсь.

- Да, я вижу… - съязвил он.

- Ну что ж, мыши плакали, кололись и продолжали есть кактус…

С. улыбнулся. Я в ответ.

- Пойдем, замерзнем – Он поднялся и повел меня за собой.

Последним был городок Коккола, мы забрались далеко и, казалось, что мы оторваны от мира. Когда мы гуляли по центру, С. держал меня за руку и строго на меня поглядывал.

Занимались мы всякой ерундой и тратили много денег. Я покупала странного вида пончо и другие смешные одежки, еще накупила тонну детских книг с разными народными историями. С., недолго покорчив из себя уставшего, читал мне их то на финском, то на английском. Вы и представить себе не можете, если вы не любитель, какой это прекрасный язык. Мелодичный и такой песенный, открытый и приятный уху.

Мы не спали всю ночь. Сидели около кровати, напротив окна, из которого торчали сосны в снежных плюшевых шапках. Закутались в одно огромное одеяло. Молча. Опять эта пугающая и безжалостная звенящая тишина. Ты вслушиваешься в неё и пытаешься найти в ней ответы. Но их нет, их нет даже в твоей голове. А сна, черт подери, ни в одном глазу…

Я робко поцеловала его в шею. Он резко и тяжело вздохнул.

- Я не хочу возвращаться – заговорил шепотом.

- Я верю.

- Там жизнь такая же, да? Какой была?

- Я не знаю. Дело, я думаю, не в жизни…А в нас.

- Как же так вышло… - то ли сонно, то ли растеряно шептал С.

- Вышло… - повторила я.

- Ты знаешь, я так боялся…Боялся, что…Говорил себе иногда «Эй, чувак, твои кеды и футболки тебя не спасут, тебе не 17 и уже давно» - С. сдавленно усмехнулся – «Ты стааааарый» – протянул он и засмеялся – Ну знаешь, как говорят себе главные герои дурацких мелодрам, которые влюбляются в возрасте, в котором люди обычно уже ходят под себя.

Я смеялась. Я слушала. Я понимала.

- А я, знаешь, чего боялась?

- М? – он внимательно на меня посмотрел.

- Что стану фригидной старухой, которая не сможет и дня прожить без язвительного  сарказма.

С. помолчал. И вдруг начал громко хохотать.

- Что ты смеешься? – я смотрела на то, как С. покатывается и истерически стучит рукой по колену.

Мы улыбались, ведь звучали эти наши нелепые признания на самом деле забавно, но мы оба знали, что это правда, которую мы никогда не открывали никому. Мы вдвоем попали на премьеру, так сказать.

 С. еще долго смотрел мне в глаза и водил пальцем по моей щеке, прежде чем я не выдержала и поцеловала. Голова кружилась, тело стало ужасно ватным. Я обнимала его за шею и ласково прикасалась к спине прохладными пальцами, от чего он слегка подрагивал. Он осторожно убрал волосы и целовал меня в плечи, в шею, за ухом и по телу пробегали разряды. Я боялась даже приоткрыть глаза, ведь каждую секунду мне казалось, что это всё не со мной.

Мы проснулись замерзшие на том же полу, под тем же одеялом, крепко прижавшись друг к другу.

У С. трезвонил телефон. Оглушающе, без конца. Он всё звонил и звонил. Это был звонок из той, другой жизни, которой мы оба боялись как волки огня.

Мы молчали. И сердце стучало так гулко, как никогда раньше.

Когда я включила свой телефон, на меня рухнула волна сообщений «Вам звонил(а)…», а после трилиард смс от Анникки, Даши и Ильи.

Даша писала, что они уехали домой, не дождавшись меня, и что я бессовестная гадость, заставляю их переживать.

Илья писал, что зол и что позвонит в финскую полицию и пойдет в посольство, если я не объявлюсь в ближайшие дни.

А мне было всё равно. Мне было совсем всё равно.

С. продолжали звонить. Я тихо вслушивалась в его разговоры. Он говорил раздраженно и много злился. Я ничего не понимала и пыталась что-то определить по интонациям. В конце он явно выругался.

Потом опустился рядом со мной на кровать, удрученно выдохнул и взлохматил волосы.

- Пошли они все.

- Нам придется вернуться, рано или поздно.

- Вот сейчас тихо. Лучше помолчи – быстро сказал он и начал сосредоточенно тереть лоб.

      Собирались мы молча. Закрыли дверь в номер с перекошенными от жгучего, ноющего сожаления лицами. Вышли во двор. Покидали вещи в машину. Постояли, глубоко вдыхая утренний воздух.

- Прости – сказал С.

- Прощу, если дашь вести машину – глядя вперед, заговорчески поцедила я.

- Прячьтесь все, за рулем убийца! – хохотнул С., расставив руки в стороны.

Я радостно прыгнула в водительское кресло. Это меня всегда успокаивало. То, что надо, в такой напряженной обстановке. Я надеялась, что С. подремлет, а у меня будет время обдумать всё. Каждую мелочь.

          По дороге обратно мы мало останавливались, только перекусить и поспать часок.

С. явно нервничал, он много курил и говорил как-то тихо и скомкано. Я не спрашивала, потому что у самой лицо было кислое, будто я съела килограмм лимонов одним махом. Он чаще, чем обычно обнимал меня и замирал, уткнувшись носом в моё плечо. Это всё походило на ожидание конца света. Лучше бы и, правда, начали рушиться дома, и асфальт трещал бы под нами по швам. Неизвестность заставляет нас молчать, мучиться, с трудом засыпать и вести себя престранно.

В последний день дороги мы съехали с шоссе 1(Е18) Хельсинки-Турку и остановились ненадолго в городе Сало, за 100 км от Хельсинки. Хахах. Сало. По правде сказать, терпеть не могу сало, но это так, лирическое отступление. Мы ужинали в маленьком ресторанчике в самом сердце городка, есть совсем не хотелось, поэтому я ковыряла вилкой в грустном  овощном салате и жевала эту традиционную круглую финскую лепешку с дыркой и смешным названием «Рейкялейпя».

С. то мрачно поглядывал в окно, то злобно метал взгляд в официантов, которые не торопились с его сложным мясным блюдом, которое он явно заказал из вредности. Пусть мучаются.

А мне хотелось удавиться. Нет, сначала водки, а потом удавиться. Хотя удавись я на глазах у всех, это, наверное, сочли бы дурным тоном. Поэтому я хмуро и громко хрустела листьями салата.

Когда я нервничаю, я становлюсь еще более неуклюжей, чем обычно. Я пролила вино на джинсы и громко выругалась по-русски. Все присутствующие окинули меня удивленными взглядами, а я, вскочив из-за стола, швырнула большую салфетку на стул и удалилась, грозно топая в сторону туалета.

Я чувствовала, как С. удрученно буравит мою спину глазами.

Отмыв джинсы ледяной водой, я холодной и мокрой рукой протерла лоб и, глубоко вздохнув, сказала вслух:

- О, Господи…

Тут кто-то вышел из кабинки за моей спиной.

- Ты русская? – с изумлением и даже непонятным восхищением произнесла маленькая блондинка с кукольным лицом. У неё были сине-голубые глаза с длиннющими ресницами и лицо, круглое как луна.

- Ну, вроде как была с утра… - замучено выдавила я.

Она беззаботно закатала рукава шерстяного свитера и долго полоскала руки под струей воды.

- Вот здорово. Я тоже.

- Я поняла уже – мягко говоря, я не была настроена беседовать.

- Я в последнее время редко встречаю тут русских, соскучилась, а домой вырваться не удается – она продолжала, а мне было как-то неловко прервать её – Я тут давно живу и работаю. Мой молодой человек держит студию тату неподалеку. А ты тут какими судьбами? – она смотрела на меня своими огромными глазищами так, что мне еще больше становилось неудобно за своё «дружелюбие».

- Да так, проездом…

- Я тебя сразу заметила, ты с высоким молодым человеком?

- Ну да…

Она продолжала стрекотать.

- У тебя внешность странная, интересная.

- Вот спасибо… - никогда сама себя красавицей не считала, а тут еще такие «комплименты».

- Да нет, ты красивая, очень, просто ты будто не от мира сего, будто ты что-то сделала плохое и скрываешь… - она засмеялась.

Такого мне еще не говорили. И я еще не сделала ничего дурного, не украла, хотя может блеск для губ из магазина  считается, но я не предала, я всегда давала деньги бабушкам в переходах метро. Но тут мне начало казаться, что я вот-вот с минуты на минуту совершу убийство.

- Эээ…- прокряхтела я, совершенно обескураженная словами девушки с круглым лицом.

- Ой, ладно, я много глупостей болтаю. Я кстати Леена – она на финский лад протянула своё имя и подала мне руку.

Я смущенно представилась и легонько сжала её ладонь.

- Вы здесь надолго?

- Нет, зашли поужинать, и едем дальше.

- Ой – расстроено выдохнула Лена – может останетесь немного? – она странно строила предложения, видимо это был отпечаток жизни в другой стране.

- Эм… -  я немного поморщилась.

- Ну, давайте, сегодня какие-то ребята играют в местном клубе, посидим, выпьем пива, поболтаем! – «Не смотри на меня так, а то чего доброго заразишь меня своим энтузиазмом» - скептически носилось у меня в голове.

 – Я так давно не общалась с русскими! Ну, пожалуйста! Вы куда едете?

- В Хельсинки.

- Ну, это же дурацких 100 километров, дорога займет пару часов!

- Слушай, я не уверена…

- Пойдем, спросим у твоего молодого человека!

- Он мне не… – я только открыла рот, а она уже тащила меня через весь зал к нашему столику, где сидел угрюмый С., даже не притронувшийся к своим деликатесам.

И вот Лена уже впаривала С. о том, как бы ей хотелось пообщаться, как у них хорошо и какую чудесную компанию они с Калле нам составят. Я стояла за спиной Лены, а С. внимательно слушал её, глядя ей в глаза, потому что всего толика его невнимательности могла быть признаком отсутствия манер. Да, он такой. Это я готова огрызнуться и убежать, а он нет.

Когда Лена на считанные секунды умолкла, С. посмотрел на меня, а я растеряно пожала плечами.

- Ну, мы можем ненадолго задержаться… - озадаченно протянул С.

- Ура! Ура! Ура! – бодро проскандировала Лена, сжав маленькие кулачки – Когда закончите здесь, на углу следующей улицы салон «Tattoo world», не стесняйтесь, заходите, мы будем вас ждать! Только приходите! – последние слова она уже кричала нам у дверей ресторана.

- Wow! What the fuck? – сильно выдохнула я, плюхаясь на свой стул. Было ощущение, будто я только что слезла с американских горок – Ты закончил? Можем ехать?

- Что? – недоуменно переспросил С.

- Мы можем ехать?

- Мы только что договорились с этой девушкой.

Я непонимающе моргала. Не уж то он серьезно собирается провести время в компании этой неугомонной девицы?

С. взял меня за руку и, немного подавшись ко мне, тихо, как-то даже по-учительски, мягко сказал:

- У нас так не принято. Мы не можем теперь просто не явиться.

- О, черт…Но я же не знала, на что подписываюсь! Разве это не оправдание?

- Ладно тебе, я обещаю, если будет совсем невыносимо, я поступлюсь своими этическими нормами – он тепло улыбнулся.

         Спустя полчаса С. открыл передо мной двери тату-салона, и прямо на пороге у меня возникло очень странное чувство, поверьте, крайне странное. Мне показалось, будто я там не просто так.

Нас встретила Лена, выбежав из подсобного помещения с радостными воплями, а за ней шел довольно высокий и немного грузный молодой человек с очень светлыми волосами и изрисованными руками. На его футболке было написано что-то по-фински, и это что-то явно не было фразой «Люблю пушистых котят». Вид у него был уставший, но очень приветливый.

Он растянул широкое лицо в улыбке и сказал мне корявое «Привет!» по-русски, потом, посмотрев на С. крякнул «Моi».

На его шее тоже красовались какие-то черепа, переплетенные с надписями непонятного шрифта, я начала беспардонно разглядывать его. У С. тоже было несколько татуировок, но по сравнению с этим они были просто детской забавой. Меня всегда поражало, как люди это делаю, а главное зачем. Вот он, дух бунтарства. Им здесь всё просто провоняло. А мне это, конечно, ударило в голову.

- А ты можешь сделать мне татуировку? – выпалила я на одном дыхании.

- Это еще зачем? – встрепенулся С. и сжал мой локоть.

- Без проблем – отозвался Калле.

- Нет-нет, подождите – С. замахал руками в знак протеста.

Но у меня уже поползли идеи, а это вирус, который невозможно остановить.

- Ну же, не будь таким «стаааааарым» - я дразнила С., глядя ему в глаза.

Он скорчил злобную гримасу и оскалил зубы.

- Только без глупостей. И никаких скорпионов на спине.

- Прошу – Калле указал на кресло рядом с компьютером – Что бить будем? – его глаза тоже горели.

- И никаких интимных мест – бормотал С. у меня над ухом.

Я выбрала довольно странный витиеватый шрифт. Взгромоздилась на стол, походивший на операционный, и воодушевленно хмыкнула:

- Валяй.

С. сначала долго разглядывал фотографии на стенах, а потом поплелся ко мне. А Калле тем временем всё подготовил.

- Не боишься.

- Нет. Я болеустойчива – хихикнула я.

- В этом я не сомневаюсь – С. снисходительно вздохнул.

- Готова? – как-то хитро спросил Калле.

- А то – дерзко откликнулась, меня переполняло предвкушение.

Зачем? Почему вдруг? Что дернуло? Понятия не имею. Я всегда поддавалась импульсам. Это было моим счастьем и моей бедой. Но знали бы вы, как дороги мне стали эти две строки, набитые на правой ноге, чуть выше щиколотки. Только они мне спустя месяцы напоминали обо всем, они держали меня на плаву. И когда я почти переставала видеть в темноте, они были моим маяком. Я и представить себе не могла, как много для меня будут значить эти капли чернил и воспоминания об обжигающей боли.

Я была терпелива и даже не шелохнулась, только громко дышала и, мне казалось, будто все слышат, как гулко стучит моё сердце.

- Готово. Ты молодец – бодро протянул Калле, приглядываясь к своему маленькому шедевру.

«Feel the moment Be brave»

Аккуратно, изящно, тонко. Я не думала, что выйдет так красиво. Я очарованно улыбалась.

С. облегченно выдохнул за моим плечом. Я расслабила напряженное тело и повернулась к нему лицом.

- Ты рада? – спросил С.

- Безумно.

- Тогда я тоже – он улыбнулся и помог мне слезть со стола.

          Мы пошли в это клуб, о котором говорила Лена, хотя клубом его невозможно было назвать. Это был крошечный бар, с тремя столами и мизерной сценой, на которой еле помещался хлюпик с гитарой и мальчик-перкуссист, на вид лет тринадцати.

Спустя пару кружек пива, я уже кричала:

- Как это, русская и не умеет пить водку! Водки нам! Настоящей! – Лена хлопала глазами и детски улыбалась – Всё будет отлично!

С. потягивал какую-то крепкую настойку, которую посоветовал Калле и спокойно указывал большим пальцем в мою сторону.

- Она безумная. Но почти не опасная.

- Ой-ой, много ты понимаешь – с умным видом воображала я – Может это мой святой долг.

- Хахах, ладно-ладно, не умничай – гримасничал мне в ответ С.

С. и Калле трещали что-то по-фински, а мы с Леной кричали по-русски и, видимо, это производило странное впечатление, потому что люди активно обращали на нас внимание и даже останавливались послушать наши диалоги.

Когда странная группа, у которой, как мне позже рассказал С., были очень драматичные и мрачные тексты, доиграла, я понеслась петь в караоке. Удивительно, но помимо гимна Финляндии, там были неплохие песни. Я вытащила С., что не составила большого труда, и мы на пару горланили Alanis Morisette «I’m a bitch I’m a lover», потом была, кажется, «I’m a believer», а на десерт была «I love rock-n-roll». Мы дурачились и пели на разные голоса и хохотали, а Лена и Калле наблюдали за нами, как за умалишенными, и по их лицам было видно, что мы их явно здорово веселим.

         Именно там я осознала, что я оптимист, и очень почему-то была горда собой, чувствовала себя в лиге чемпионов. Я старалась найти во всем положительные стороны. И нашла. В Лене – она ни разу не пожаловалась мне на трудности, хотя судя по её жизненным обстоятельствам, было ей совсем не просто.

Лена естественно говорила больше меня раз в пять, рассказывала о том, как оказалась в Финляндии, о знакомстве с Калле, о работе и еще много о чем, но я этого уже не помню.

Помню только, как дремала у С. на плече, пытаясь разлепить глаза и сделать вид, что я внимательно слушаю Лену. Она выпила не многим меньше моего, и единственное о чем я могла думать это «Почему язык этой девчонки всё еще ворочается?», ведь я сама была уже не в силах промямлить даже два слова.

- Так, время сворачивать удочки – практически несвязно сказал С. и попытался отлепить меня от своего плеча.

Калле мужественно выдерживал Лену, которая подпирала его сбоку, пока С. одной непослушной рукой расплачивался, а я висела на его плече, еле касаясь ногами пола.

- Я хочу спать – ныла я.

С. говорил по-фински с официантом и тщательно выговаривал каждое слово, чтобы его точно понимали.

- Сейчас, детка, всё будет… - он складывал пальцы ноликом и обнадеживающе улыбался.

«Он назвал меня «детка» только что?»

Я напевала «I’m a bitch, I’m a lover, I’m a child, I’m a mother…», пока С. волок меня на руках до машины, и это было похоже на последние стоны смертельно больного.

Мы очень долго обнимались с Леной, а Калле придерживал нас обеих, пока С. старался изловчиться и вытащить из кармана ключи, руки его не поддавались никакому мозговому контролю.

- Да-да-да! Да! – С. странно пританцовывал у машины, победно размахивая ключами над головой.

- Ты прости, я спать. Позвоню тебе Я. Как-нибудь, да. Точно – говорила я, путая порядок слов.

- Только позвони, обязательно. Приезжайте.

- Спасибо за всё – я похлопала Калле по плечу.

- Ваша карета, девочка моя – С. открыл заднюю дверь.

Лена и Калле долго пытались нас уломать остаться у них, но мы настояли на том, что с нами ничего не случиться, что мы поспим в машине, освежим мозги и поедем дальше.

Выглядели мы, конечно, убийственно глупо. Мы оба залезли на заднее сидение, закрыли машину и стали махать рукой уходящим ребятам. Когда они скрылись в переулке, мы повернулись к лобовому стеклу и положили руки на колени. Посидев так пару минут в полной тишине, мы посмотрели друг на друга. Уголки его губ поползли вверх, а меня уже корчило от смеха.

- Ну, надо ж было так надраться… - причитала я, вытирая выступившие слёзы.

- Я завязываю. Я «стааааарый», помнишь?

- Ахаххааахха! О, боже, дай мне сил! –  я взвыла и упала на колени С., мне показалось, что живот свела судорога – Уф…

            Унесите меня аисты обратно. Умоляю. Голова трещит так, что в глазах мелькают яркие разноцветные вспышки. Волосы прилипли к щеке, во рту сухо, как у араба в пустыне. Кашляю громко. К векам будто привязали по пятикилограммовой гире, не поднимаются.

- Поднимите мне вееееееки… - хрипло шепчу я. Голос осип и не поддается.

Храп. Ужасный храп. Он будто гром среди, пусть ни совсем, ясного неба. Я приподнялась с колен С. и поняла, что он спит сидя, запрокинув голову назад, открыв рот и чуть не пуская слюни пузырем. И это С. храпел. Кошмарно. Меня перекосило. Как же мы набрались, если С. храпит? Он обычно спит тише мышки-полевки. А храп был такой мощный,  горловой, и, знаете, казалось, его было слышно далеко за пределами машины. Я села, потерла глаза и нервно сглотнула. Всё тело затекло и стало картонным.

Я потрепала С. по плечу. Он резко поднял голову и ударился макушкой об крышу.

- Ай, черт! – ругнулся он.

- Ой – от неожиданности я подскочила.

С. закашлялся и посмотрел на меня.

- Я вижу тебя только одним глазом, второй, кажется, всё еще спит – прохрипел С.

- А я осипла – в горле, будто кошки поселились, которые нещадно драли, при каждой моей попытке выдавить звук.

С. притянул меня к себе и, поцеловав, проскрипел мне в волосы:

- Примкнем к движению «За трезвую жизнь»?

- Я недалека от этого.

       Поскольку мы очнулись в своём похмельном кошмаре, когда еще только светало, до Хельсинки добрались примерно к одиннадцати утра.

У нас обоих разрывались телефоны.

Я ответила всем и всех успокоила. Мне долго пришлось убеждать Илью, что меня не похитили, что я не в Голландии, что я не подсела на наркоту, и что надо мной не властвует безжалостный сутенер. С остальными было на порядок проще.

С. что-то долго обсуждал с Отто, а я, вслушиваясь в его мягкий низкий голос, дремала на кровати в позе морской звезды. Только его голос. Он был таким теплым и родным, что я уже перестала понимать, сплю я или еще нет.

С. лег рядом и обнял меня, а я уткнулась носом в его шею. Его кожа пахла так же, как и в первый новогодний вечер. Ничто не изменилось. Он был такой же высокий, такой же лохматый и щетинистый. В своей подростковой толстовке и огромных кедах. С его жестковатыми, ласковыми руками, с длинными пальцами. И глаза всё те же, светлые, серые. Они так часто меняли оттенки настроения. Он говорил глазами, он жил глазами и дышал. Они улыбались вместе с ним, злились, просили, уговаривали, шутили, печалились о чем-то…

Я всё боялась, что о нас.

Единственное, что в нём изменилось, так это то, что он стал мне таким родным. Я видела его каждую минуту, двадцать четыре часа в сутки. За это время столько людей успевает умереть, родиться, прожить самые лучшие и худшие моменты в их жизни, сделать серьезный выбор…

А я? Что я? Что я смогла отдать ему? Я столько всего не успела сказать.

Когда ты близок ко сну, все твои страхи становятся всё больше, они начинают сжимать тебя, загонять в угол, они нападают со всех сторон и превращаются в почти реальных монстров.

Я дернулась в полусне и, сильнее прижавшись всем телом к С., обхватила одной рукой его широкую спину. Так хорошо. Так не страшно. Держи меня, не отпускай меня.

     Холодный пол. Я замерзла. С. в постели нет.  Тихо, очень тихо. Прямо под носом записка. Знает, что я невнимательная. «Ушёл с Отто по делам. Я буду спешить изо всех сил. Мне без тебя уже тяжело дышать. Собирайся, вернусь, пойдем ужинать. Стааааарый довольный мужчина» И рожица дурацкая в конце.

Я бодро вскочила, влезла в футболку С. и прошлепала в кухню. Жуткий, пугающий беспорядок. Включила телевизор. Показывали только 3 канала, видимо, С. не был поклонником кабельного телевидения. MTV то, что надо. Я стала мягко пританцовывать в такт группе Moloko. Sing it back всё таки какая-то волшебная композиция, она такая нежная, чувственная, что под неё хочется кого-то целовать. Я мыла посуду. Первый раз в жизни. Ну ладно, не первый, конечно. Но мне было плевать, что делать, мне было хорошо. Свободно, легко. Я поглядывала на свою лодыжку. Приятное напоминание о счастье заставляло меня непроизвольно улыбаться. Я танцевала в коридоре с сигаретой в зубах и полотенцем на плече. Вот она, та жизнь, о которой я негласно мечтала. От меня никто ничего не требует, я никому ничего не должна. Я жду человека, к которому привязалась каждой клеткой своего тела, и он торопиться ко мне, я знаю это наверняка. Я долго проторчала в душе, дверь была открыта. Я всё так же танцевала и делала себе прически из пены от шампуня. Наконец-то привела себя в порядок. Я люблю быть хорошенькой, это дает мне еще большую уверенность в себе. Я чувствую себя по-другому, чуть более властной что ли. Я сама себя не узнавала. Где обычный скепсис, подозрительность и недоверие? Нет, ничего. В отсутствии всего это дышится полной грудью, глаза будто освобождаются от пелены, легкие наполняются воздухом, а в животе тепло.

Звонок. Ключи забыл. Я выскакиваю в холл в нижнем белье, прикуриваю и смотрю в зеркало. Горжусь и довольно ухмыляюсь. Волосы уложены и здорово пахнут, лицо свежее, чуть румяные щеки и яркие губы. Глаза блестят. Распахиваю дверь.

Брови сдвинуты. Не могу даже вдохнуть. Я не чувствую себя неловко полуголой перед незнакомыми людьми, потому что мне явно есть, чем гордиться, но мне холодно и не по себе. Я облокачиваюсь на дверной косяк, пытаясь не выдать смешанных чувств, и не показать, что сердце у меня стучит в горле.

Передо мной на пороге стоит она. Фотография. Мы смотрим друг на друга достаточно долго, прежде чем что-то произнести. Она немного выше меня и крупнее, по сравнению с ней я чувствую себя школьницей. На ней шерстяной полосатый шарф и приталенной черное полупальто. На щеках растаявшие снежинки. Она перестала быть для меня чем-то реальным, но сейчас она настоящая, она дышит и смотрит мне глаза. Я не готова к такому повороту. Я замечаю, что её руки чуть подрагивают. И это не вяжется с её образом в рамке, где она излучает умиротворенное спокойствие.

- Вау… - бормочет она, оглядывая меня с ног до головы.

Я молчу.

Она начинает улыбаться и что-то говорить по-фински. Кажется, моё лицо залили бетоном. Я не могла сдвинуть ни один лицевой мускул.

- Я не понимаю вас – спокойно сказала я.

- О…прости – кажется, я её озадачила на пару секунд, но она тут же заговорила на довольно сносном  английском – Я говорила, что не могла предположить, что С. так изменится – она смущенно улыбалась.

Я выжидающе молчала.

- Да, я поняла. Не смешно. Я Сату. (прим. «сказка»)

Я представилась и продолжила молчать.

- Ты сногсшибательна.

Она что пытается задобрить меня комплиментами.

- Мне холодно. Хочешь зайти? – я знала, что некрасиво держать человека на пороге и еле-еле выдавила из себя остатки вежливости.

- Нет, спасибо. Передай, что я заходила – она как-то озадаченно сложила губы в недоулыбку и начала спускаться вниз по лестнице. Потом остановилась и задумчиво, каким-то стеклянным тоном, бросила через плечо:

- Я представляла тебя, какой угодно, но только не такой…

От удивления я открыла рот. А фотография еще быстрей помчалась вниз.

Я по-прежнему стояла на пороге. Это был комплимент или попытка меня унизить? Но это, по большому счету, не имело ни малейшего значения.

Я закрыла дверь и, прислонившись к ней спиной, сползла на пол. От того, что я испытывала полчаса назад, не осталось и следа. Я закрыла лицо руками. Щеки горели. В голове ни одной конкретной мысли, в мозгу будто случилось землетрясение, всё рушилось и сбивало меня с толку. Господи, мне казалось, что меня стошнит.

От одной мысли о том, что вот-вот вернется С., мне стало так страшно, как никогда в жизни. Я представила себе, как я его буду спрашивать, кто она, как он будет сдавленно мне что-то пытаться объяснить и всё покатится к чертям. Нет. Ни за что. Я избавлю нас обоих от этого. Я столько раз переживала подобное с разными людьми, что больше я никому не пожелаю ничего хоть издалека смахивающего на это.

Я как параноидальный шизофреник начала бегать по квартире, хватая на лету свои вещи. А в голове носилось «Ты уйдешь? Вот так просто? Да, вот так просто уйду. Быстрей, как можно быстрей»

Я впрыгнула в джинсы и толстовку, неуклюже уронив огромную стопку дисков у тумбочки. У меня не было времени даже обдумать то, что я творю. Эти уродливые валенки, ненавижу угги. Я кинула взгляд на обрывок листа с его подчерком. Нашарив на столе ручку, предварительно впопыхах сбросив со стола записные книжки и какой-то хлам, трясущейся рукой нацарапала на чистой обратной стороне листка «Приходила Сату. Поужинать сегодня не получится» Какая глупость.

Я быстро залезла в интернет, благо С. не выключал свой laptop. Google, такси в Хельсинки. Номер. Есть.

Я схватила сумку, она была адски тяжелой. Я вывалила из неё все книги и всё то, что купила здесь, и сумка значительно полегчала. Забыла выключить телевизор и свет, к черту. Хлопок двери. Я уже бежала к телефонному автомату неподалеку от автобусной остановки, на которой меня уже, кажется, вечность назад караулил Илья.

Прочитав адрес на ближайшем доме, я быстро вбежала в будку и набрала номер.

Что бы я делала без своего английского. Захлебнулась бы в океане неловкостей.

Пообещали забрать в течение двадцати минут. Как долго, убийственно долго.

Я села на пол будки. Холодно. Я поежилась. Но я не расслаблялась. В голове кружили мысли. Подальше отсюда, желательно в другое полушарие, в другую вселенную.

Всё рушиться. Всё к чему я прикасаюсь. Всё разваливается, будто из песка или скорее снега. Как же холодно, одиноко, страшно, больно так, что ребра болят. Я сжалась в комок. Я не знаю, куда мне идти, я не знаю, что мне делать дальше. Только не поворачивать назад. Я достаточно смелая, чтобы ночевать на улице пару дней, но нужно придумать что-то. Как бы мне плохо не было, я не хотела замерзнуть и умереть на лавке посреди зимнего Хельсинки. Это, конечно, очень романтично, но синяя девушка не вызовет ни у кого ничего кроме жалости, а жалеть себя могу только я сама.

Я совсем ушла в себя и не слышала, ничего кроме своих мыслей, когда кто-то постучал в стекло будки. Дядька. Большой, толстый, навскидку лет под шестьдесят, в вязаной серой шапке.

Я подняла глаза.

- Такси?

- О, да-да  - я подорвалась и открыла дверцу прямо ему в лоб – О, Господи, простите, пожалуйста, я не нарочно! – заголосила я.

- Да, нормально всё – усмехнулся дядька, растирая лоб под шапкой – Давай вещи.

Я с перекошенным лицом протянула сумку.

- Куда едем? – спросил он, закинув моё барахло в багажник.

- Не знаю…

- Что значит «не знаю»? – мой ответ его огорошил – Меня вызвали за тем, чтобы мне же дать по лбу!

- Нет, нет, простите, я уже решила, на автовокзал – быстро выпалила я, испугавшись, что толстый запрыгнет в свою Audi и укатит, оставив меня здесь умирать от холода.

- Так то. Вас надо припугнуть, чтобы вы начали соображать. Залезай.

Машина тронулась. Я смотрела на свои колени. Взгляд становился мутным.

- Иностранка? – спросил дядька, не сводя глаз с дороги.

- Русская – просипела я.

- Ааааа – протянул он едва ли не презрительно.

- Много вас тут.

Я вопросительно взглянула на него.

- Мой отец воевал, красная армия, русские. Да ты и не знаешь, дитя.

- У нас историю хорошо преподают.

- Ну, конечно, а сколько финнов погибло, вам тоже рассказывали? 26 тысяч!

- Русских почти втроё больше – тихо прошелестела я. Во мне взыграл дух противоречия.

Дядька не услышал. И хорошо, иначе он, мне кажется, высадил меня бы прямо здесь, посреди оживленного движения, и запустил моей сумкой мне в голову.

- Ладно. Это не ваша война – вздохнул этот патриот.

Вот такая Финляндия была сегодня. Враждебно настроенная. Но никаких церемоний, мне надо было сматываться.

- Приехали.

Я расплатилась и вежливо пожелала удачи, хотя удача понадобиться не ему, а мне скорей, учитывая мокрый снег, смертельный холод и одиночество посреди маленькой площади перед автовокзалом.

К счастью, спустя три часа, проведенных в зале ожидания, автобус, будто летел по шоссе. Я была с каждой минутой ближе к Неве. Мой город был единственным, что у меня осталось. Опять убегаю, но теперь всё намного хуже. У меня нет вариантов. Теперь обратного пути нет. Его я тоже только что разрушила своими же руками.

И я, наконец, дала волю слезам. Я тихо хлюпала носом в ночной тишине. А они всё не кончались. Ворот свитера промок. Я терла глаза, которые уже пощипывало,  рукавом, и надеялась, что никого не разбужу.