Опыт Дмитрия Глуховского, превратившегося за сравнительно короткий срок из никому не известного субьекта в популярного писателя, навел меня на следующий вывод. В сегодняшней ситуации можно совершенно не заниматься самоцензурой, можно не подбирать сюжетов, не разрабатывать характеров - в целом, не делать этой утомительной литературной работы, правильное выполнение которой отличает профессионала от дилетанта, а также совершенно преображает само произведение. От всего этого можно смело отказаться, а все свои силы потратить на верную рекламную кампанию, от активности которой и правильности выбора ее основного вектора, зависит, каким предстанет автор в глазах публики - талантливым писателем либо графоманом. 

   Другой вывод, напрашивающийся из этой ситуации заключается в том, что лучшее средство продвинуть среднее литературное произведение - это его "обкатка" в медийной среде. Хотя бы в социальных сетях Интернета. 

   Так вот, исходя из всего выше упомянутого, хотелось бы представить Вашему вниманию коротенький отрывочек из планируемой автобиографической повести.

     Я помню этот день. Мне было около 4 лет. Стояла золотая осень, солнце припекало, шумный, ласковый ветер приглашал на улицу. 
  Но я сидел на ковре и строил с братом железную дорогу. Это было увлекательное дело. Все эти паровозики, вагончики были разных цветов, тяжелые и с блестящими боками. Моим кумиром была цистерна. Продолговатая, округлая, всегда прохладная своими, как мне тогда казалось, железными боками, она была покрыта непонятными мне буковками. Я часто оспаривал у брата право вести цистерну в своем составе. 
  В нашу комнату, покрытую рыжим паласом, изображавшим пыльные прерии, вошел папа. Он был нам необходим в том числе как инструктор. Дело в том, что нам никак не поддавались пути. Соединять отдельные части рельсов у нас выходило, но придать им законченную форму было пока сложно. В таких случаях своим опытом делился папа. Он садился на палас, и показывал нам, как следует соединять пути, чтобы у нас получился круглый путь. Мы с братом старательно проделывали все необходимые движения, и вскоре появлялся, как по волшебству, совершенно ровный круг. Рассеянные солнечные лучи, проникавшие через тюль, блестели на сверкающем металле рельсов.
  Затем следовало составлять составы. Брат забирал красивый, в стиле девятнадцатого века, паровоз, несколько пассажирских вагончиков, а так же почтовый вагон. У него получался пассажирский поезд Берлин-Ляйпциг , который считался в нашей маленькой компании верхом шика. 
  Мне доставался электровоз, завораживавший меня своим «рогами», выполненными из светлого и хрупкого алюминия, которые так легко было спустить и поднять обратно; пара товарных вагонов, прямоугольных, выкрашенных в коричневый цвет, точь-в-точь таких, какие мы с братом видели на вокзалах; и наконец цистерна – жемчужина моего состава. Я выстраивал мой состав, который объявлялся мною, по примеру взрослых, «братской помощью советского народа трудящимся Германии», и водил его через дремучие, наполненные героями сказок братьев Гримм, немецкие леса из одного города в другой. Названия я брал с потолка, вернее из разговоров старших. Больше всего меня завораживали названия Гера, которое у меня ассоциировалось с древнегреческой богиней, Цвикау, напоминавшее что-то цветочное, радостное, и Карл-Маркс-Штадт, олицетворявшее не столько классиков социалистического учения, сколько благоговейный восторг, пышность, правду и надежду на счастливое будущее.
  Брат первым запускал свой состав. Он поставил свои вагоны на рельсы и, подключив электричество, стал медленно двигать рычажок скорости. Тяжеленькие вагончики стали двигаться. Сначала медленно, с трудом и одышкой, а потом все увереннее, быстрее, позвякивая и побрякивая. В этот момент на лице у меня и у брата выражался настоящий, неподдельный восторг, который возможен, вероятно, только в детстве – на наших глазах совершалось волшебство.
  У дверей стоял папа и наблюдал за нами. Он молчал, но глаза его были наполнены чувствами, которые он не хотел выразить.
  В тот момент, когда мой состав, наполнившийся продовольствием, «Жигулями» и инженерами, тем немногим, что я знал и чем, казалось мне, наша страна могла помочь Германской Демократической республике, выехал в направлении Дрездена и набрал крейсерскую скорость, в нашу комнату вошла мама и, разместившись на диване, спросила: «Хотели бы вы пойти в цирк»? 
  Конечно, мы хотели. 

Надеюсь, продолжение следует.