ПРОЛОГ

Грегори было всего пять или, может, шесть лет, когда где-то под крышами их небольшого и порядком обветшалого, но все-таки родового замка поселилась птица. Тогда мальчик не знал ее названия, а, став старше, не мог достаточно точно воссоздать в памяти облик и повадки, чтобы определить породу, да и вряд ли это вообще было важно. Поначалу пернатая соседка панически упархивала каждый раз, когда, желая рассмотреть ее получше, мальчишка подходил слишком близко, однако, будучи ребенком довольно тихим и терпеливым, Грегори сумел убедиться, что если какое-то время оставаться почти неподвижным, избегая любых резких движений, птица вполне может безбоязненно сама приблизиться, как будто не замечая его. А может, тоже из любопытства пытаясь изучить человека, пока он выглядит достаточно мирным и безопасным. Несколько недель спустя она иногда даже снисходила до того, чтобы брать прямо с рук ягоды и хлебные крошки, которые мальчишка частенько притаскивал в запущенный сад. С тех пор, как старшего брата отправили на обучение к одному знаменитому магу, единственная компания, на которую мог рассчитывать младший отпрыск древнего, но не просто обедневшего, а уже откровенно обнищавшего рода, были мальчишки из ближайшей деревеньки, водиться с которыми не позволяли ни гордость, ни чересчур спокойный для мальчишки характер. Грегори не привлекали шумные игры и проказы, гораздо приятнее было проводить время в саду, где он не попадался никому на глаза, и в очередной раз перечитывать одну из немногочисленных книг, какие только удалось раздобыть. Пожалуй, когда старший брат ненадолго возвращался навестить семью, больше всего мальчишку радовали именно привезенные свитки, на которые Гилберт копировал некоторые из книг своего наставника, которые потом тоже год или два – до следующего визита брата к родным – читать и перечитывать в укромном уголке. Но тогда еще Грегори был слишком уж мал, чтобы Гилберт заметил и учел его интерес ко всем этим рукописям, поэтому в распоряжении мальчика пребывали лишь домашние книги, лучшие из которых, пожалуй, еще до его рождения были либо проданы, либо заложены, возможно, некоторые – тому самому наставнику Гилберта. Так птичка неизвестной породы оказалась единственной компанией и, в каком-то смысле, собеседницей Грегори. Во всяком случае, когда он читал вслух (первый раз, сам не зная зачем, а потом уже намеренно, наблюдая за реакцией), она устраивалась поблизости и внимательно слушала, чуть распушив оперение и склоняя набок головку. И недовольно щебетала, если вдруг он замолкал.
Так, в один из летних дней, птичка настолько утратила осторожность, что расположилась на тонкой ветке небольшого деревца, создающего своего рода небольшую беседку над скамьей, где расположился мальчишка с книгой. На расстоянии меньше чем протянутой руки от его лица. Грегори то и дело косился в сторону птицы, не смея даже дышать в полную силу, а потом… Потом, повинуясь какому-то непонятному порыву, резко протянул руки, поймав не успевшую вспорхнуть слушательницу в ладони. Он не хотел ничего плохого, он прекрасно знал, что диких птиц нельзя держать в клетках, понимал… просто захотел коснуться этих перышек, на вид казавшихся такими мягкими, почувствовать ненадолго в ладонях трепет крылышек крохотного существа.
Только птичка не шевельнулась. Ни в руках, ни когда мальчик сперва просто развел ладони, а потом бережно положил ее на скамейку рядом. Маленькое сердечко просто остановилось от пережитого ужаса – и причиной этого был только сам Грегори.
Мальчишка неподвижно сидел, не спуская отсутствующего взгляда с коченеющего тельца, совершенно забыв об оброненной на землю книге, сидел долго-долго, пока совершенно не стемнело, а забеспокоившаяся его долгим отсутствием матушка не разыскала и не отвела бездумно повиновавшегося Грегори обратно в замок.
С годами та история, конечно, не то, чтобы стерлась из его памяти вовсе, но сильно заретушировалась другими событиями и впечатлениями. Почти полностью утонув в них. Почти.

Хоть школа Хогвартс и была старым замком, стены которого помнили множество событий и тайн, побывав в нем в разгар дня, мало кто решился бы применить к величественному зданию термин «таинственный» или «мистический». Слишком уж бурно кипела в коридорах жизнь, слишком несмолкаемо звенели и гремели под каменными сводами десятки подростковых голосов, слишком – даже во время, предназначенное официально для кропотливых вдумчивых занятий, разгоряченная атмосфера, должно быть, самой молодости, бурлила, словно закипевшее в котле зелье, которое, как ни прижимай крышкой, от этого только упорнее норовит выплеснуться наружу. Однако где-то через час-полтора после отбоя – обычно этого хватало даже самым неугомонным – все стихало, замирало, являя совсем другое лицо волшебной школы. Ночью становилась куда заметнее прохлада и гулкость просторных коридоров и наполнившихся мраком залов. Если в дневное время безлюдные помещения оставались разве что в самых укромных глубинах подземелий (как правило, оставались, поскольку подростки, словно какое-то газообразное вещество, норовили занять абсолютно все пространство, в которое пропускала бы хоть щелочка), то ночью в опустевших помещениях любой человек начинал чувствовать себя очень-очень маленьким и уязвимым. Даже самые отчаянные сорвиголовы из подопечных Гриффиндора не рисковали шастать ночами поодиночке, предпочитая сбиваться в стайки по четверо-пятеро безобразников, естественно, не способные вести себя достаточно тихо, чтобы через какие-то полчаса их не ловили за уши.
Но всегда оставались люди, ничего не имевшие против уединения. Как и те, для кого окружающая реальность имела лишь весьма сомнительное и спорное значение.
Сэр Грегори Гонт сидел в одном из кресел опустевшего читального зала огромной библиотеки, рассеянным взглядом непроизвольно следя за переливами бликов холодного огня в магическом светильнике, и столь же непроизвольно перебирал в пальцах звенья цепочки медальона с изящно змеящейся S – своеобразной гербовой печатью факультета Слизерин. Молодой мужчина настолько глубоко погрузился в собственные мысли, что постепенно эта цепочка невообразимой путаницей оплела кисти его рук, впившись в кожу и едва не погнувшись, а то и разорвавшись при очередном неосторожном движении. Только это слегка вернуло Грегори в реальность – пожалуй, как раз вовремя.
Шагов он не слышал. Вовсе. А легкий шелест платья вполне мог бы быть и игрой воображения, которое уже столько раз шутило с Грегори свои шуточки – но, кажется, все-таки не сегодня. Меньше минуты прошло, прежде чем, материализовавшись из жемчужного сумрака между стеллажей, женская фигура, неслышно ступающая по каменному полу, проплыла мимо, одной тоненькой рукой в свободном рукаве удерживая еще один магический светильник, поменьше, а другой – прижимая к груди несколько увесистых томиков – не замечая, или сделав вид, будто не замечает барона.
Хелена Равенкло никогда не была особенно общительным человеком, а уж в последние годы, после того, как была выдана замуж и навсегда покинула Хогвартс Саласия Слизерин, вообще мало кто мог похвастаться не то, что честью хоть иногда разговаривать с добровольной затворницей одной из башенок замка, но и вообще видеть ее.
Возможно, не для одного только Грегори это стало невосполнимой потерей.
Девушка закрепила светильник на специальном украшающем стену канделябре, сложила стопки книг на один из библиотечных столов и неторопливо принялась перебирать их. Смесь лунного и магического мерцания, рассеченная зыбкими тенями от наброшенной на светлые волосы вуали, делало лицо с безупречными чертами похожим на лик какой-нибудь мраморной статуи. Когда-то уже довольно давно Грегори решил для себя, что обе Равенкло – старшая и младшая – похожи на Афину Палладу, великую ведьму далеких-далеких времен, одну из тех, кого магглы запомнили и, как это ни забавно, причислили к божественному пантеону. Он, наверное, счел бы леди Равенкло ее потомками, если бы не общеизвестный факт – мужчин провозглашенная богиня сторонилась. Ослепительно красивые старые девы – это, пожалуй, в любую из эпох само по себе – редкость из редкостей. Трудно было судить о жившей давным-давно Афине по картинкам и статуям, в которых неизвестно еще, сколько было правды, но Хелена, пожалуй, была не просто красива или прекрасна. Она была божественна. И Грегори не удивился бы, узнав, что еще спустя несколько эпох магглы будут чествовать, как богиню, уже ее. Хотя и не те времена теперь наступили, чтобы маги могли на всеобщее обозрение творить свои чудеса.
К тому же, нет шансов кому-то вообще узнать о сколь угодно восхитительной женщине, если она заживо хоронит себя в башне, общаясь теперь только с матерью и лишь изредка по ночам, как сегодня, изображая невесомую тень, спускается в библиотеку, наверное, так же хорошо уже выученную наизусть, как сам Грегори в детстве наизусть знал весьма скудный запас книг в родительском замке – хоть сопоставлять подобные объемы было почти абсурдом.
- Доброй ночи, леди, – намеренно приглушенный голос все равно прозвучал под сводами библиотеки чем-то резким и совершенно неуместным, даже сам мужчина почувствовал это. Девушка слегка вздрогнула, судорожно сжав пальцы на богато украшенной обложке одного из фолиантов.
- Что-то вы поздно, господин барон, – сумев совладать с волнением, преувеличенно ровно заметила Хелена, почти не поворачивая головы.
- У учителя всегда больше домашних заданий, чем у учеников…
На едва заметный шутливый тон девушка никак не отреагировала. Может быть, и не вспомнила непроизвольно те времена, когда, сама еще будучи ученицей, норовила не то из вредности, не то просто в своей обычной манере, понаписать в своих работах таких вещей и затронуть такие аспекты, что молодому преподавателю приходилось действительно просиживать потом в библиотеке, освежая в памяти, а то и впервые открывая их для себя. По правде говоря, Хелена была почти невыносимой ученицей! Не только из-за повадок всезнайки и бестактной способности указывать учителям на их собственные ошибки, но и в силу полной неприспособленности к какой-либо практике. Весь класс списывал у Равенкло-младшей домашние задания, формулы, расчеты и рецепты, девочка без запинки могла в любой момент процитировать абзац или выдержку из любого трактата… вот только при первой же попытке просто нарезать какие-то компоненты для зелья девочка едва не отхряпнула себе палец! Знавшая по книгам сотни названий и характеристик разнообразных трав, визуально порой ухитрялась перепутать сушеную мандрагору с корнем хрена обыкновенного. Словно бы ее возвышенная, почти неземная натура противилась абсолютно всему практически полезному! А учитывая привычку быть лучшей, девочка еще и не желала довольствоваться «более-менее проходным результатом», стремясь во всем достичь совершенства и порядком добавляя преподавателям хлопот, преимущественно, разумеется, зелейнику. Хельге Хаттапафф тоже приходилось не так легко, но эта женщина, во-первых, обладала поистине безграничным терпением, во-вторых, все же пользовалась у Хелены тем уважением, которого Грегори удостоен не был. Девочка отлично знала историю и культуру, математику и астрономию, несколько языков, право и даже некоторые аспекты государственного управления, зато самыми смутными представлениями ограничивалась о рукоделии, целительстве, ведении домашнего хозяйства и пренебрегала мелкой бытовой магией. Лорд Салазар еще тогда ехидно поддразнивал Грегори, заявляя, что худшей что в достоинствах, что в недостатках жены себе, пожалуй, нельзя и представить! Так, словно нашелся бы среди мужчин варвар, потребовавший бы от этого неземного ангелоподобного создания таких будничных вещей! Хотя, именно таким варваром был собственный отец девушки, не сумевший ни оценить, ни удержать Равенкло-старшую – сокровище, по явному недоразумению оказавшееся в руках такого, как он! Неудивительно, что у тогда совсем еще маленькой дочери сформировалось столь нелестное мнение о мужчинах вообще. И все попытки объяснить, что может быть, что бывает иначе – разбивались об стену непонимания.
Не смотря на странности девушки, с лихвой искупаемые ее красотой и необычностью, свататься к Хелене начали довольно рано, стоило тринадцатилетней девушке влиться в студенческий поток. Для отца ее – к искренней радости девушки – словно бы и вовсе не существовало, а леди Ровена, совершенно уверенная в разумности дочери, предоставила той редкий в семьях их круга шанс самой сделать выбор. Который Хелена, безусловно, и сделала – решительно отказывая всем, без разбора. Сам Грегори сватался к ней трижды. Казалось очевидным, что он с самого начала был наилучшей из кандидатур – причем именно в том, что было важно для них. Можно не сомневаться, что когда-нибудь Хелена унаследует за матерью главенство над факультетом Равенкло, так же, как он перенял теперь руководство у мастера Салазара. Разве замужество с кем-нибудь со стороны приемлемо для девушки, чья судьба неразрывно связана с Хогвартсом? Кроме того, Грегори был достаточно близок им по духу, по словам Распределительной Шляпы, он вполне мог бы преуспеть и обучаясь на их факультете, обладая всеми подходящими талантами, которые так ценила леди Ровена в студентах. Он, пожалуй, был один из немногих, способных с пониманием относиться к их незаурядности. Не бросил бы, как герой сказки, в огонь лебединое платье! Кажется, леди Ровена вполне с этим соглашалась, но отказываться от своего слова не хотела, оставив последнее слово за дочерью. И до обидного легко догадаться, что это было за слово!
Когда-то, кажется, уже очень давно Грегори с ужасом и невольным гневом представлял себе, что будет, если кто-нибудь из многочисленных поклонников все же сумеет добиться благосклонности Хелены. Как вообще можно было рисковать, доверяя сколь угодно умненькой, но такой юной и знающей мир только через его отражение в книгах девочке столь ответственное право, как можно было так легкомысленно относиться к ее будущему? Но достаточно быстро понял, что как раз об этом беспокоиться стоило бы в последнюю очередь. Ничто не заставило бы Хелену вверить свою судьбу кому попало.
Ничто ее не заставило бы вверить свою судьбу вообще кому-то.
- В общем-то, как раз об этом я и хотел с Вами поговорить, леди Хелена.
- О домашних заданиях? – с вежливым непониманием переспросила девушка.
- И о них тоже, – отчасти непроизвольным жестом барон снова принялся теребить, накручивая на палец, цепочку медальона. Хелена наконец-то повернулась и посмотрела на него по-настоящему, с обманчивой кротостью ожидая продолжения. Этот взгляд был вполне знаком по годам ее ученичества. – кажется, с титулом главы факультета на меня свалилось больше административных обязанностей, чем я мог ожидать. Конечно, мастер Салазар заранее вводил меня в курс дела, но… похоже, что на наш факультет приходится наибольшая часть организационных вопросов.
- Я всегда думала, что ученикам Слизерина нравится… управлять всем и всеми.
- Не стану отрицать. Но учеников с каждым годом все больше, пока что я сам не подыскал заместителя и вынужден совмещать обязанности, боюсь, от этого страдает качество моего преподавания.
По казавшемуся в начале разговора скульптурным лицу девушки пробежала гримаска. О качестве преподавания Грегори Хелена была изначально не лучшего мнения. В выпускном классе она не побоялась даже допекать Салазара, требуя, чтобы ее наставником в алхимии стал сам Слизерин, вообще-то считавший, что женской сестрии в искусстве зельеварения (по крайней мере, выходящего за рамки афродизиаков) делать по определению нечего.
- Мне показалось, Вы ничем последнее время не заняты…
- Говорите лучше прямо, господин барон. Последнее время смысла от моего присутствия в Хогвартсе, как от лишнего колеса в карете!
- Может быть, Вы согласились бы помогать мне иногда с учениками.
- Помогать? – хрустальная маска окончательно треснула, на лице девушки мелькнула растерянность. – Матушка не одобрила мое предложение присоединиться к учительскому составу, лорд Грегори. Она считает, что я слишком молода, чтобы ученики могли воспринимать меня всерьез, кроме того… Вы преподаете зелья, а я так и не сумела добиться сколь бы то ни было значимых результатов. Какая от меня вообще может быть польза?
- Не стоит скромничать, леди. Вы не меньше меня знаете о зельях и ингредиентах… И… ну, Вам не нужно будет самой их готовить. Я скорее попросил бы помочь в теоретической части, составлении учебных планов, наилучших пособий… совершенно не остается времени работать с литературой. Кроме того, еще эти новые студенты леди Хельги… хотя нет, об этом не стоит! – отведя взгляд, резко оборвал сам себя барон. – Ничего…
- Какие могут быть трудности со студентами тети Хельги? – искренне поразилась Равенкло-младшая. Как правило, на этот факультет шли наименее проблемные и наиболее покладистые студенты.
- Я не хотел бы оскорбить Вас, возможно, то, что я назвал проблемой… В этом году больше половины новеньких у Хаттапафф – девушки. А я, как бы это сказать, понятия не имею, как рассчитывать воздействие лунарных циклов у женщин на природную магию, и чертовски боюсь создать из-за этого глупую ситуацию. Понимаю, что против всяких приличий обращаться к Вам с подобными просьбами – благородной девушке вообще не пристало иметь какие-то дела с человеком, даже не являющимся родственником…
Брови Хелены едва заметно дрогнули – от подавленного в последний момент желания упрямо нахмуриться. Ну конечно, заявлять в ее присутствии, что девице чего-то не пристало, не дано или не положено – без пяти минут брошенный вызов.
- Но к кому, кроме Вас, я могу обратиться, когда дело требует подобной эрудированности? То есть, конечно, Вас и Вашей матушки, но у нее, как мы оба понимаем, и на своем факультете довольно забот. Огромной честью было бы работать с Вами, но… ох, право же, сам не знаю, как мне все это в голову взбрело! Простите, леди, думаю, нам стоит забыть этот разговор. Постарайтесь простить мою дерзость. Доброй ночи, леди.
Отвесив самую чуточку неловкий поклон, Грегори резко обернулся и успел сделать пару шагов, направляясь к выходу из библиотеки…
- Господин барон, пожалуйста, постойте.
По губам молодого мужчины змейкой пробежала улыбка. Только на мгновение, потому что, обернувшись, он демонстрировал исключительно почтительное внимание. Хелена слегка поежилась, теребя край наброшенной на волосы тонкой вуали.
- Я… я подумаю, лорд Грегори.

Справедливости ради стоит заметить, что Грегори не солгал ни единым словом. Еще не столь уж давно молодой мужчина с некоторой наивностью полагал, что лорд Салазар его в некотором смысле немножечко эксплуатирует, с годами все больше и больше обязанностей делегируя своему помощнику – и только после того, как руководство факультетом в полной мере внезапно вдруг рухнуло на собственные плечи юного лорда Гонта, до него запоздало дошло, какой на самом деле щадящей была эта «эксплуатация»! Столько лет проработав со Слизерином, став, как казалось, его правой рукой, молодой человек, оказывается, даже не представлял себе, сколько на самом деле трудностей ложилось на хрупкие плечи его мастера. И сам, то ли по недостатку опыта, то ли еще какой-то причине, прилагая все возможные усилия и даже немножечко невозможных, едва-едва справлялся с двумя третями всего того, что делал лорд Слизерин. Не столь уж удивительно, что остальные главы Хогвартса все еще без особенного доверия относились к преемнику. Все понимали, что полностью заменить мастера Салазара не способен вообще никто, но… но все равно это было несколько даже обидно.
Наверное, даже Равенкло иногда чувствовали себя одинокими, оставшись в окружение только лишь своих книг и бескрайнего, особенно если смотреть с вершины их изящной башенки, неба. Или просто начинали скучать, когда даже огромная библиотека все равно оказывалась перечитана, и не единожды, а все созвездия что видимые что невооруженным глазом, но усиленным специальной магией телескопом (пару десятков лет назад привезенным откуда-то с востока по заказу лорда Салазара – специально в подарок госпоже Ровене) тоже становились знакомыми до мелочей, тогда и вспоминали про то, что только люди, живые люди, могут быть столь переменчивы и непредсказуемы, чтобы изучать их можно было до бесконечности. Потому что, если любой студент или выпускник факультета Равенкло, не говоря уж о дочери самой леди Ровены, обещает «подумать», то, без сомнения, намеревается обдумать в полной мере все и со всех сторон, то расщепляя мысль на мелкие составляющие, то, как диковинный механизм, собирая обратно. Это в любом случае требует времени, но, возможно, подобные мысли – конечно, не в отношении чужого факультета – приходили девушке и раньше, все детали и общие схему уже были заготовлены заранее, так что всего-то на второй день после вечернего разговора в библиотеке Хелена спустилась со своих заоблачных высот во всех смыслах этого слова и немного звенящим голосом, слегка не вяжущимся с попытками изобразить царственную невозмутимость, сообщила, что не против попытаться быть хоть чем-нибудь полезной, хотя, к сожалению, вверенные господину барону предметы и факультативы никогда не были ее сильной стороной. Грегори, впрочем, ее притворное спокойствие ни на миг не обмануло, в девушке было что-то от сильно сжатой пружины, а на всех волнах буквально телепатировалось, что достаточно будет одного неосторожного слова или даже взгляда – и ноги ее больше в слизеринских подземельях не будет. Поэтому, рассыпавшись в благодарностях, которые просто-таки на зубах похрустывали льдинками официозности, Грегори старался не встречаться с ней взглядом. Он, конечно, был предельно честен, но эти Равенкло так не похожи на других женщин – примерно как единороги на лошадей – станется с нее и за искренностью разглядеть второе дно! Он ничуть не ожидал, что сработаться с этой «Афиной нового времени» будет легко, но все-таки тешил себя предположением, что после лорда Салазара чей бы то ни было характер препятствием к сотрудничеству уже не станет.
Хотя некоторой враждебности в его адрес, не без труда просматривающейся за холодной любезностью леди, ее согласие помогать не отменяло.
- Вы в шахматы играете? – как-то между делом поинтересовался Грегори, спустя несколько недель их странного сотрудничества. Как он хорошо помнил, пока факультет возглавлял еще сам лорд Салазар, леди Ровена довольно существенную часть немногочисленного свободного времени проводила, соревнуясь с Слизерином в «игрушечных» (как это охарактеризовал лорд Годрик) баталиях, а потому барон почти не сомневался, что дочка ее так же не чужда подобному развлечению.
Запланированные на сегодня обсуждения и планирования на тему «что такое ученики и как с ними бороться» как раз подошли к концу и девушка, явно собиравшаяся попрощаться, смерила Грегори взглядом из-под слегка сползшей на лоб легкой вуали. Глаза у нее были светлее, чем у леди Ровены, уже на грани между зеленью и голубизной, как отразившие небо озера – светлее и гораздо холоднее. Словно для того, чтобы скрыть, что на самом деле дочь была, напротив, эмоциональнее матери, как ни пыталась бы этого не показывать.
- Не с Вами, – выдержав длительную паузу, решительно отрезала Хелена.
- Я чем-нибудь заслужил Вашу неприязнь? – по возможности нейтрально, словно бы тоже исключительно отдавая дань этикету, осведомился барон.
Маска хрустального спокойствия дала болезненную трещину.
- Да, – опустив глаза и поправив вуаль – так, что та, напротив, закрыла почти все лицо своим краем, едва слышно ответила девушка.
- Могу я узнать о причинах? Не хотелось бы и в дальнейшем чем-то Вам…
- Какая теперь разница, что будет в дальнейшем? – голос Хелены слегка задрожал. – Вы все уже сделали! Вы… Вы… это из-за Вас ей пришлось уехать!
- Леди Саласии? – не смотря на некоторый ступор, сразу же понял, к чему идет речь, барон.
- Разумеется! Вы во всем виноваты! Ведь дядя… то есть, лорд Салазар с самого начала собирался за Вас ее выдать! Тогда не пришлось бы вообще никуда уезжать, Саласия могла остаться здесь, с ним, со мной… Он, кажется, даже думал о том, чтобы взять Вас в свою семью, ну, чтобы сохранить фамилию. С какой стати Вам в голову стукнуло третий – третий! – раз тогда ко мне свататься? Я выразилась недостаточно понятно в предыдущем случае? Из-за Вашей глупой выходки дядя Салазар и передумал…
Слезинка скользнула по незакрытой вуалью части щеки, дугой обрисовала плавную линию подбородка.
- Это из-за Вас я осталась совсем-совсем одна в этой каменной клетке. И ничего изменить не могу, потому что снаружи, во всем внешнем мире любую женщину ждет только еще более страшная тюрьма, – глухо закончила Хелена. Грегори, не ожидавший ни столь бурной реакции, ни подобного… безупречного логического ряда – не сразу нашелся, что на это сказать. Для начала, он не был бы настолько уверен, что для Саласии «страшная участь» переезда из Хогвартса в столицу действительно была настолько страшной, как это представлялось Хелене. Кроме того…
- Простите меня, леди, но с чего Вы вообще взяли, что я хоть когда-то собирался жениться на леди Саласии?
- Как будто бы для вас не стало бы непреложным, когда дядя Салазар так решил бы? – теперь в голосе быстро справившейся с собой девушки промелькнул отголосок легкой насмешки. Ну, конечно… на заявление, будто «слизеринец», да еще и один из личных учеников мастера Салазара, способен поступиться древностью и благородства рода предполагаемой невесты ради такой мелочи, как свои личные симпатии, скорее всего, мягко посоветуют посетить хогвартского лекаря – а то заработался, видимо. Все, кто не был среди учеников Слизерина сам и со стороны воображал, будто «знает» их систему ценностей.
То есть, конечно, такая система ценностей действительно была, но понимали ее многие превратно.
- Не стало бы! – с тихой твердостью возразил Грегори. – Для меня не стало бы. Я осознаю, какая это великая честь, но… Думаю, мастер на самом деле передумал вовсе не поэтому. Он видит людей насквозь, поэтому, даже не обсуждая этого со мной, понял. Я никогда не согласился бы быть принятым в их род.
- Отчего же, Вы младший в своей семье, Вашей собственной фамилии не угрожало бы оборваться. Конечно, имя существенно воздействует на Древнюю магию, но Вам самому не обязательно было бы менять его. В чем тут проблема…
- Даже не знаю, как это описать. Долгое время честь быть переемником мастера Салазара играла мне в пользу, открывая для меня те горизонты и пути, до которых я сам, если и сумел бы добраться, то ценой гораздо большего времени и усилий. Я до сих пор, безусловно, счастлив, что судьба распорядилась так, что лорд Слизерин избрал именно меня. Однако наступил какой-то переломный момент… Я не хочу всю свою жизнь быть просто «чьим-то учеником»! Даже такого великого человека, как мастер Салазар! Я бесконечно чту его и уважаю, но… право же, его величие отбрасывает такую тень, что с каждым годом я все больше опасаюсь, что меня – меня самого – никто не заметит и не запомнит. Конечно, превзойти Слизерина, достичь большего – это примерно как попытка попасть в солнце из лука, но… как у его ученика у меня все же есть хотя бы такая надежда. Как член его семьи, боюсь, я даже надеяться не мог бы…
- Вот тут Вы, боюсь, правы… то есть… Признаться, я и представить себе не могла, что Вы можете чувствовать что-то подобное, лорд Грегори. Как-то это не по «слизерински».
- Отчего же. Тщеславие – именно то, в чем нас обычно спешат обвинить.
Взглянув на нее, мужчина обнаружил, что Хелена, вопреки своему обыкновению, в неприкрытом смятении подняла как-то лихорадочно блеснувшие, наверное, от недавних слез глаза. Вуаль практически съехала с волос на плечи девушки.
- Я понимаю, о чем Вы говорите… Как ни странно. Я и не думала, что кто-то может… Прошу Вас, простите мне эту сцену, лорд Грегори, я так давно ни с кем не разговаривала, и вообще ни с кем не разговаривала об этом. Боюсь, я готова оказалась обвинять кого угодно. Всего Вам доброго, господин барон! – неловким и чересчур резким движением поправив на волосах накидку, Хелена коротко кивнула ему и вышла в коридор. Грегори какое-то время почти так же потрясенно смотрел ей вслед.
Неужели он практически наугад и почти невольно сумел обнаружить в душе девушки нужный рычажок? И каким теперь образом следовало поступать со своим открытием?

Вы-таки решились!)

Эти три кусочка довольно давно уже написаны. Просто дело подзависло, я не знала, стоит ли вешать, если непонятно, когда смогу это продолжить - а то и так долгостроя болтается до кучи(

Интересно.

Спасибо) Надеюсь, постепенное выкладывание меня слегка подхлестнет - а то, ЧТО там дальше должно происходить уже обдумала, но не оформляется пока что(

А в целом история длинная будет?

Думаю, что не очень (целиком не прикидывала размер) - ну, в рамках моей специфики.