Все ближе и ближе заветная граница между одними сумерками и другими, все ближе пограничный столб, треснувший от времени, что подточило его вопиюще живой виноградной лозой. Лето кануло в спокойные воды, а вместе с ним и Экклесиаст со своим мешком абрикосовых семечек, и мириады светляков, шествующих по дорогам грибных лабиринтов, и стаи окуней, освещенные призрачным светом гниющих топляков. И много разных иных штуковин, которые перелетая с цветка на цветок, мелькали то перед моим внутренним взором, то перед наружным, да так мельтешили, что я эти взоры не раз путал, и поэтому попадал в неловкие ситуации, уходя домой в чужих башмаках или здороваясь с соседом за его пышную бороду, в то время, как он протягивал мне свою растопыренную пятерню.
Лето не умчалось, оно потонуло, как старое ведро, и мы можем видеть, что оно лежит себе на дне, под осенней водой, по которой флот разноцветных сухих листьев медленно движется к новым землям. Эти новые земли постоянно тревожат наше воображение, и, обсасывая чубук трубки, мы бодро потрясаем кулаками и восклицаем: "Ну уж мы им покажем! Покажем! Напишем все про них!" А все вокруг поддакивают, соглашаются, и в нетерпении примчавшись домой, мы окружаем себя кипами бумаг, связками перьев, чернильницами, сомнительными географическими атласами, разваливаемся в кресле, окутываем себя табачным дымом и в конце концов засыпаем, закинув на стол ноги, опять(!) обутые в чужие башмаки.
А на зеленом сукне едва колышется от досадного сквозняка чистый лист, и мало-помалу проступают на нем едва заметные вначале строки, темнеют, наливаются сочным черным цветом, буквы пускают все новые и новые побеги, приподнимаются над шершавой поверхностью бумаги, и, спустя некоторое время, вокруг нас шелестят дремучие леса, кое-где поблескивающие крохотными болотцами, кое-где перепоясанные ленточками дорог, а кое-где и дымящиеся чьими-то обеденными костерками.
А мы все дремлем и дремлем под ворохами самых разнообразных вселенных. Кот-баюн, закинув ногу на ногу, выдувает из своей дудочки то ли белые комья цветочного тумана, то ли мыльные пузырьки такой разновидности звуков, которые, однажды попав в наше ухо (пускай даже и спящее) остаются блуждать там до тех пор, пока на той горе, что за нашим домом, не свистнет пучеглазый рак.
За тюлевой занавеской я вижу далекую звездочку и всерьез полагаю, что сейчас наблюдают за ней все те, кому суждено однажды встретиться у новых земель, сойти со своих листиков-кораблей и вкопать на берегу новый столб, взамен того, подточенного временем.
Вот-вот постучит в мою дверь разгневанный мой товарищ, пришедший забрать свои ботинки, и я знаю - как только он их оденет, праведный гнев его утихнет, сядем с ним на крылечке, как Бильбо и Гэндальф, закурим пенковые трубки и будем вспоминать старые времена, приходя к такому выводу, что и нынешние времена тоже ничего, хоть и скверные.
Покудова краем глаза видишь тот огонек, всегда знаешь, что стоишь на верном пути и не сошел еще с тропинки, ведущей прямо в загадочное никуда.