[450x300]И хотя я продолжаю ворочать нос и, кажется, только теперь по-настоящему полно и обреченно, уже умеючи скучать по дому, лондонская осень бесконечно насыщена и прекрасна. Она действительно хрустальная, разве что немного более влажная и сырая, чем у Тютчева, но от этого еще более душистая и блестящая. Когда еду утром на автобусе мимо Гайд парка, кажется, что все правое окно завесили гобеленом «Осень»: осеннее переплетение желто-зелено-коричневого в листве сливается с теми же уже опавшими цветами на едва просвечивающем асфальте, создавая совершенно плоское единое пространство. Но даже в центре, на моем любимом Стренде, где нет ни одного деревца, при пятичасовом вечернем солнце, жгуче отражающемся в стекле офисных зданий, Стренд превращается в осеннюю симфонию с остатками тепла и простором уродливой Трафальгарской площади впереди.

Учитывая, что большую часть суток я провожу в безоконном подвале нашей библиотеки, где об осени напоминает только печать на книге, напоминающая, что ее надо сдать не позднее 4 ноября, а, значит, осень еще есть, я чаще всего общаюсь с вечерней, уже стемневшей осенью, которая оказалась по-своему еще гуще и краше. Вы не поверите, но Лондон невероятно бедно освещается вечером: то ли приучая горожан не шляться без дела по вечерам, то ли из врожденной экономии. Я сейчас даже не о том, что иллюминированная Москва действительно достойна устраиваемых ночных экскурсий по сравнению с безвкусной ядовито фиалетовой и зеленой подсветкой фонтанов Трафальгара и циферблата Биг Бена, а о банально-необходимом освещении улиц и переулков. Так, когда я добиралась вечером до Тейт, в некоторых местах приходилось идти буквально на ощупь, потому что ближайший фонарь обнадеживающе светил лишь метрах в 200 впереди. И горят они как-то приглушено-матово, что, надо признаться, придает вечерней желтой листве такой приятный, мягкий, уже влажный от вечерней росы цвет. Еще одна особенность лондонской осени – здесь совершеннно не убирают листву. Ну разве что уже когда совсем голыми станут деревья, приезжает шумная машина-пылесос и приготовляет улицы к бесснежной зиме. Но зато именно эта небрежность дает возможность круглосуточного утопания и шуршания крупной, добротной, словно перебранной листвой.

Листья очень красивые, их бесконечно много, но особенно запомнились мне три. Один я подняла вечером на пути домой и заложила в библиотечную книжку, не подумав, что влажный лист сделает волнистыми от влаги листы книги, так что я буду нежно спасать их утюгом и тайком краснеть, возвращая книгу в библиотеку. Второй спланировал прямо в меня, когда я шла поздно вечером по едва освещенному Гайд парку – он был коричневый и закрыл все мое лицо, заставив вздрогнуть от своего холодного прикосновения и внезапного ослепления, хотя я чувствовала, что ему я могу доверять. Третий, маленький, как у березы, робко лежал в углу у подножия ступеньки в музее Виктории и Альберта, случайно попав в зал Японии, пристав к чьему-то башмаку.

Да еще ко всему прочему опять Луна. Вроде еще недавно был сказочной красоты месяц, так что специально ходила на него любоваться на вечерний Трафальгар, а вот уж почти полнехонькая, разве что с еще не до конца округлившейся правой щекой, так что кажется, что она слегка, в меру кокетливо отвернулась. Но вчера, честное слово, чем дольше я шла по парку, тем крупнее она становилась, словно я действительно шла ей на встречу.

И очень много запахов. В Кенсингтоне вообще пахнет совсем как в деревне в лесу, а в уже темном Гайд парке вечером волнами с земли поднимается холод, тоже совсем как в деревне, когда я выезжала на вечернюю вело-прогулку. Вот только не хватает цикад. Если бы «дикий капитализм» не насаждал кристмас уже с конца октября, можно было бы еще долго жить осенью. Но уже сменили витрины главнго храма шоппинга Selfridges: теперь вместо недавно там красовавшихся панд с табличками «you can’t hate nature» появились не менее програмные и нравоучительные оргии вульгарных дедморозов в небрежно появзаных и на голое тело накинутых халатах, крупных поп-артовски светящихся электронных букв, вроде бы составляющих какие-то слова и бесконечного изобилия чего-то в пирамидами стоящих друг на другах коробках. Это совершенно страшное зрелище и мне как-то жаль фотографирующихся у этой вакханалии детей, раньше с восторгом замиравших у витрин с качественной и дорогой железной дорогой, где все вагончики были добротные и совсем как настоящие. Поживем – увидим.