[380x507]

Мне всегда казалось, что от завитушек и пухлощеких херувимчиков архитектуры барокко можно быстро устать, но на Смольный собор я всегда любуюсь, словно вижу его впервые. Первый раз нас школьным автобусом подвозили к этому бело-голубому ясному собору, второй раз меня привозили на машине мои друзья и только в этот раз я совершала свое собственное миниатюрное паломничество к женственному этому красавцу, как смоль липко-притягательному. Дворцовая набережная сменялась набережной Кутузова, а потом Робеспьера, но заметно это было только по табличкам на фасадах домов, непрерываемой линией протянувшихся вдоль Невы. В какой-то момент свернув на Шпалерную улицу, плоскостная фасадность которой была еще ярче подчеркнута узостью и высотой улицы, я прошла мимо пахуче и свеже убранной цветами церкви Всех скорбящих и дошла до Таврического дворца, вовремя свернув в красивый, хотя слегка обшарпанный, сырой парк. В целом дворец представлялся мне чем-то торжественным и элегичным своей историчностью. Он таким и оказался - весь в тонкой пелене непрекращавшегося дождя, слегка беспокоящего поверхность прудов. Несмотря на непогоду, в парке было немало гуляющих, один дедушка сидел под большим зонтом, читая книжку и аккуратненько подобрав ножки, чтобы и их укрыл зонт; гуляли равнодушно покорные дождю собаки с грустными глазами; а рядом со мной, на лавочке уже немолодые супруги играли в нарды, красиво и профильно повернувшись друг к другу. От стука б игровую доску костей во мне нервно проснулась несдерживаемая, азартная страстность к этой игре и это помогло мне скорее идти дальше, несмотря на усталость в ногах и разморивший меня дождик. Выйдя из парка, я почти сразу нашла ту самую, столько раз мною представляемую башню Иванова, в которой размещался не так давно магазин продукты, о чем напоминали потрескавшиеся буквы ПРОДУКТЫ, замалеванные краской окна и забитая дверь. В пасмурный день этот угловой дом смотрелся с так идущей к нему мистической грустью и вдохновленностью, несмотря на полуразвалившийся балкон. Где-то теперь Башня Иванова 21 века, где сегодня собираются творческие, создающие искусство своей эпохи люди? Я знаю, уверена, что такое место есть. Если знаете, скажите и мне!

Мое недолгое, но все же пешеходное паломничество из центра города к Смольному завершалось все по той же Шпалерной улице и узнаваемо, но по-новому предстал мне собор, начавший виднеться уже издалека, выраставший, увеличивавшийся по мере приближения, словно распускающийся цветок. Такой яркий на солнце, он ни чуть не хуже смотрелся на фоне пасмурного неба, еще более подчеркивающего его голубизну и свежесть. В уже вечеревшее время совсем не было ни свадеб, ни туристов, поэтому встреча произошла в прямом смысле один на один и собор не вызывал тогда ни восторга, ни величественного ужаса, ни златоглавого умиления. Он был просто красив, кокетлив, но истинно радушен. К моему неожиданному восторгу, он оказался теперь уже открыт внутри: в предыдущие годы он все еще реставрировался, сияя свежей краской и отделкой лишь экстерьера. Посмотреть на еще реставрируемый собор и экспозицию старых фотографий собора было небезынтересно, особенно подчеркивали объемность и величие собора маленькие фигурки рабочих под сводом. А вот, пожалуй, одним из самых запоминающихся (я же предупреждала, сколь часто я буду повторять эту непустую фразу) событий был подъем на звонницу. Бестуристичная пустота по кругу поднимающейся лестницы, в колонках выпукло глядящих со стен играла мне не известная, но такая нежная, средневековая, потом барочная музыка. Стены были холодны и сыры и никакого надзора - только ветер словно сердясь завывал из-за угла и что-то писали на стенах стекающие капельки. Было дико, так одиноко, холодно и серо, что мне вдруг непременно, капризно захотелось остаться в этой звоннице, затеряться в ее стройности, чтобы ушли вечером, не найдя меня, смотрительницы. Но вся эта блажь расселась под силой и красотой открывшегося со смотровой площадки вида. Петербург был передо мной. Я в принципе люблю всевозможные смотровые площадки и с теплотой вспоминаю о том, как поднималась на Исаакиевский, но здесь передо мной был самый мой Петербург: прямой, логичный, гранитный, такой каким его замыслил Петр, каким был его голландский каприз. Уместно тут будет вспомнить мою досаду, когда купив карманную карту Санкт-Петербурга еще в первый приезд, увидев прямые, немногословные улицы и минимум улочек, я думала, что мне продали какой-то упрощенный, туристический вариант - так не похожа эта карта была на аналогичную московскую, всю в улочках, переулках и тупиках. Лишь потом, я поняла, что в этой карте есть все, более того, она наглядно объясняет одну из прелестей Петербурга, его архитектурную плоскостность фасадов ,простоту и прямолинейность единого творческого архитектурного порыва. Вернусь к Смольному. На площадке была всего лишь еще одна женщина, а красивый дикторский голос под музыку рассказывал из колонок про все видимые здания, двигаясь по часовой стрелке по кругу. Я прослушала эту замечательную экскурсию два раза, не обращая внимание на то, как холодно продувает мою сырую одежду ветер. Передо мной был и исторический Петербург, и утраченный, и только строящийся. Стоит ли говорить, как мне не хотелось уходить.

Логично, что, завершая Смольную прогулку, я прошлась мимо здания Смольного института увенчанного российским флагом, вспоминая утраченные интерьеры и умниц-красавиц, которых рисовал в свое время Дмитрий Левицкий. Уходила через пропилеи, встретив одну очень хорошенькую фотографируемую невесту, у которой белый подол платья был природой изукрашен черно-черно, с разводами. Сначала пытаясь сесть в троллейбус на не той стороне улицы, я наконец-то разобралась с направлением и была доставлена спасительным 22 маршрутом прямо к моему дому.


11.08.08.
Вновь зашла в Мраморный дворец, потому что очень люблю и сам дворец, и его дворик, и четыре очень насыщенные, даже забарахленно уставленные комнаты коллекции братьев Ржевских. Подождав 20 минут у таблички "перерыв 10 минут", я попала в музей, прошла по моим излюбленным комнатам, еще раз останавливаясь у одного из автопортретов Врубеля и обильного Кустодиева, а потом посетила две устроенные в музее выставки. Юрий Злотников был интересен, но я хотя и люблю авангард, люблю его за его умственность, а, согласитесь, думать не всегда хочется. Скорее всего именно благодаря тогда недумающему настроению, я так увлеклась огромными, с жирными мазками, иногда порезами холста картинами испанского художника Маноло Вальдес. У него почти каждая картина - переосмысление кого-то из непоколебимых авторитетов, будь то Веласкес, Рубенс, Тициан. Где-то даже была его цитата о том, что его живопись своего рода история искусств, осмысление художественного наследия мастеров, но не словами, а самой живописью. Мне такое недоступное искусствоведение показалось путь и несовершенным, но довольно оригинальным и действенным. Покидать прохладу дворца и возвращаться в к тому дню уже разгоряченный Петербург Марсового поля очень не хотелось, но строгость смотрительниц и невозможность безнаказанно побродить по самому дворцу, заставили меня тронуться в дальнейший путь.

Четвертой и последней частью Русского музея стало вторичное, год спустя, посещение Строгановского дворца, не обремененного на тот момент новыми выставками. Я прошлась по нему быстро, не вчитываясь, не рассматривая заново их реликвии и коллекцию, а наслаждаясь и каждый раз удивляясь красоте интерьеров, на мой вкус, лучших в Петербурге, столь богатом на искусные интерьерные убранства. Мне кажется очень занятной та крайняя комната, в которой сохранились три разных паркета, по которым была восстановлена история этой комнаты и для чего она в какое время своего существования предназначалась. Все остальные комнаты неизменно полны света и водности с Мойки, через открытые окна, отфильтрованно-монотонно, приятно шумит Невский и единственная досада - что нет теперь возможности взять и выйти на балкон.

Было еще долгое 11-ое, были и 12-ое, 13-ое, 14-ое. Но не хватило времени и пищущего напряжения, постоянных воспоминаний и воссозданий, чтобы все это тогда, уже вернувшись в Москву, засев в деревне, законспектировать. Может быть, оно и лучше иногда бросать вот так вот, не досказав.
[533x400]
[533x400]