Крупицы первого снега, снулый город, все та же дорога, известная наизусть, все та же горячая кровь в венах, руки глубже спрятать в рукава - это расплата за ненависть к перчаткам, опустить сияющие глаза, задавить под веками это тихое, неугасимое, больное сияние, облизнуть губы, и уснуть в метро.

И мне приснится Форнарина, смеющаяся в лицо Рафаэлю.
Теплый тон кожи, "она все понимает не так", она плотоядно улыбается и - перерождается в Мадонну на холсте. Кисть отпускает ей все грехи: он возьмет их на себя, потому, что она не ведает, что значит грех. Она грешит невинно, ибо не знает другой жизни. Ему - ему! - платить за ее грехи болью, ему тревожиться, терять, принимать ее кару, а она улыбнется и уснет, она посмотрит на него долгим взглядом, потому, что она ни на секунду не забывает о своей баснословной власти над ним, о том, что когда ее нет, блекнут его краски, о том, что он может злиться на нее, что она может быть капризным ребенком, говорить ему страшные слова - но когда он вспомнит холодную нежность ее губ, горячее объятье ее маленьких рук - то он, сгорая от стыда и злясь на себя - снова вернется к ней, потому, что уже не может по-другому.

Или о том, что я ищу правды не в победе и в ясности, а в поражении и молчании. Только тогда, когда тебе больно, ты поймешь другого. Представим на секунду мир, пораженный заразой эмпатии - ты всегда чувствуешь боль, которую принес другому. Это мир, который не нуждается в законах и религии. И законы, и религия - просто попытка объяснить, что другому тоже больно. И когда ты сам чувствуешь боль, ты чувствуешь, что другой жив, и что этой боли ты должен придать значение.
Я за мир без приданных значений. Я против знаков неба, я за дыхание мира, за самую суть вещей. Я ненавижу пафос, хотя сам болен им с рецидивами. Я не за победу добра и справедливости. Прекрасный, совершенный мир, всеобщая любовь и благость не стоят одной человеческой и грешной любви. Я за истинную жизнь, за ее пот и грязь, за ее боль и стыд, за ее величие и жестокость, а не за идеалы, которые надо создавать. Чувствуй, что другой жив, и ты жив с ним - вот тебе и все идеалы добра и справедливости.

Если ты небезгрешен, ты милосерден. Совершенство жестоко, оно не прощает измены себе. Несовершенство индивидуально. У него есть свои слова - пусть и шепотом. Прощенный, ты и сам простишь. Т научишься этому раз и навсегда.

Мне снятся холодные перроны, замерзшие деревья, блеск инея на проводах, чужие люди, сведенные со мной на несколько мгновений моей не такой уж долгой жизни, мне снится машина, плавно набирающая скорость, желтые листья на тротуарах, желтые окошки и кошачья фигура в одном из них, мне снится смеющееся лицо Форнарины, так и не понявшей, кто был с ней, любившей его "по-своему".

Страшное слово "по-своему". Это значит "для себя". Любить человека слишком плохим или хорошим - страшная ошибка. А любить его обычным - каково?

Я знаю, что все это разговор с пустотой, бессмысленные претензии в администрацию мироздания, что все это глухое отчаяние, и все эти мечты, так ясно пролетающие перед мной, и игра теней на потолке, и темное небо, стучащееся в окна, все в серебряных и золотых каплях, и это замирание сердца над обрывом - все это зря... Я знаю, что я не прав, что я бьюсь впустую и идеализирую те идеалы, которыми жить нельзя. Но я увидел в них великую правду жизни. Без торжественной мишуры, без долга стать хорошим, без обреченности на лучшее.

Я живу своей неправдой.