Когда мне было 14, я любил заглядывать и спрашивать. Я чувствовал себя важной шахматной фигурой, которая должна сделать свой ход.
Когда мне было 15, я стремился к бессоннице, как к дару. И не было ничего выше и бесследней. Легче паутины на ветру, легче и бесполезней.
Когда мне было 16, я чувствовал себя ледоколом, обязанным разрезать Арктику напополам.
Когда мне было 17, я обернулся и увидел, что льды за мной сшиваются опять.