Грех об этом, конечно, прозой писать, но слишком устал, чтобы рифмовать.

Великое всегда растворяется в обыденном. И при этом не теряется в этом. Только вот приглядеться надо.
Знаю я один кинотеатр. Старенький, никому особенно не нужный. Старые фильмы показывает. И работают в нем три женщины. Двадцать лет работают. Сами двигают тяжелую аппаратуру. Сами клеют старые кинопленки, а те разваливаются по частям. Приходят на работу, даже если заболели. Потому, что кроме них - никто.
И любят свое дело. Причем не слепой любовью идиота. А такой любовью, когда у тебя опускаются руки, потому, что понимаешь - тупик, баста, ничего лучше и не может быть. И от того, что это - твое - охватывает страшная немота, потому, что боишься спугнуть - словом, вдохом. Но это и так никуда из тебя не денется, и ты это сам прекрасно понимаешь.

А иногда такое бывает и не только с работой. Ты в первый раз видишь лицо человека, но вдруг из самой глубины души поднимается огромной, невесомой волной предчувствие, и - обрывается, и с пеной перемешиваются мгновения, которые еще предстоит пережить, и картинка неясна. Вот это лицо - раскрывается тебе навстречу. Вот оно - полное горя. Вот оно - искаженное то ли страстью, то ли гневом, не разглядишь. И ты смотришь на это родное, чужое, усталое лицо - и то ли предчувствуешь, то ли вспоминаешь. Но волна уже обрушилась, и под твоими ногами только мокрый песок.

А что касается разных мест в городе, то тут все совсем по-другому. Проходя где-то, никогда не знаешь, когда, с какими мыслями, с кем, зачем и откуда ты пройдешь тут снова. И порой воспоминания несовместимы. Так, словно ты идешь по одному и тому же месту в параллельных мирах. Так и утешаемся, господа, так и утешаемся.