Он старался не оглядываться идя по сумеречным улицам древней столицы, и старательно, лихорадочно запоминал каждый шаг, каждый камушек, скрипнувшей под подошвой тяжелого ботинка, каждый поворот, предложенный ему таинственным путеводителем. Внутри него прыгал от восторга ребенок, буквально опьяненный новизной и таинственностью происходящего, и без конца задавал вопросы, десятки, сотни - почему? Как? А что будет, если? Иногда, когда очень хотелось он сворачивал с дороги, которой вел его молчаливый проводник и восторженно убегал в красивую каменную арку или сад, попавшийся по дороге, а то и вовсе прыгал в подвал, увидев в темноте досок какого-то интересного зверька. Свернув в такие места, он рассматривал их, в надежде понять, кому принадлежали эти дома и кто тут жил - или живет. Углубляясь в эти переулки и новые улицы, зачарованный ими, он забывал, зачем он пришел сюда. И тогда на ближайшей лавочке он замечал проводника, все так же закутанного в потрепанный плащ, и из-под капюшона раздавался усталый вздох. Проводник вставал и неторопливо шел перед ним, ведя его новым, им же и выбранным путем. \"А что, - думал он - Все дороги ведут в Рим. А если не ведут - зачем нужны такие дороги?\" И снова высматривал какую-нибудь манящую подворотню. Это был город призраков. Они заполняли его артерии-дороги, что-то кричали проходящему сквозь них проводнику, пару раз даже бросали в него что-то. В него тоже бросали, особенно когда он, заинтересовавшись чем-то, начинал присматриваться к призракам. От этого они начинали терять очертания и превращаться в его глазах в бесформенные куски материи. Им это не нравилось, кто-то убегал, кто-то пытался запустить чем-то. В первый раз прилетевший прозрачный кочан капусты, брошенный какой-то шумной тогровкой оставил след, как вполне реальный. Потом пришла мысль, что если не обращать внимания на них и их действия, призраки не смогут ничего поделать. Оплатив это открытие десятком синяков он перестал страдать от них и не пытался уже уклоняться. Вначале он возненавидел этот темный город с шумными призрачными базарами и низкими переходами, заставлявшими кое-где чуть не ползти за стремительно удалявшимся проводником, но потом он влюбился в него, когда он смог оценить величественные громады готических особняков и сады, не уступавшие легендарным садам Семирамиды из слышанных им в детстве легенд, в которых кружились под руку с легким ветерком разноцветные листья, речки с чистейшей водой кое-где пробегавшие по городу, как бы в насмешку тяжелым водным каналам, пронизавшим столицу и несущим в себе неизвестно каких чудовищ, полюбил этот сумеречный свет желтой луны и специально подобранных и искусно спрятанных фонарей - часто казалось, что свет идет ниоткуда, и огромный диск луны - этот глаз невиданного фонарщика, своей нечеловеческой волей освещавшего путь там, где это надо и хранившего тень там, где она была столь уместна. Но даже не эта красота навсегда привязала его к странному городу. Там были такие же, как он. Не призраки, живые. Он достаточно часто видел их и всегда старался позвать, догнать их и часто у него это получалось и они стояли, пристально изучая друг друга, или наоборот, кто-то из новых знакомых подхватывал его руки и тянул куда-то... Проводник терпеливо ждал. Были и те, кто увидев его, молча доставали клинок. Его это не пугало и даже не удивляло, он и сам считал, что хорошая схватка дает куда больше поводов к дружбе, чем, скажем, грандиозная попойка, и что это отличная возможность познакомиться. И редко отказывался от вызова - когда ему просто не нравился новый знакомый и он аккуратно его обходил. Были и те, кто упорствовал и тогда он старательно сметал с дороги тех, кто не хотел отойти сам. Ему это нравилось, хотя и не вызывало сильных чувств - он после каждого движения старательно искал в лице оппонента следы понимания, что игра не стоит свеч, чтобы можно было первым предложить прекратить безобразие - он чувствовал себя тем неуютнее, чем сильнее его хотели достать - он не понимал этого. \"Ярость, ненависть - это ведь всего лишь приемы воина да убийцы,- думал он тогда - а они живут этим...\" И шел на врага. Потому что совсем не умел защищаться. Проходя мимо многочисленных мастерских он то и дело примерял новые доспехи, комбинировал их, добиваясь идеального баланса защиты и подвижности, любовался результатом, пробовал на прочность и... Неизменно выбрасывал после пары раз использования. Ему все очень нравилось, но это было не то... Он мечтал собрать доспех, который защищал бы не его а от него, от того, что иногда рвалось наружу и выбравшись, застревало в глазах холодными красными искорками. И тогда он выбирал самый совершенный клинок из из всех, что мог найти, смазывал его ядом и шел, повинуясь возникавшему в то время безошибочному чувству, тщательно отмечавшего в его голове места, где были живые. Призраки на его пути часто не успевали понять, что произошло, как их засасывало в эти искры, заставляя их светится все ярче. К счастью, это что-то не переносило свет и... Что-то еще, что было
Читать далее...