она всё молится Его богам, дорога калёно-красные кирпичи, "ты понимаешь, господи, не отдам!",а сверху чистят подобный спам, им всё равно, хоть кричи-не кричи; ей кто-то кинул в почтовый ящик подробный план Изумрудного града, и если ноги её дотащут там Гудвин сделает всё как надо, она пошла, но она не Элли, Страшила-Лев-Дровосек-три в одном, уже вторая пошла неделя, уж силы тают в девичьем теле, но надо сделать всё и вернуться в дом; самой не справиться ведь этих трое и каждый тянет к себе одеяло, ей и себя не хватает-мало, и хочет выкинуть их порою, устала, черт побери, устала!; но раз взялась, излечить решила, вернуть Его в никогда-не-отдам, то первый в очереди Страшила, чтоб если надо за что-то было, то получать по своим мозгам, а Льву всадить бы храбрость, смелость, главный страх-не поймёт, обсмеёт и бросит, каждый раз когда сутки и в осень ей всегда теплоты хотелось от Него одного просто, и щемит в области подреберья, но там железо карсета и пустота, а дровосек в ней сидит и верит, что сможет стук разгонять больше ста, того что сердцем зовут, чем любят, что бьётся бешенно за Него, что вот с таким не страшно в люди, и в голове этот отзвук будет и сон прийдёт только затемно; и вот пришла, на приём записалась, волшебник Гудвин розовощек и мелок, сказал -- о, боже, какая малость, и это всё что ты так хатела?--ты знаешь, детка, я старый мошенник, не буду тебе запускать пыль в глаза, ты и сама это можешь, верь мне, вобщем мне нечего больше сказать,--достал ей тряпичное сердце, солому,--выпей вина и сожги всё до тла, знаешь потом будет всё по-другому, вернешься спокойно к родимому дому и забудешь о том какой раньше была;она всё так же молится Его богам, уверенно, но только голос тих, спокоен, "спасибо, госпади, спасибо Вам, за то что не одна, за то что двое!"...
я умею любить,
..............но не могу уважать,
я б умерила прыть,
.................. но расходится стать,
я б сломала себя,
.................но на столько ли важно?
когда просто любя,
..................от тебя моя жажда,
когда ты мой сушняк,
....................всё равно буду пить,
ты пойми, сшита так,
....................то что ты моя нить,
все молекулы тела
..................на ядре из тебя,
ты пойми, я хотела,
...................только так и любя...
сто одиннадцать в час, слов твоих без ответа,
боевой мой раскрас, я потеряна где-то,
двести грамм и без колы, льда добавить немного,
я сегодня безмолвна, в роль вошла недотроги,
желтым дымом пою тишину с сладким запахом вишни,
я сейчас никуда не уйду, да и ты здесь не лишний,
посиди просто рядом, выпей чая с жасмином,
я тебя своим взглядом никогда не покину,
кофеином по венам, никотин по сосудам,
понимаю--мы бренны, и я спорить не буду,
я сегодня нема, буду губкой словестной,
в моём сердце зима, без конца, неизвестно,
когда снова с тобой я вступлю в диалог,
понимаю, ты злой, но всему есть свой срок...
Ну, сыграй мне, за красивые глаза, за мерси –
Оторопев, оглушась благодарным «браво!»
Я – не то, чтобы требовать: я не смею просить,
Даже брать предложенное – в уверенности на право.
Я подсяду сбоку, следя на рукой,
Которой мелодию, как женщину гладишь,
Прогоняя вглубь восторженный ком
В ознобе твоих распалённых клавиш.
Мне моё значенье – равнодушно побоку:
Я – слушатель, которому мало,
И если решишься, сумеем оба мы
Взорвать респект гламурного зала.
Мы всегда на виду, как все двуногие,
Которым от зрителя в колки не скрыться –
Ну, сыграй мне, чёрт, на клавиатуре Нокии
Божественное, от чего расправляются лица!
Хоры судьбы закачаны из сети –
Сдохнуть ли в их незатейливой трели? -
Сыграешь? Нет? Чёрт с тобой – и прости.
Я и тишину выношу еле-еле.
этот странный покрой штанов из вельвета,
эта улыбка, пушистый букет из ромашек,
всё пропечаталось в фотографии лета
без меня, без простых примитивных поблажек.
да, это всё прошло без меня, как обычно,
просто снимок в руке по ночам перед сном,
разговоры с собой, слёз щекой по привычке,
и все мысли потоком о тебе об одном.
эти дни, как вельвет-полосатые сутки,
то полоской пушистой, то до дна в материал,
в той последней поездке в маршрутке,
когда летнее фото ты потерял
поняла что с тобой докурили мы лето,
и небрежно мне память оставил тайком,
в этих днях бархатистых полосок вельвета
что хранятся сейчас под замком...
какой-то странный период, период конца лета...
кто-то бесит, что-то бесит, всё чаще накатывают волны взаимонепонимания.
кто-то пишет то, что проливает на тебя свет совсем в другую сторону, просто со своей эгоистическо-капризной стороны, не входя в положение твоего состояния.
происходят вещи которые накладываются друг на друга пластами недоверия, кризиса, плохого впечатления и просто хоронят под собой всё то хорошее, что когда-то было и вообще-то осталось, но чтоб всё это достать обратно, нужно перекопать и перемыть не один слой грязи.
я не хочу из-за чьих-то проблем в личной жизни и неадеквата по отношению к окружающим, да и элементарному эгоцентрическому психозу терять друзей и знакомых.
без объяснений. без извинений. без понятия.
одно хорошо, то что я спокойна и уверена на все сто в том, что уверена. каламбур. похуй.
белый лист пуст,
она сидит опустив глаза,
вяжет в пучок мыслей куст,
ненавидит себя от того что зла
на него непришедшего,
за отсутствие пьяных губ,
что становится сумашедшею
когда в ласках своих он груб.
междурёберная червоточина
распускает по крови яд,
ей бы видеть его воочию-
этот серо-топящий взгляд.
только он поступил по-другому,
беззвонковым, безвестным стал,
а она целый день дома
собирает слезы-хрусталь
и боится уйти за порог,
что случится так-он вернется,
заготовив речей впрок,
упиваясь частицами солнца
и не спит и не есть, ждёт,
репетирует главную роль-
вдруг почувствует, вдруг прийдёт
сероглазый её король...
в голове полнейший неадекват
холодный чай, ибупром и горячий ром -
коктейль из дури и трезвости солоноват
от слез;
хватит, господи, измываться над моим нутром
жизнь как спорт, после каждой успешной сотни - кураж
финишируешь каждый раз - да с тем ли?
а потом снова медленно поднимаешься на четвертый этаж
постепенно теряя под ногами землю
покрупично рассыпаешь себя песком
растрачиваешь дни и ночи на пустоту
вместо того, чтобы взявшись за руки брести по воде босиком
вместо того, чтобы распахиваясь настежь падать в траву ничком
не измерять стыдливостью наготу
и топить золотистый мед в свежее молоко...
я тут пропила всю память и забыла пароль от старой аськи, она работает автоматически только на домашнем компе, а так как не могу его восстановить, то в рабочее время сижу на другой...
кому надо стучитесь, только предупреждайте кто это...
просто трудно вырывать буквы из воздуха, как пуговицы с мясом; вот оно существует, но зачем?
зачем что-то вырывать из того что задумано.
то, что происходит без нас, то, что просто висит в воздухе и надо лишь схватить, стоит протянуть руку, руку к, так называемому, перу.
вот оно существует, но мы пытаемся усовершенствовать, пробовать что-то новое.
эти отголоски болтаются, как нитки на оторванной пуговице с кусочками ткани, нечем заткнуть дыру на оставшемся полотне; просто штопать, грубо штопать, подбирая нить по цвету, оттенкам и структуре.
результат всегда предсказуем--жалкая попытка скрыть свою несостоятельность, свою бедноту, свою невозможность приобрести что-то новое.
они сидят и распутывают две клавиши печатной машинки, застрявшие и запутавшиеся между собой, жуя килограммы никотина на языках, смакуя спирт мозговыми клетками и жадно глотая воздух хоть кого-то смысла, фильтруя его через мембрану адекватности.
от усталости они выходят на улицу в поисках желтых фонарей проливающих свет хоть на что-то, своим монохромным взглядом они пытаются разложить белое на цвета и запихнуть в черное как можно больше.
черный всегда имел больший успех, всегда казался загадочнее и привлекательнее, потому что на нем незаметна грязь, а если она есть, то эффект только усиливается; любое пятно можно списать на задумку или продолжение композиции; капли воска, спермы, майонеза или кетчупа всегда хорошо контрастируют с отсутствием цвета.
если ко всему этому добавить красивую рамку или облачить в яркую шуршащую обёртку, то ценность абстракции выростит намного.
кто-то заходит дальше, они начинают мастурбировать кору своего мозга всеми возможными способами: есть псилоцебин, нюхать кокаин, героин, спиды, курить канабис; лишь бы вытащить осатки сознания или получить оргазм каждой клеточки выливающийся в многообразный бред который потом можно описать.
зачем всё это, когда уже давно всё написано?...
затем что просто это надо Мне...
это всего лишь обшмётки...
Без году неделя, мой свет, двадцать две смс назад мы еще не спали, сорок - даже не думали, а итог - вот оно и палево, мы в опале, и слепой не видит, как мы попали и какой в груди у нас кипяток. Губы болят, потому что ты весь колючий; больше нет ни моих друзей, ни твоей жены; всякий скажет, насколько это тяжелый случай и как сильно ткани поражены. Израильтянин и палестинец, и соль и перец, слюна горька; август-гардеробщик зажал в горсти нас, в ладони влажной, два номерка; время шальных бессонниц, дрянных гостиниц, заговорщицкого жаргона и юморка; два щенка, что, колечком свернувшись, спят на изумрудной траве, сомлев от жары уже; все, что до - сплошные слепые пятна, я потом отрежу при монтаже. Этим всем, коль будет Господня воля, я себя на старости развлеку: вот мы не берем с собой алкоголя, чтобы все случилось по трезвяку; между джинсами и футболкой полоска кожи, мир кренится все больше, будто под ним домкрат; мы с тобой отчаянно непохожи, и от этого все забавней во много крат; волосы жестким ворсом, в постели как Мцыри с барсом, в голове бурлящий густой сироп; думай сердцем - сдохнешь счастливым старцем, будет что рассказать сыновьям за дартсом, прежде чем начнешь собираться в гроб. Мальчик-билеты-в-последний-ряд, мальчик-что-за-роскошный-вид. Мне плевать, что там о нас говорят и кто Бога из нас гневит. Я планирую пить с тобой ром и колдрекс, строить жизнь как комикс, готовить тебе бифштекс; что до тех, для кого важнее моральный кодекс - пусть имеют вечный оральный секс. Вот же он ты - стоишь в простыне как в тоге и дурачишься, и куда я теперь уйду. Катапульта в райские гребаные чертоги - специально для тех, кто будет гореть в аду.