[353x520]
Ты хочешь что-то написать? Тогда не читай чужих постов. Ты хочешь что-то сказать? Тогда не слушай других людей…

Переполняющее желание посылать всё и вся нахуй никак не связано с процессом творчества. Черпать вдохновение в ненависти к обыденности? Смотреть на мух, ползающих по стеклу и обсуждать это? Увольте. Надо когда-нибудь встать и уйти. Стряхнуть с себя полудрёму и пойти вперёд. И все эти старые разговоры о будущем, о том, что завтра надо становится лучше…

Перестать обращать внимание… Но они все так раздражают, люди… Эти знакомые… Как зуд от укусов маленьких муравьёв. Маленьких, но таких самонадеянных. Возможно, они помогают куда-то идти быстрее, если идёшь. Но когда хочется остановиться… Как же они зудят!!!

Ты смотришь в окно, а поезд уносит тебя всё дальше. Дальше? Или ты мечешься между городом и кромкой суши? Движение или клетка – определение твоей жизни? Пасмурно, но вид так приятен тебе, он так знаком.

Тебе хотелось бы вернуть всё обратно. Ты мечтаешь, что встретиться надо было мгновением позже, а потом сам себя обрываешь… Без этого не было бы тебя. Это и было началом тебя. Ты смотришь за окно – пробегают промокшие берёзы, ты почти ощущаешь потустороннюю сырость, хотя это так нелепо в тёплой электричке – новом вагоне. За стеклом ты будто видишь себя самого, смотришь с высоты полуметра на свой профиль, уставившийся в чистый дождь, без радиомосковских осадков. Ты ходишь по грани, чтобы не сорваться на мысли с московским акцентом, чтобы и рижский акцент не пересилил.

Ты думал, что забыл, но это лишь километры, километры в крови, которые помогли забыться, а в чём-то и отречься. Но теперь – ты всматриваешься в лица, ожидая встречи, ты прикасаешься к стенам, надеясь почувствовать следы. За пару дней оно сломало лёд и чутко завладело тобой, обернуло тебя в своё тёплое одеяло. Тебе и приятно, и не по себе. Вспомнить… Но ничто уже не вернётся. Наконец ты это понимаешь, но как-то лениво, нехотя. Ты смотришь на капли дождя, стекающие по стеклу – так придёт твоё понимание, но капля ещё не упала.

Кто я такой: студент, человек или мужчина? Я оставил свою карточку с характеристиками дома на камине, а камина дома у меня никогда не было.

Затуши огонь в своём сердце, я сегодня прохожу мимо – волны, вот что привлекает меня сегодня, солнце – вот, что привлекает меня сегодня, песок – вот, что привлекает меня. Тебе не нравятся такие знаки препинания? Мне не нравится уже язык, на которым мы с тобой говорим.

Никаких скандалов, милая, никаких переговоров, я приехал сюда отдыхать, я приехал быть с собой наедине, моя землянка по росту подходит только мне. Кстати, для таких как я – землянки быть не может.

Что мне нужно – я возьму по ходу жизни, остальное оставлю вам, жертвы талого льда, зачем вы ищете каких-то аналогий, вы уверены, что они есть, зачем вы ищете какие-то законы, они помогают вам жить, почему вам не хватает вопросительных знаков, как и мне, а не находите, что и запятые от чего бы их не писать на ещё более старый манер?

Д: Ты знаешь, Лена к тебе ревнует.
Р: Ну, хоть Наташа к тебе - нет.
Д: Ну да.
Р: Мне кажется, она догадывается, что мы с тобой всё-таки не спим, потому и не ревнует.

Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна, чужими глазами из чужого лица...

Все кругом такие самостоятельные и самодостаточные, хоть сиди и дрочи всю жизнь!

[485x660]Он был странным человеком – совершенно не верил в людей, не верил людям, он наперёд знал, что от жизни нечего ждать. Его действительность была изрытой ржавчиной, была пустынно сухой и горькой на вкус как ржа. Стоило ему оглядеться, стоило выйти на улицу – он надевал маску пожирателя чужих душ. Всё человеческое, с чем ему приходилось сталкиваться, он осмеивал, как делает калека, навсегда лишившийся возможности ходить. Вера, господь бог, любовь, дружба – для него всё это значило лишь ещё один повод к шутке – едкой, разъедающей чужие души в его и других глазах. Вся история человечества сводилась для него в торжество человека над зверем – человека, потому что лишь человеку присуща глупость, обман и жестокость. Звери в его глазах были куда более человечны, ангелы на его небесах были больше зверьми, чем людьми.

В глубине души он был добр. В глубине души когда-то в детстве он верил в какую-то осознанность, с которой проходит жизнь. Потерянный рай – потерянные на заре человечества чистота и доброта – зеркальное отражение детства, которое для каждого не проходит бесследно. Для него оно было прямой дорогой в ад. В ад по эту сторону могилы, в ад, который порастает зелёной травкой на могилах недавно погребённых. Адом для него было царство живых. Но он плакал в кинотеатре на заднем ряду, когда показывали сказки, где добро, отважное и беззащитное волшебным образом побеждало зло.

В его языке было столько яда, что каждый раз, отравляя других, он отравлял себя. Он, конечно, любил близких людей, но эта любовь давалась ему с трудом. Чем ближе он знал людей, тем сильнее видел их несоответствие с идеалами. Он ненавидел человечество, но его привлекали незнакомцы, потому что в первую встречу они не успевали ему наскучить. Он не прощал тех, с кем встречался второй раз.

Люди думали, он их ненавидит. Он страдал. Его боль, сжигавшая изнутри душу и сердце, дышали жаром на подходивших к нему близко людей. Но люди, эгоистичные люди, привыкшие во всём видеть себя, чувствовали лишь обращённую к ним ядовитую усмешку – слишком ядовитую, чтобы её сравнивать с греческой – предсмертной улыбкой погибающих, с которой они сходили в воды Стикса.

Он был сосудом, наполненным человеческим ядом. Он, загнанный зверь, ненавидел в себе человека!

С каждым годом я, кажется, становлюсь всё циничнее. Самая циничная улыбка – у черепа. Его смертельный полуоскал – ответ на извечный вопрос о смысле жизни. Ответ самой жизни.

Насколько серо, насколько безрадостно наше будущее? Будущее человечества. Да-да, именно безрадостно, потому что радость – судья и спутник удавшейся жизни. Безрадостны массы в своей темноте. Будущее, как и прошлое, погребено в «болоте».

Раньше я, кажется, много писал об этом – о том, насколько жизнь несправедлива, насколько хочется быть выше, необходимо быть выше «среднего» уровня. Писал и думал о том, что есть конфликт массы и индивида, есть огромное количество недалёких и заблуждающихся. Сейчас в голове тоже проносятся такие мысли, но писать об этом сложно. Не получается. Всё выливается в иступлённое уныние, разбивается о стену безнадёжности, если хотите. Уныние жить, уныние быть. Самые лучшие, самые яркие, красочные надежды сами себя исчерчивают в чёрные полосы. А жалкие попытки жить – что ж, они прекрасны. Я им радуюсь, я живу, но живу не делясь с остальными, с теми – кому не надо туда лезть, и вызываю непонимание, отторжение. Стольких людей надо послать к чёрту. Стольких! И всё люди близкие – сейчас или некоторое время назад.

Я устал не потому, что мне 20, и что вся жизнь позади, я устал, потому что это будет продолжаться всю жизнь, люди не переменятся. Я устал разграничивать в своей жизни иронию с правдой. Я устал от риторических вопросов, на которые мне дают ответы. А есть ли разница между правдой и иронией? Есть ли ирония в оскале у черепа?

Мы пережили Наполеона и Гитлера.
Переживём ли мы сборную России по футболу?

«Я» - с этого слова начинаются любые книги и произведения. С этого слова начнётся когда-нибудь и моя книга, если она будет написана. За что бы ни брался автор, из под его пера на бумагу льётся одна эта буква – всеобъемлющая «Я».

Вы когда-нибудь бывали в Риме? Раньше люди не могли позволить себе сесть на самолёт и в жалкие несколько часов перелёта оказаться в вечном городе. Но они могли взять в руки книгу и погрузиться в переживания самого города. Книга обладает душой своего рассказчика, она даёт ощутить весь зной итальянского лета и прелесть итальянкой открытой души.

Бывали ли вы в Риме? Когда-нибудь я проведу вас туда.

Рига.
Москва.
Рим.
Венеция.

Скоро будет что рассказать. Что-то по настоящему интересное. Что-то красивое и занимательное.

Д: Знаешь, как в детстве говорили: "У кого короче - сидит дома и отращивает"!
Д: ... Хотя к тебе это не относится.
Р: Может она за равноправие - чтобы все могли сидеть и отращивать?!

(Пауза)

Д: Кажется, она обиделась.

Ты никогда не утруждала себя выбрать время, правда? Ты всегда приходила ко мне, когда хотела. Но в этот раз всё было иначе. Ты никогда не подпускала к себе – лишь перед тем, как проснуться, ты давала мне понять – кто ты. Сперва это был лишь взгляд, а я понял спустя несколько дней, потом ты поцеловала меня на прощание. Сегодня всё было иначе.

Я не помню, приходила ли ты с кем-то ко мне тогда, твой образ заполнял меня всего, я забывал сразу же всё, что происходило кругом. Но сейчас – ты была с другими – с парой. Я начал гладить тебя, ты не сопротивлялась, но стоило мне поцеловать тебя, ты похолодела и отпрянула, хотя я знал, что ты не уйдёшь, я знал, что будешь со мной. Твои черты лица – словно вырезаны из слоновой кости, твоя смуглая кожа, твои аккуратные волосы. Таких не бывает в жизни. В жизни – это только мираж. Твоё тело – сильнее любого наркотика. Кто ты? Ты мне так никогда и не называла своего имени. Его у тебя нет? Хотя, я прекрасно знаю тебя. Ты приходишь в моих снах, чтобы я не порвал с ними, ты каждый раз напоминаешь мне о несовершенности реального мира.

Делить тебя с жизнью, с реальным миром – это проклятие. Проклятие, слаще которого не бывает. Это жизнь, которая перекликается с блеклой действительностью. Когда появляешься ты, я уже не могу с уверенностью сказать, что я вообще когда-либо что-то чувствовал в этом мире, что я любил кого-то кроме тебя. Сновидение, образ. Но ты изменяешься. До сегодня я боялся тебя, сегодня я взял тебя. И ты была покорна. Новая жизнь?

Я мог бы уже жить и не чувствовать оков каждого дня, но ты меня возвращаешь к ощущению нереальности реального мира. Ты меня заставляешь насторожиться.

[339x509]Осталось ответить на вопрос – а что нам делать с гордостью. Стыдно – гордиться нашей стране также, как это делают малые страны в роде Латвии. В России могло бы быть достоинство, если бы её флагом не подметали на глазах у миллионов европейцев пол, по которому протопталось столько народу… Это похуже, чем сжечь. Когда сжигаешь – символ исчезает. Это, всё же, какое-то уважение – страх, внушаемый флагом, сжигается вместе с материальной оболочкой. Наши же флагом вытерли сцену и оставили его, заляпанный, где-нибудь. Я не думаю, что грязный флаг внушает гордость…

Выигрывать – было бы с чем выигрывать! Ну да не суть. Откликаться на происходящее в мире – это не по моей части, я предпочитаю заниматься глубинным бурением своей души и иногда тела и откликаться на его позывы.

Знаете, человек со всеми его подсознательными реакциями – бесконечная яма рассказов. Можно говорить так долго и, порою, интересно. Хотя, мне больше нравится, рассказывать. Говорить – так проще, так ближе к музыке, так больше инструментов. Даже философия – не бывает систем, система ложна уже по тому, что она является системой – в той или иной степени закрытой. Система сама в себе заключена, самой собой и ограничена, даже «открытая» система ограничена своей открытостью. Метафоричность наряду с воздействиями на эмоции, афористичность – это куда более верно. Человек не система, хотя органы его все похожи у каждого на каждого. Есть другое – есть многое непонятое, есть хотя бы сознание, которое есть и нету, которого никто не видел, о котором все говорят. Человек, скорее, струна, издающая звуки. Звуки музыки. Философия объясняющая должна лишь затрагивать струну так, чтобы та издавала музыку, не больше, но и не меньше. Система – описание толщины и материала струны, описание среды, в которой та находится – попытка избежать столкновения со всеобъемлющей музыкой. Попытка закрыть глаза. Мы все и закрываем их.

***

Сказать, что из безразличия рождается любовь – соврать против себя и всех других. Стоит сказать, что из безразличия рождается любовь у некоторых. Я и пишу про некоторых, у кого схожие организмы, потоки мыслей, боли в суставах. Из безразличия как у калеки рождается спокойная любовь, которая постоянно сталкивается с вниманием к деталям, отвращением по утрам, раздражённостью не выключенного света. При слепой любви всего этого нет. При безразличии же постоянно приходится преодолевать себя и других, приходиться вести какой-то диалог. Любовь постоянно щетинящихся ёжей, которые более чем уверены, что жизнь им ничего хорошего не преподнесёт. В то же время, эти ежи очень хотят, чтобы о них заботились, по-домашнему заботились, как это было с детством. У нас всё перекликается с детством. Кому-то не дали достаточно внимания, кого-то обидели родители, а кто-то завидовал старшему брату – а потом всю жизнь мы пытаемся компенсировать то, чего нам не хватило. Кто-то подсознательно, у кого-то это проявляется лишь в соприкосновении с такими чувствами, а кто-то беззаветно ищет по всей жизни, закрывая глаза на всё остальное. Я до этого и не переживал так особо, я до этого и не искал, да и продолжаю не верить в какую-либо искренность (что тоже необходимо преодолевать), но будучи рядом – мне вспоминается забота, вспоминается уют. Какие-то мелочи вроде заваренного кофе, за который не надо говорить «Спасибо!» или выглаженная рубашка – они возвращают ощущение, когда я был кому-то нужен, когда был окружён уютом детства. Хотя, знаешь, это черта, наверное, в глубине души, характерна всем мужчинам – стремление к уюту в объятиях женщины. Пусть, время сейчас спокойное, но где-то подсознательно мы всегда готовы умереть, отдать жизнь. Одним словом – наша жизнь – ожидание смерти; ваша – ожидание жизни. Потому хочется раздеться, снять с себя все чувства, всю напыщенность, почувствовать себя дома…

Дом. У кого-то есть дом?

В субботу утром все кругом либералы - всем на всех насрать!

Если бы я сказал тебе всю правду, ты бы испугался, мой читатель. При всей нашей любви - нам очень больно жить правдой. Я иногда говорю правду, и уже за это меня считают оригинальным.

[530x699]Говорить всю правду - сродни убийству и самоубийству.

***

Наверное, Христос в пустыне тут смотрелась бы не так "приятно". :-)

[482x699] В жизни не получается, как на картинах древних мастеров… Древних – потому что они так далеки от нас. Как далёк каждый человек от каждого.

Писатели по-разному описывают самоубийц, но у многих получаются очень даже одинаковые психи, которые чего-то ждут, которые ищут спасения в балансировке между жизнью и смертью. Странно, у самоубийцы совсем другой взгляд. Взгляд, который видели совсем немногие, а описывали ещё меньше. Да и не верят таким описаниям, принимают с улыбкой. Это даже страшнее, чем просто не поверить. Полувера. Она пострашнее всего неверия…

______

Кто не заметил, слова стали тяжелее… Многие хотят стать писателями, я стал… Это в словах, во взглядах на окружающее… Остаётся начать писать.

______

В глазах самоубийцы вы никогда не найдёте никаких вопросов. Не найдёте неуверенности. Для самоубийцы сделать «шаг» – также просто, как вынести мусор – иногда этому мешает лень, иногда сломанный лифт, но запах заставляет всё же в скором времени выйти из квартиры. Так и с самоубийством – необходимость, к которой кто-то идёт с тем же лёгким сердцем, с которым выбрасывают мусор, а кто-то - скрипя и не снимая тапочек.

Сомневающиеся самоубийцы – это выгодно, киношно-денежно выгодно. На такое смотрят с верой мечтатели, которые представляют, как лишаются жизни. Они не продумывают до конца то, как облегчить себе страдания или избавить себя от «неудобства» смерти. Очень часто такие смеются над теми, кто отдаёт «дань» смерти – умывшись, наложив макияж, одевшись в свои лучшие одежды. Позвольте мне не согласится с Цвейгом – он говорил, что это некоторая слабость, так поступать, ненужность, чрезмерный пиетет, мне кажется, это всё то же педантство или какая-нибудь другая грань в человеке, которая обращает на себя много внимания из-за «пикантности» ситуации, с которой столкнулись другие люди. Кстати, Цвейг тоже покончил жизнь самоубийством.

У самоубийцы в глазах бывает отчаяние – но холодное, когда уже нечего сделать. И он так смотрит на жизнь… И опять, мы приписываем характерные черты, индивидуальные черты каждого человека, всем самоубийцам в целом. Убийца – как тип, как образ – человек, который, не задумываясь, станет на перила, улыбнётся отговоркам, и … вынесет мусор в первый раз.

______

Самоубийство: берёшь пистолет, делаешь ему минет, через какое-то время он кончает тебе в голову. Не все умеют делать минет – это нормально.

______

Говорить в одной статье о сексе и самоубийстве – это паранойя? Или лишь повторение моей излюбленной темы – граней?

______

А что для вас любовь? Ведь тоже существует какой-то образ… Вот только – в момент, когда бьёшь её по лицу, называешь сукой, понимаешь, что именно сейчас её ты и любишь, потому что иначе тебе безразлично. Каким я был раньше безразличным, когда не верил, что можно ревновать, что ревновать нужно. С другой стороны, насколько нужно быть в прошлом безразличным, чтобы потом оценить ту боль, которую хочешь причинить, если тебя «променяют». Любовь не может быть ни сумасшествием, ни пожаром. Внутри – обжигающий холод, внутри – боль безразличия, которая удивляет и выводит из себя. Парадокс? Трагедия, скорее… И этот «обдуманный» холод, и твоё «весомое» слово – в них не то, что не верят, в них при желании, заставить себя верить – трудно. Проклятие чувствующих, проклятие думающих и понимающих – просто непохожих. В моменты слов любви ты превращаешься в волшебника, вызывающего огонь силой магии, только и всего. Но ты совсем не напоминаешь ту самую молнию, которая зажигает пожар в лесу… Ну что ж, по крайней мере я могу выхолощить любое твоё чувство по стрункам и уложить на полочке.

Проклятие – это уж точно… Маленький дар, с которым мне предстоит жить… Хотя я более чем уверен в глубине души, что это лишь дело времени – узнать меня, и поймёшь, что я в принципе ничего и ни к кому не чувствую. Узнать ещё немного, и поймёшь – что всё это ерунда, что я такой же как все.

Про любовь у меня явно не получается так хорошо писать.

Любовь – ощущение между проколом кожи и введением содержимого шприца в вену. Дальше уже что-то другое, что-то «навешанное» на чувства. Чистая любовь ускользает от нас, стоит только о ней подумать.

______

[430x600]«Что есть истина?» Вы не задумывались над содержанием этой фразы, сказанной с этой картины? Понтий Пилат – самый человек. Иешуа – самый Христос. Насколько важный вопрос! (издёвка) Решающий момент всей христианской цивилизации! И мы с этим жили две тысячи лет – с анекдотом в центре культуры. Человек, спрашивающий у бога «Что есть истина?» Что может знать об истине бессмертный бог? Что может знать об истине человек, на долю которого редко когда приходится более 70 лет? Любой буддист бы сказал, что они друг Читать далее...

Муррррр! :-)

Розы, розы... А мне васильки нравятся!

Покончить жизнь супружеством...

(с) O.Henry

В жизни каждого человека бывает момент, когда уже стоит остановиться и взглянуть назад, оценить всё сделанное и не сделанное. И задуматься над потуграничным будушем.
см. дальше