Тогда еще никто не боялся случайно оставленных сумок. Она, вероятно, была очень рассеянной, она забыла полиэтиленовый пакетик у скамейки. Там были какие-то книги, расческа и что-то еще, но копаться в чужих вещах совсем не хотелось, а вот в паспорт заглянуть пришлось. Симпатичная светловолосая девушка являлась обладательницей совсем не идущего ей монументального имени – Александра Николаевна Серебрякова. Воображение рисует широкий книжный корешок. Хотя, если не Александра, а – Саша, Саша Серебрякова, то… Впрочем, не важно. Тут и адрес, естественно есть. Можно, конечно в гости зайти, вернуть найденное, но почему-то не хочется, лучше отправить до востребования по почте. И пускай в свои двадцать три года она навсегда останется Александрой Николаевной. А вдруг ей срочно нужны эти вещи, вдруг у нее билет на завтра куплен? Великая вещь – слабость, она так сильна. Иррациональный эгоизм победил - бандероль легла на весы, и от всей истории осталась бы одна квитанция, если бы не письмо нежданное.
«Здравствуйте! С вашей стороны было очень любезно возвратить потерянные вещи! Меня приятно удивила ваша честность, может быть, здесь не уместен сей факт, но в пакете лежал кошелек с зарплатой. И хотя зарабатываю я немного, меня бы вполне устроили просто документы, кажется, так зачастую и практикуется. Я также оценила и вашу тактичную анонимность, правда обратный адрес и ваше имя означены на обертке, что позволило мне написать вам. Жаль, что вы не нашли возможности отдать вещи лично, впрочем, наверное, это было вам не совсем удобно по ряду причин. Исходя из вышесказанного, предлагать вам какое-либо вознаграждение было бы невежливо и несправедливо, однако промолчать я не смогла, и поэтому вы читаете это письмо. Большое вам спасибо! И не только за вещи, а еще и за некую информацию к размышлению. Всего наилучшего, с уважением, Александра».
Глупо, наверное, живя в одном городе писать друг другу письма, но письмо позволяет выверить каждую буковку, фразу из десяти слов можно обдумывать часами, бумаге чуждо неловкое молчанье. Нам часто не хватает смелости произнести всего лишь слово, и, жизнь, любящая сильных, больно карает нерешительность. В письме можно быть чуть лучше, чуть выше, чуть благороднее, можно быть тем, кем бы хотел себя видеть.
Через неделю был написан ответ, по сути те же вежливые фразы, но отправной точкой последующей переписки стал именно он. А после – письма знакомства, взаимного расшаркивания, кратких набросков дальнейших портретов. Каждое из четырех писем значило очень многое. Потом наступило молчание. Она не писала неделю, две, три, месяц.
И стало понятно, что если не выйти за рамки общих фраз, радом с квитанцией лягут три вскрытых конверта, и все.
«Так легко верить в чудо, пока окружающий мир кажется заманчивым и таинственным. Конечно, нет ничего плохого в этаком взрослом здоровом скепсисе, если при этом та самая жизнь – не изрядно потрепанная и вылинявшая декорация к скуке. Ну, пусть, нет никакого Деда Мороза, зато есть ребенок, способный позволить себе не подвергать сомнению его существование. Может даже, это твой ребенок. Сын или дочь. Их детский жизненный аппетит еще очень долго будет заражать своей безудержностью. Являя собой более чем объективное доказательство возможного волшебства, ребенок как бы мешает вырождению цветного мировосприятия. О чем-то похожем я думаю, общаясь с верующими. Вроде, сам я – атеист, но, глядя на человека искренне проникнутого идеей Бога, начинаешь вроде как бы сомневаться в собственной стройной концепции отрицания. Но религией не увлекаюсь. И детей нет. В детстве море хранило бесконечный ряд образов. Я видел пустынные бухты, песчаные берега, помнящие глубокие кругляшки, оставленные деревянной ногой пирата, я видел мерцающий в штормовой ночи Летучий Голландец. Один только запах морской воды рассказывал о далеких землях, о недостижимо далеких землях. А сейчас – ничего. И не море это никакое, а лужа Финского залива. И пиратов нет, и берегов недостижимых никаких нет. И это хорошо. Хорошо, но невыразимо уныло. И вода остается просто водой, грязной, холодной непроницаемой водой
Обсуждение одиночества не может стать настоящим человеческим общением, но общение не станет настоящим без темы одиночества.
И письма перешли на «ты». Так началась игра.
«Мне было 7 лет, и я пошла в первый класс. Мне казалось, что я очень взрослая. Я старательно выводила в тетрадке каракули, постепенно превращающиеся в буквы, и мечтала стать октябренком. Наша классная руководительница заболела, и некоторое время ее замещала другая учительница - Ирина Михайловна. Высокая, очень красивая, ей было тогда около сорока. Она часто улыбалась, шутила, была внимательна, и я немного завидовала ученикам из ее класса. Один раз на перемене мне стало нехорошо, и я просидела начало урока в медкабинете, меня уже хотели отправить домой, но самочувствие улучшилось. Возвращаясь в класс, я услышала в тишине пустынного коридора голос Ирины Михайловны и чьи-то всхлипывания. Мне стало интересно, и,
Читать далее...