Мне припомнились наши прогулки в ясные зимние дни вдвоем: повиснув на его руке, я полулетела огромными парящими в воздухе шагами рядом с его длинным спокойным шагом. При этом мы однажды повстречали одного из многочисленных русских нищих, и я хотела сунуть ему серебряную десятикопеечную монету, которую получила, чтобы учиться "правильно распределять деньги". Но тут мой отец пояснил мне: суть верного распределения состоит в том, что всегда достаточно половины того, чем обладаешь, вторая же половина неизбежно причитается ближнему. И он с серьезным видом разменял мне маленькую десятикопеечную монетку на два восхитительных крошечных серебряных пятачка
поэт писал : Вечное отчуждение в вечном состоянии близости - древнейший, извечный признак любви. Это всегда ностальгия и нежность по недосягаемой звезде
Нарцисс смотрится не в зеркало, сотворенное рукой человека, а в живой источник и, значит, созерцает там не просто себя, а свое дивное единство со всей видимой природой.
Снег идет и ложится на листья
и на перья летящих птиц.
Они в стекла стучат, ударяясь,
чтоб о чем-то спросить.
В доме мебель скрипит,
словно семечки щелкает кто-то.
Бывают вечера, когда я выхожу
И трогаю руками камни-
Светлее конопли; углами стен они
В хлеву крестьянском служат.
Когда-то плитами фасада были
Той церкви, что теперь уж нет.
Дарю свои слова тем, кто приходит в сад. В спокойном созерцании окружающей меня красоты я ощущаю жизнь вселенной. Время от времени тишину нарушает взрыв первой атомной бомбы. Поразительна красота атомного гриба. Он вырос всего в нескольких километрах от меня и был подобен чуду стремительного восхода солнца. Неведомо как — но я не погиб. С тех пор я раб красоты.
Главное — я наедине с природой. Время от времени пишу какое—нибудь слово. Опасаюсь потерять искусство каллиграфии. В руках тростинка, на столе тушь и белый лист бумаги. Я сам изготовил ее. Значение слова не играет роли. Важны лишь завитки, из коих оно состоит. Еще важней — свободное пространство между знаками. Их осязаемость — это и есть тайна общения.
нас привезли в товарном вагоне, в полной
темноте, выбросили на перрон, слепящий свет прожекторов,
конвоиры стреляют в воздух и вдруг один мой друг, пожилой
итальянец, говорит: «Мне нужно отойти». – «Зачем?!» – «У
меня есть пара чулок, и я должен их продать». Я говорю:
«Где, здесь, на этом перроне?!» – «Здесь. Если здесь есть
мужчины, то всегда найдется один, которому нужны чулки для
жены или возлюбленной…» Немцы загнали нас в разрушенную
церковь, пол которой был устлан соломой, и тут он
возвращается. И у него в стакане – мед. Он принес мед. И
каждому раздал по ложечке меда.
через 2 дня начала дрожать земля и стали падать бомбы. Это
были американские танки и бомбардировщики. Американцы начали
наступление. В нем участвовало 3000 танков!.. Рвутся бомбы,
снаряды, все мечутся, буксуют машины… И немцы выгнали нас из
этой церкви на воздух, а было холодно, начало марта. А мы
были в одних резиновых комбинезонах. И я воспользовался
неразберихой и побежал в овраг. И по нему выбрался на другую
сторону. И вдруг увидел собаку и овец. Овцы пытались
пощипать озимые, а собака лаяла и их отгоняла. И я ей
сказал: что ты делаешь?! В этом ужасе, в этом хаосе ты –
единственная, кто хочет соблюдать порядок! Я наклонился и
стал сам бросать овцам траву. И она увела своих овец… Я бегу
и вижу дом, лестницу, бегу по лестнице, попадаю в комнату и
вижу накрытый стол на 13 персон. Как последняя, Тайная
вечеря.
В тарелках был налит суп. Я набросился на него. И вдруг я слышу, что кто-то
поднимается по лестнице. И входят 12 молодых красавцев-
немцев в форме военных летчиков. Я застыл с ложкой, но 13-й,
чей суп я ел, сказал: пожалуйста, ешь. Не знаю, как я доел.
Я побежал вниз, и внизу меня схватили, посадили на мотоцикл
с коляской и повезли в другой лагерь…
К чему я это все рассказываю? Все драматические вещи,
которые на нас обрушиваются, они в конце концов помогают нам
жить.
Под ротондой Гранд-отеля играют две девочки лет девяти. Одна из них катается вокруг ротонды на велосипеде. Другая проворно делает стойку на руках и застывает в таком положении, юбка падает ей на лицо, тощие ноги торчат в воздухе. Та, что катается вокруг ротонды на велосипеде, монотонно выкрикивает:
«О, какая любовь, о, какое страдание!..»
Она исчезает. Потом возвращается.
«О, какая любовь, о, какое страдание!..»
Знаменитый режиссер Франческо Рози для обсуждения фильма приходил со своей всегдашней сумочкой, в которой неизвестно зачем была масса карандашей, ластиков, ручек… Прежде чем начать работу, он раскладывал все это по порядку на столе. Хотя ничего не писал, писал Тонино. Когда за ними приезжало такси, Рози медленно начинал укладывать один за другим свои карандаши обратно в сумочку. Тонино кричал: «Скорее, скорее, такси!» — «Моменто…»
Он будто собирался со своими мыслями таким образом.
Великий греческий режиссер Ангелопулос чашечку кофе величиной с наперсток может пить в течение двух часов.всегда создается впечатление, что он не с вами говорит о сценарии, а с чашкой кофе.
У Мстислава Ростроповича спросили:
- Как вам удается сохранять такие трепетные чувства к своей жене?
- Очень просто, - ответил Ростропович. - Когда я смотрю на Галю, я каждый раз на ней женюсь.