— Ах да, я слышал, что в России дают хорошее образование... tre\s bonne e/ducation... Да... Ты знаешь, чем отличается наша жизнь на землях гоев от нашей жизни здесь?
Рабинович усмехнулся. Он и сам бы хотел знать — чем.
— Тем, что твоя фамилия может прожить там тысячу лет, и полить её кровью, и удобрить прахом своих поколений. Но все равно придёт день, когда та земля крикнет тебе: «Грязный вонючий жид! Убирайся с моего тела!» Она будет орать тебе это в лицо, даже когда ты упадёшь на неё на поле боя, она отравит тебе этим воплем последние минуты жизни, и ты умрёшь с горечью в сердце, даже не зная, как читается «Шма, Исраэль!», потому что твои ассимилированные гортань и нёбо не приспособлены для звуков этой молитвы...
А твоя земля... Ты мог болтаться вдали от нее тысячу и две тысячи лет, но когда ты всё-таки вёрнешься сюда из прекрасного города своего детства и своей юности, от любимых друзей и возлюбленных (обаяние чужой расы!), которых ты так умело ласкал... когда ты все-таки вернёшься... она отверзает для тебя своё лоно и рожает тебе, и рожает — дважды в год... Ты не успеваешь снимать плоды с деревьев... А когда ты умираешь, она принимает тебя в последнее объятие и шепчет тебе слова кадиша — единственные слова, которые жаждет услышать твоя душа... Вот что такое эта земля — для тебя. И только для тебя... Для других она была камнем, бесчувственным камнем, как фригидная женщина. Потому что женщину можно угнать в чужой гарем, её можно взять силой — но насильник никогда не дождётся от неё вздоха любви.
Сегодня она отыскала в посудно-хозяйственной лавке, которую на задах улицы Агриппас держал весьма сурового вида ультраортодокс с длинными седыми пейсами, накрученными на дужки очков, — белую фаянсовую кружку с грустной надписью по-английски: «Оральный секс — тёмное, одинокое и неблагодарное дело, но кто-то ведь должен им заниматься...»
— Если перечитать соответствующее место у Пророков, уделяя внимание топографическому, так сказать, аспекту проблемы... то выясняется, что некоторые особо сильные, как бы это точнее... сопроводительные эффекты явления Мессии шарахнут тютелька в тютельку по нашим замечательным коттеджам...
— Да... — задумчиво подтвердила вдруг Ангел-Рая, — это предусмотрено. Выйдут потоки из Иерусалима, и расколется в долине земля.
— Вот здесь как раз и расколется, к е**не матери, — вставил Рабинович, качаясь над обрывом.
— Но бояться не надо, — спокойно сказала Ангел-Рая, как будто твёрдо что-то обещала публике.
— Хорошенькое дельце! — воскликнул Рабинович. — Я одной ссуды девяносто тыщ взял...
Они с Доктором стали спорить: посчитает ли банк «Леуми» Конец света за уважительную причину для прекращения выплат или это ярмо и дальше придется тащить...
— ...Однажды после лекции он подошёл ко мне и сказал, что его интересует русский мат, а помочь ему разобраться в этом ни один преподаватель то ли не может, то ли не хочет... Я сказала: «Садитесь, пишите: два имени существительных. Одно означает мужской половой орган, другое — женский половой орган. И — сказуемое, обозначающее способ взаимодействия двух приведенных выше имен существительных. При помощи трёх этих слов создается богатейший пласт русского фольклора. Например, путем морфологических изменений имени существительного, обозначающего женский половой орган, можно образовать бессчетное количество самых разных по значению понятий. Например, синонимы к словам: испугаться, врать, украсть, болтунья, ненадежный человек, ударить, избить...»
— ...выгнать, придурошный, — подключилась к перечню известная писательница N., — ...мм... запропастить... конец...
Некоторое время обе они — почтенная престарелая дама и известная писательница — напрягали память и интеллект, вспоминая новые и новые понятия...
Совет поселения выделил им, по соседству с Зиминым, «караван», и эти всегда приветливые летние старички, в нахлобученных белых панамах, с утра до захода солнца копают в свое удовольствие, так напоминающее тяжелый, изматывающий труд.
— Ты слышишь, — сказала она псу, — это верная мысль: настоящее удовольствие должно очень напоминать тяжелый, изматывающий труд. Ведь и в любви так?
- Это в какой-то мере роман отчаяния, - пояснил он.
- А можно ли отчаяться в какой-то мере? - спросила я. - Ведь это всё равно что быть немного в ужасе или пребывать в состоянии слабого экстаза.
Мелисса Бэнк, "Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле"
Альтернативщики — травники, гомеопаты, иглоукалыватели, суггестологи, массажисты и экстрасенсы буквально не давали ей дух перевести. Один из «своих», специально для этого смотавшись в Москву, привёз загадочный биокорректор — круглый талисман, содержащий в себе сплав из шестидесяти видов минералов, металлов и водорослей, — последний писк суггестологии. Талисман требовалось носить меж грудей, он спрямлял биополе.
Другой торжественно принёс и вручил инспектору транспортной полиции хрен моржовый — довольно крупный экземпляр, сантиметров в шестьдесят, — действительно, как выяснилось, существующий в природе и действительно, как это ни странно, представляющий собой кость. Хрен моржовый, подаренный неким шаманом в арктической экспедиции (его владельцу? как это сказать без неприятной в нашем случае двусмысленности?), — следовало повесить над кроватью. Он тоже на что-то страшно благотворно влиял и что-то мощно спрямлял...
В кафе "Вивальди" Арчи спросил меня, помню ли я определение ада у Данте.
Я задумалась, потягивая свой капуччино.
- Подождите минутку.
- Близость без интимности, - сказал он.
- Послушайте, Данте. -Я собиралась напомнить ему о Джейми, но вместо этого вымолвила: -Я просто не рассматриваю вас в этом плане.
Он пробурчал:
- Избави меня, Господи, от младенцев.
Мелисса Бэнк, "Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле"
Лепестки раскрываются. Ее имя - Персефона. Цветы растут у нее изо рта, из ноздрей; каждая плавная линия ее обнаженного тела - цветущий сад.
...
Она чувствует взгляд любовника на своем теле. Персефона раскрывает лепестки ему навстречу. Показывает самые сокровенные бутоны. Как жар забирается в ее тело, как она ласкает свои лепестки пальцами, липкими от сока!..
...
Ее пальцы ложатся между ног - там, где губы раскрываются внизу шелковистого живота, как цветок, и на них выступает роса... Лепестки раскрываются и закрываются... Теперь скользкий язык Персефоны облизывает толстую сочную ножку тычинки...
...
Пчелы ползают по всему ее телу, медлительные и одурманенные запахом. Они трут язычками все ее складочки и собирают на себя пыльцу из ее цветочной вульвы. Щекочут и сосут. Питаются.
Когда тебе задают вопрос "Что есть истина?", ты можешь только одним способом ответить на него так, чтобы не солгать. Внутри себя ты должен увидеть истину; а внешне - сохранять молчание.
Разве кто-нибудь из нас, кроме как в наших снах, действительно ожидает, что вновь увидит самого дорогого ему человека, даже если он уходит лишь на несколько минут, по самому обыденному делу? Нет, отнюдь. Всякий раз, как только они скрываются из виду, мы в глубине наших сердец записываем их в мертвые. Уже получив так много, рассуждаем мы, можем ли мы ожидать, что нас не сбросят с небес, как Люцифера, за столь вопиющую самонадеянность нашей любви?
Кастро пообещал, что нормальная жизнь (или её отсутствие, если вы кубинец) будет восстановлена очень скоро. Кастро посоветовал своему народу сидеть спокойно, расслабиться и ждать. Вполне возможно, что они до сих пор ждут. Не часто набредёшь на кого-то, кто совершенно, абсолютно, на все 100% неправ. Но Фидель неправ на все 100.
Кьелл А. Нордстрем, Йонас Риддерстрале, "Бизнес в стиле фанк"
— У вас случайно нет такого знакомого с красным лицом, тремя глазами и ожерельем из черепов? — спросил он. — Который между костров танцует? А? Еще высокий такой? И кривыми саблями машет?
— Может быть и есть, — сказал я вежливо, — но не могу понять, о ком именно вы говорите. Знаете, очень общие черты. Кто угодно может оказаться.
Организм внутри меня изучил, наконец, по-быстренькому, русский язык и завозмущался. Я, это, жрать хочу, сказал он. Подождешь, сказал я. А долго ждать, спросил организм. Долго, сказал я. Идите вы на хуй, сказал организм, или ты сейчас жрешь или у тебя сейчас не встанет. Пять минут можешь подождать, спросил я. Пять, спросил организм, пять могу. А что будем жрать, поинтересовался организм. Бутерброды с колбасой, сказал я. А молочка, спросил организм. И молочка, сказал я. А водку в меня сейчас не пихай, добавил организм. Хорошо, сказал я, не буду. Организм благодарно и с настороженностью врубил все свои секундомеры.
-Ну ни ёбаный ли насрать! - заорал Митрич. - Я тут охраняю территорию, а он мою, честно заработанную, водку хлещет!
Митрич матерился как бог. Фразы, придуманные им, были настолько совершенны и фантастически невозможны, что мне оставалось только восхищаться ими.
Она вводит сама, его вводит в себя, он пытается протолкнуться, застрял, он застрял, но она помогает; сжимает, подталкивает - и теперь он на месте. Бредёт. Ходит туда и сюда, взад-вперёд топчется. Мысли его тоже бродят, совсем в стороне, он не понимает, его тут совсем нет - кто-то другой за него делает, вроде бы делает; а ещё один поучает, внутри головы:
"Женщина, это делается для того, чтоб души видели, чтоб приходили. Потому нужна страсть, а не удовольствие. Если нужно тебе удовольствие - ткни в себя палкой и торкай".