Асфальт вернулся в гримёрку первым. Есть что-то очень печальное в пустых гримерках. Отчасти они напоминают выброшенные за негодностью старые трусы. Они были свидетелями активности, возбуждения, познали всю полноту страстей человеческих. И вот от всего этого не осталось ничего, кроме неотчетливого запашка.

Терри Пратчетт, "Роковая музыка"

Кликушечий женский голос:
— Куда мне ещё обращаться, куда?! Я уже звонила в вашу израильскую церковь, молила: — Да за ради Хоспода Боха нашего Христа, помохите!

Дина Ильинична Рубина, "Синдикат"

— Ну, их можно понять. Знаешь последний наш анекдот? Что такое «русская рулетка» — известно всем. А вот «израильская рулетка» — это когда человек приходит на автобусную станцию в Иерусалиме и садится в первый подошедший автобус...

Дина Ильинична Рубина, "Синдикат"

— Нет-нет! — остановила нас Рутка, могущественная и вздорная, как комнатная собачонка. — Ждите. У них совещание по важному вопросу.
Когда она внесла поднос с кофе в кабинет к начальству, в приоткрытую дверь мы увидели всех троих. Они курили, развалясь в креслах...
На столе стояла бутылка бренди...
— ...ну, и ты трахнул её? — спросил Клава, затягиваясь дымом.
— С чего это? — возразил глава департамента Глобальной Стратегии. — Если поставить рядом с ней верблюдицу в пустыне, — я предпочёл бы вторую.
— Почему? «Ночью любая дыра черна»...
Мы с Яшей переглянулись.
— Совещание... — сказал он уважительно.

Дина Ильинична Рубина, "Синдикат"

"Организации должны понять, что теперь важна не готовность умереть за свою компанию. Важно умение заставить умирать за свои компании других."

Эл Райс, Джек Траут. "Маркетинговые войны"

И пока он рассказывал, я вдруг поняла, — что меня мучило все эти годы. Я пыталась определить и обозначить словами разницу в душевном моем осязании двух моих стран — Израиля и России. Вся моя жизнь в Израиле, предметы, пространство и люди, — всё, что меня окружает там, — была и есть ослепительная сиюминутная реальность. Всё, что было со мной в России, что происходит сейчас и будет когда-либо происходить — всё это сон, со всеми сопутствующими сну приметами.

Дина Ильинична Рубина, "Синдикат"

И вдруг стал рассказывать, как в молодости, во время войны, на Украине попал в облаву вместе с евреями. При нём не было документов, и хоть убей, он не мог доказать, что не еврей, пока не догадался расстегнуть штаны. Так его не только освободили, но и предложили работу. Он стал сопровождать машины с евреями.
— Сопровождать? — спросил Яша, — ...куда?
— Ну, куда... Туда! В этих машинах они и дохли... Прямо там и начинал действовать газ... Вот, вы не поверите! — оживился он, — до чего хитрый же народ! Были такие, кто снимал рубашки, кофты, мочились в них и заворачивали лицо, и выживали, только притворялись мёртвыми! Так я, знаете, всегда угадывал — кто живой и прикидывается, и сразу добивал. Ох, у меня глаз был — не отвертишься, не уползёшь!
— ...После войны его судили за пособничество немцам, — рассказывал мне Яша, — он честно отсидел полный срок, освободился и переехал в Сухуми, поближе к теплу, к солнышку... Погреться напоследок.

Дина Ильинична Рубина, "Синдикат"

Да, ещё — наш департамент издает газету «Курьер Синдиката», её делает Галина Шмак, баба совершенно чокнутая. Вообще, дело своё она знает, газета в срок выйдет, но вся штука — с чем? Все материалы надо проверять лично, иначе скандалу не оберёшься. У нее даже и опечатки скандальные. В прошлом номере в слове «хай-тек» вместо «а» было пропущено «у». Учитывая нынешнюю ситуацию в Стране, — чистая правда, но не для нашего ведомственного издания, созданного для пропаганды и рекламы Страны и всего, что в ней ползает и летает...

Дина Ильинична Рубина, "Синдикат"

"Я всего лишь хочу, чтобы люди поняли и приняли простую истину: мужчинам секс нравится, женщинам нет. Сей факт надлежит признать и без страха уставиться ему в лицо. Неизменное отрицание женщинами этой самоочевидности ничего тут не меняет. Всякий раз, как я указываю на нее моим приятельницам, они немедля принимаются ее опровергать, уверяя, что добрый анонимный перепих - это полный балдеж; что вот только два дня назад им попался на глаза мужик с задом почти как у Мэла Гибсона и, ну правда, все у них там намокло. Только два дня назад? А как насчет всего-навсего двух минут? Как насчет каждой распроклятой распрепоганой минуты каждого распрепоганого распроклятого дня? Или они не понимают, что им, женщинам, давно пора откупорить шампанское и отпраздновать то восхитительное обстоятельство, что они не такие слюнявые псы, как мы, мужчины, что им выпала биологическая удача, позволяющая оставаться разумными существами, способными думать о благе, которое может принести партнерство с мужчиной, способными думать о материнстве, работе, друзьях... способными просто-напросто думать, в отилчие от нас, несчастных ублюдков, тратящих целые дни, кои мы могли бы посвятить труду и возвышенным помыслам, на то, чтобы пристраивать ноющий, разбухший конец под резинку трусов всякий раз, как мимо нас проследует пара титек? Конечно, и у женщин возникает время от времени тэтакий зудик, иначе бы мы как раса не существовали; конечно, женщины обладают половой оснасткой, достаточно чувствительной, чтобы секс, когда они до него снисходят, порождал корчи удовольствия, вскрики наслаждения и всю последующую слякоть. И все же они, везучие, везучие, везучие существа, никогда не бывают голодными, никогда - доведенным до отчаяния, никогда - изнывающими от желания упиться наслаждением. Я вот что хочу сказать, вот я пишу это в шестом часу вечера, а между тем я уже дважды сам себя обслужил. Первый раз под душем, а второй - после завтрака, перед тем, как усесться за писанину. И любая правдивая давалка скажет вам - сочувственно, точно добрая нянюшка, - что мужчинам, бедняжкам, просто необходимо изливать куда-то из семя. А уж по какой причине женщины претендуют на паритет в делах столь великой важности, это, знаете ди, выше моего разумения." (с)Стивен Фрай "Гиппопотам"

- В чем различие между Богом и хирургом?

- Бог, по крайней мере, не думает, что он хирург.

В.Б. Пастухов, "Балканский синдром: история болезни", "Космополис", профессиональная литература для политологов.

По сути дела, это был Карлсон, которого сняли с крыши, лишили пропеллера и запретили какие бы то ни было игры, кроме одной. Это был бравый солдат Швейк, по недоразумению выслужившийся до капрала. Его отличал грубоватый солдатский юмор и постоянное стремление накормить и обустроить своих подчиненных. Кстати, он прекрасно готовил и крепко выпивал.

Дина Ильинична Рубина, "Синдикат"

«...какое счастье, что я — человек птичий, и проснуться в пять утра мне не в тягость. Семья спит, значит, эти два заветных часа — с пяти до семи — станут моим необитаемым островом, куда я не позволю сунуть нос ни одному на свете Пятнице...

Дина Ильинична Рубина, "Синдикат"

«Я вас видела в филармонии с какой-то красивой дамой: интересно, кто это?» – спрашивала Соня у растерянного мужа, перегнувшись через его помертвевшую жену.

Татьяна Толстая, "Не кысь"

"роза задумывается - взгляд устремлен в никуда. хочет все послать. все и всех. наступает в жизни минута, когда хочется все бросить - либо потому, что того, чего раньше хотелось, больше не хочется, либо потому, что знаешь: зря стараешься, либо потому, что знаешь: тебе это обойдется дороже, чем следовало бы, - и, несмотря на все это, ты продолжаешь добиваться своего, и не оттого, что у тебя сильная воля, а оттого, что слабая, оттого, что выхода нет."

– Но ведь ты действительно всё делаешь ей назло!
– И буду делать! И нарочно буду говорить этим дурацким старухам «не здрасьте» и «будьте нездоровы».
– Да как тебе не стыдно! Надо уважать стареньких! И не грубить им, а прислушиваться, что они тебе скажут: они старше и больше тебя знают.
– Я прислушиваюсь! А Марьиванна только и говорит что про своего дядю.
– Ну и что же она про него говорит?
– Что он повесился от болезни мочевого пузыря! А ещё до этого его переехало колесом фортуны! Потому что он запутался в долгах и неправильно переходил улицу!

Татьяна Толстая, "Не кысь"

Только однажды, случайно, попала она в Москву, носилась на такси по ночным, визжащим от мороза улицам, замирая, пугаясь, озираясь на гигантские дома – чёрные, вставшие на дыбы комоды, угрюмые замки сгинувших титанов, исполинские соты, коронованные кровавыми сторожевыми углями. А утром выглянула из гостиничного окна на притихшую оттепель, на мягкий серенький денёк, на путаницу двухэтажных жёлтых домишек и флигельков, просверленных утренними огоньками – ласковой рукой отведена кисея с маленького оконца, запевает чайник, бабушка в валенках потчует внука белыми сайками – сладкая, мягкая, русская Москва!
И сразу захотелось жить тут, выдыхать морозный пар в маленьких переулочках, расчищать дорожки в сугробах, носить просторные кофты навыпуск, пить чай с баранками, купленными в маленькой, румяной, золотой лавочке!

Татьяна Толстая, "Не кысь"

Тут подошел Горбачёв, уже в гражданском – пальто, вязаная шапочка, – никакой, ничем не особенный, неразличимый в толпе, такой, как все. – «Анатолий Иваныч, пора и по домам. Отдыхать-то надо?» – «Да-да, – встрепенулся Ленин. – Иду. Щас. ...Да, так вот: жалость чувствую. Какую-то любовь к людям Чили, Аргентины, Германии...» – «Жалость? Но этот ваш, Ленин-то, был жестокий! – глупо закричала я, забыв о Виллеме и Робе, которые тупо, не понимая ни слова, снимали наши проклятые российские вопросы, пусть и в цирковом варианте, на видеокамеру. – Жалость!.. Он, например, пишет: „мало расстреливаем профессуры“, Ленин ваш! – это вам как?» – «Первый раз слышу, – то ли притворно, то ли взаправду удивился Владимир Ильич. – Ничего такого не знаю. Разве?» Он словно бы даже огорчился...
Вот и новая профессура подрастает, взамен расстрелянной, – смутно подумалось мне. А если Анатолий Иваныч придёт к власти, что вполне вероятно, то жизнь совсем наступит хорошая, добрая, и жалость разольётся по всему земному шару. И старые люди не пойдут махать на морозе красным флагом, а наденут тапочки и будут смотреть телик, не боясь рейтингов. И мальчик Ваня, которому место не на плёнке в лесу и не на плёнке видеокамеры, а в детской, выпьет тёплого молока и сядет рисовать мир цветными карандашами.

Татьяна Толстая, "Не кысь"

«Тридцать шесть зубов!» – сказала Пипка. И рассказала, что нанялась юнгой на пароход, идущий в Японию, и поскольку пароход был уже сверхукомплектован, ей пришлось спать в котле с мясом и рисом, что капитан отдавал ей честь, а помощник капитана – отбирал, что по пути в неё влюбился богатый японец и хотел оформить брак по телеграфу, не откладывая, но не нашлось где-то там нужных иероглифов, и дело развалилось, а потом – пока в одном из портов мыли котлы из-под мяса и риса – её украла пиратская джонка и продала богатому плантатору, и она год работала на плантациях малайской конопли, откуда её выкупил богатый англичанин за советский юбилейный рубль, который, как известно, дорого ценится среди малайских нумизматов: англичанин увез её в туманный Альбион, сначала потерял её в густом тумане, но потом нашёл и на радостях вставил ей за свой счет самый дорогой и модный набор из тридцати шести зубов, что могут позволить себе исключительно толстосумы. На дорогу он дал ей с собой копченого пони, и вот теперь она, Пипка, едет наконец в Перловку за своими вещами.

Татьяна Толстая, "Не кысь"

– Стрелять – это красиво. Это волнует, – рассказывал Змеев разгорячённым товарищам. – Ведь что мы в жизни ценим, – из удовольствий, я имею в виду? Мы ценим в огурце – хруст, в поцелуе – чмок, а в выстреле – громкий, ясный бабах.

Татьяна Толстая, "Не кысь"

Накануне прибытия тулумбасов Ольга Христофоровна проскакала через город Р. на колхозном коне с чёрным знаменем в правой руке и с ультиматумом в левой. Она требовала отмены денег, пайков, талонов, требовала закрытия столов заказов, отмены экзаменов в школах и вузах, объявляла свободу лошадям, собакам и попугаям, буде таковые случатся в личном пользовании жителей города Р.; она требовала уничтожения заборов, замков, ключей, занавесок, ковров, простыней, наволочек с прошвами и без прошв, подушек, перин, домашних тапочек, нижнего белья, носовых платков, бус, серёг, колец, брошек и кулонов, скатертей, вилок, ложек, чайной и кофейной посуды, – за вычетом гранёных стаканов, – галстуков, шляп, дамских сумок, изделий из шерсти, шёлка, синтетики, вискозы и полихлорвинила. Ольга Христофоровна разрешала оставить в личном пользовании жителей города Р. не более одного стола, двух табуреток, ведра цинкового одного, кружек жестяных с ручками (трёх), ножей складных (двух), примуса, с ежемесячной регистрацией, одного, и полутора кубометров дров на семью; одеял – одно per capita, папирос и зажигалок – ad libitum.
А кроме того, Ольга Христофоровна объявляла, что природа отныне переименовывается ею раз и навсегда, в мировом масштабе, и отныне городу Р., а также всему миру даруются осенние дожди имени Августа Бебеля, туманные рассветы имени Веры Слуцкой, облака Ногина, зори Урицкого и краснознамённые метели имени пробуждающихся женщин Закавказья.

Татьяна Толстая, "Не кысь"