– В других странах за прошедшие годы люди распознавали места силы. Иногда это естественный утёс или что‑то ещё, иногда просто место, ну, какое‑то особенное. Люди знали, что в них происходит нечто важное, что это как бы фокусная точка или канал, окно в имманентное. И потому они строили там святилища и соборы, или возводили кольца стоячих камней, или... Ну, суть ты понял.
– Церквей по всей Америке полно, – сказал Тень.
– Да, в каждом городе. Иногда в каждом квартале. И в этом контексте они столь же значимы, как приёмные дантистов. Нет, в США люди, во всяком случае, некоторые, ещё чувствуют зов, ощущают, как что‑то зовёт их из трансцендентной пустоты, и откликаются тем, что строят из пивных бутылок модель городка, в котором никогда не были, или ставят гигантский приют для летучих мышей в той части страны, которую летучие мыши традиционно отказываются посещать. Аттракционы у дороги. Людей тянет к местам, где, будь они в других частях света, они распознали бы ту сторону своей души, которая поистине трансцендентна – а в результате публика покупает хот‑доги и разгуливает, испытывая удовлетворение на уровне, который не в силах описать, а под ним – ещё более глубинное недовольство.
Я – капля, пролившаяся из общего котла, переполненного причудливой смесью сомы и помоев. Куда именно я выплеснулся: в небеса, или на грязный асфальт; суждено ли мне стать облачной пылью, крошечным сияющим кристаллом льда, или неприметным глазу грязным пятном, стремительно испаряющимся под лучами полуденного солнца, – поживем, увидим. В любом случае, менять что-либо уже поздно, да и ни к чему. Я – дурак, по определению, а судьба, по определению же, умница, красавица, круглая отличница боевой и политической подготовки. Ей, понятно, виднее.
Вчера с нами на допросе был один точь-в-точь такой же. Аудитор спрашивает, кем он был до военной службы, а он отвечает: "Поддувал у Креста". И это целых полчаса, пока не выяснилось, что он раздувал мехами горн у кузнеца по фамилии Крест.
Ярослав Гашек, "Похождения бравого солдата Швейка"
Наверно, вам случалось сидеть с кем-нибудь всю ночь напролет. Бывало. наверно, и так: вдруг ваш собутыльник хватается за голову, вскакивает и кричит: "Иисус Мария! В восемь часов я должен был быть на службе!" Это так называемый приступ осознания служебного долга, который наступает у человека в результате расщепления угрызений совести. Человека, охваченного этим благородным приступом, ничто не может отвратить от святого убеждения, что он должен немедленно наверстать упущенное по службе.
Ярослав Гашек, "Похождения бравого солдата Швейка"
– Линк, объясните, как лазят по пальмам.
– Перехватывайте ствол руками и ногами и взбирайтесь вверх.
– Мне нужно вниз, а не вверх.
– А как вы попали наверх, ваша честь?
– Не знаю. Спросите у носорога, которого я встретил возле этой пальмы.
Жители сказочно прекрасной планеты Вифселамин настолько обеспокоены все возрастающей эрозией, вызванной тем, что ежегодно ее посещают десять миллиардов туристов, что любое несоответствие между весом того, что вы съели, и того, что вы выделили во время пребывания на планете, вычитается из веса вашего тела хирургическим путем, когда вы уезжаете, так что каждый раз, когда вы идете в вифселаминский туалет, жизненно необходимо получить специальную справку.
Дуглас Адамс, "Путеводитель хитч-хайкера по Галактике"
Загвоздка была в том, что у меня нет никакой биографии.
Есть какой-то набор слов, который положено писать в определенных случаях. Такое позитивное вполне вранье.
Набор слов есть, а биографии нет.
Я, правда, живу так, словно мне от роду один день – всегда один день.
Ну, я стараюсь так.
Иногда, конечно, срываюсь, живу неправильной жизнью, и тогда мне может быть от роду неделя, а то даже и год – но это уж совсем кранты тогда. В таких случаях приходится принимать радикальные меры.
И вот надо отсылать биографию, а я ее записать не могу. Слова не складываются в предложения. И нехорошо становится в процессе.
От биографии, между прочим, умирают.
А вы не знали?
– Знаешь, – сказал Артур, – вот в такие минуты, когда я заперт в вогенском шлюзе, а рядом сидит мой приятель с Бетельгейзе, и мы оба с минуту на минуту задохнемся в открытом космосе, я очень жалею, что не слушал, что мне говорила мама, когда я был маленький.
– И что же она говорила?
– Не знаю, я же не слушал.
Дуглас Адамс, "Путеводитель хитч-хайкера по Галактике"
R – единица скорости, определяемая как разумная скорость следования и зависящая от трех параметров: вреда для здоровья, ущерба для психической полноценности, и опоздания не более, чем на пять минут. Таким образом ясно, что эта единица изменяется практически беспредельно в зависимости от обстоятельств, поскольку первые два параметра зависят не только от абсолютной скорости, но и от того, насколько принят во внимание третий параметр.
Дуглас Адамс, "Путеводитель хитч-хайкера по Галактике"
Затем он наконец нашел слово «Земля». А затем в голове у него словно взорвалась бомба.
– Что? Безвредна? Это все, что здесь есть? Безвредна! Одно слово!
Форд пожал плечами.
– Слушай, в Галактике сто миллиардов звезд, а книга не резиновая. И конечно, никто не знал о Земле больше.
– Боже всемогущий! Ну ты-то исправил положение?
– В общем да. Мне удалось послать свой вариант в издательство. Его пришлось слегка урезать, но все лучше, чем это.
– И что говорится в Путеводителе о Земле сейчас? – спросил Артур.
– Практически безвредна.
Дуглас Адамс, "Путеводитель хитч-хайкера по Галактике"
...важно только предъявить какое-нибудь писание, чтобы дать людям Египта возможность опять что-нибудь написать и послать это куда-нибудь, где это опять-таки перепишут учета ради. Конечно, без письма тебе дорога закрыта; но если ты можешь предъявить им какое-нибудь удостоверение, будь то черепок или свиток, они сразу становятся другими людьми. Ибо хоть они и говорят, что высший их бог - это Амун или Обиталище Ока - Усир, я отлично знаю, что, в сущности, это писец Тот.
Томас Манн, "Иосиф в Египте (Иосиф и его братья, книга 3)"
"Пережив большую войну, потеряв братьев, племянников, многочисленную родню, но сохранив друг друга, свою малую семью, всю полноту взаимного доверия, дружбы и нежности, добившись добротого и не вызывающего успеха, они, казалось, могли бы еще полное десятилетие, пока здоровье, силы и опыт были в счастливом равновесии, жить так, как им всегда хотелось: с аппетитом работать всю чрезмерно плотную неделю, уезжать с субботы на воскресенье на новую, недавно отстроенную дачу, играть в четыре руки Шуберта на плохоньком дачном инструменте, купаться в послеобеденные часы в кувшинчатой темной речушке, пить чай из самовара на деревянной веранде в косых лучах заходящего солнца, вечером читать Диккенса или Мериме и одновременно засыпать, обнявшись таким отлежавшимся за сорок с лишним лет образом, что и непонятно - форма ли выпуклостей и вогнутостей их тел в определенных позах гарантирует их устойчивое удобство, или за эти годы, проведенные в ночном объятии, самитела деформировались навстречу друг другу, чтобы образовать это единение."
Хотя вот один мой знакомый из Питера сказал, что весь Церетели - только комплекс неполноценности перед городом на Неве. Самый главный лужковский памятник - Петру, а все остальные - просто увеличенный в несколько раз постамент памятника дедушке Крылову в Летнем саду. Это - сакральная диверсия Питера в сердце Москвы, тайный захват власти.
На самом деле настоящий буддист знает, что сансара и нирвана - тождественны. То есть нет разницы - в монастыре, в рубище или в костюме от «Бриони» на новом «саабе». Главное - настоящий святой должен испытывать благодать и радость жизни.
- Знаешь, что главный символ нашей эпохи? Шестисотый мерседес? Интернет? Карточка VISA? Нет, нет и нет! Символ нашей эпохи - электрическая зубная щетка. Это не предмет роскоши, не необходимый предмет и не предмет, облегчающий жизнь. Это - комфорт в чистом виде. Излишество, вещь, которую не будешь покупать себе сам.
Кузнецов Сергей Юрьевич, "Серенький волчок"
В специальной литературе написано, что если бы кукла Барби была живой, ее позвоночник не выдержал бы тяжести груди и сломался. У девушки Али крепкий позвоночник, иначе она не могла бы рассчитывать, что через год, а то и раньше, станет менеджером. У нее крепкий позвоночник, и потому управлять ею - все равно, что пытаться пробить лед, намерзающий за московскую зиму на мостовых в спальных районах, давно позабытых дворниками. Люди поскальзываются, падают, ломают руки и ноги, а иногда - позвоночник, если он не такой крепкий как у девушки Али. Этих людей кладут в больницу, и мы платим за них деньги, если компания, где они работают, заранее оплатила медицинскую страховку.
Мы с девушкой Алей работаем в страховой компании «Наш дом». Мы стараемся сделать так, чтобы даже те, у кого не такой крепкий позвоночник, как у девушки Али, чувствовали себя в безопасности.
Иван кивнул, и Маша вспомнила: кто-то объяснял ей, что для москвичей обитаемая земля кончается за пределами кольцевой и снова начинается за Чопом и Брестом. Интересно, подумала она, сдвинулись ли эти границы после распада Союза? Или для московских яппи Харьков теперь совсем уже middle of nowhere?
Таких, как Волков, дед называл шлимазл, и это было единственное слово на идиш, которое он употреблял, - возможно, потому что сам был чистокровным хохлом. Каждый раз, слыша шлимазл, Маша понимала: чтобы выразить пренебрежение к такому человеку, уже не хватает ни русского, ни украинского.