Девочке десять лет, она играет с мягкой игрушкой. Надо бросить в неё монетку, и игрушка поет.

Ты не знаешь о чем она поет. Никто не знает, и никому это не надо. Слова давно обнулились. А кому надо, - они давно дали ему слова, чтобы он продвигал их в вечность. Суд признал его невиновным. И тепеь ему нужны новые слова, чтобы его слушали миллионы. А он мог складывать их в банки. Чтобы опять закрыть свое выбеленное лицо и открыть ширинку. Сейчас он поет стихи из Ватикана.

Перестаньте, лучше перестаньте об этом писать. Пожалуйста, пожалуйста. В конце концов, мы не преступники. Ни у кого на лицах нет претензии. Мы их почти закрыли, и будем дальше закрывать сотнями миллионов долларов дырочки в полосочку, клеточку, мелкий горошек. Зачем вам наши сраные жизни, мы будем двигаться пока есть силы в вечность, а пусть весь мир трахает створкой от шкафа.

Пишите о надутых губках, удивленных глазках, носиках - курносиках, тоненьких шейках и тугих попках. А нет мы пошлем вас на... небо за звездочкой. Всех пошлем на... Мы сила. И везде торчит наша воля. А свои сраные песни, гагачьи законы, розовые слюни возмущений привяжите к сломанной ячейке общества.

Девочка играет с мягкой игрушкой. Ей десять лет. Папа подарил розового поросенка. Надо бросить в него монетку. Поросенок поет. Девочка с пухлыми губками не знает о чем он поет.

Папа тоже, но он похож на него. Конечно, придется вас разуверить. Хотя это, чертовски, не хочется делать. Но придется раскошелиться на разъяснение. Он похож на человека, который поет. Их много поющих, играющих, потерявших себя в передаче "В мире животных". Они хотят выключить телевизор. Но понятия не имеют как это сделать. Телевизор на учете в клинике. У него вирус. И если он попадет к вам, то вытечет серое вещество. Никто не заметит, тело останется молодым.

У папы молодое тело. Женщины только и мечтают расставить сети и заниматься сексом или трахаться. Я не могу сказать, что они его любят. Им надо трахаться. Папа это называет очистить огурец от семени. Так вот, они хотят этим самым заниматься везде: в машинах, среди стрекоз, под стук сердца.

Разве им надо разумное, доброе. Маме тоже это не надо. У неё пышная кровать. Ей надо вечное, чтобы оно не превратилось в ветошь. Этой ветоши много в подвале рядом с ватным одеялом. А может там и нет одеяла. Я, наверно, про одеяло прочитала в другой книге, не помню. Мама всегда помнит, нет не про одеяло. Оно у неё сатиновое.

Про огурцы. В сырую землю, на закате солнца папа с мамой сажали семена. Втыкали в одну дырочку два или три семечка, так ведь, не каждое взойдет, а, если и все взойдут, проредить можно.

Мама конечно ничего не знала, она могла только догадываться, она и слышать от других не могла. Если кто и знал правду, много правды, то молчал. Но всегда найдется один, кто скажет, почему мамина широкая кровать с венецианским кружевом лежит в дрейфе. А побеги из семени проросли на грядке перед чужим домом. В мамином земельном кадастре она не записана.

Это так кажется, что можно легко прошагать по дорожке и помахать уходящему поезду. У каждого поезда есть свой маршрут. И надо бы описать маршрут и вагоны. Но уже невозможно. Вагоны поставили в тупик и законсервировали.

Это так просто. Надо взять банку, вертикально уложить огурцы, нарезать хрен мелко-мелко и с приправой уложить на дно, заполнить маринадом и стерилизовать...стерилизовать пока серое вещество не вытечет из центрального стриатума. Банку отнести в подвал.

Как быстро закончилось лето. И никто не хочет рассказать какая сейчас погода. Почему никто не говорит правду. Наверно идет снег. В домах еще не затопили котлы. В доме холодно. Жить без тепла невозможно. Папа ходит греть руки в подвал.

Но банк не выдает новых поцелуев, тисканий, обниманий, да и рука плохо помогает. В самый неподходящий момент вдруг всплывает, что он не заплатил еще детский кредит. И жаловаться не на кого.

Бабушка давно потеряла память, у неё склероз. Многие считают, что это лучше. Но разве кто-то точно знает. С этим всегда неразбериха. И сейчас он запутался с этими процентами и штрафами. Их надо было платить за каждый день, час и секунду.

Он точно помнит, что были ценные бумаги с фигурой ласточки. Но бабушка, как всегда, связала его руки и ноги на спине и положила на стол. Сколько же времени у неё длился склероз? Уже срок ценных бумаг истек.

И сейчас кроме стриатума у папы ничего нет. Надо уполномочить банк продавать его по текущей рыночной цене, или по цене, которую банк считает обоснованной.

Чем меньше думают, тем больше покупают. Только зачем им нужны розовые трусики, чупа-чупсы, мягкие игрушки, конфеты в таком количестве. Гнать, гнать, закрывать канализационные люки, держать своих детей дома. Его стриатум уже пуст. И он деликатно подсчитывает калории в диете.

Клер пишет завещание.
-Укажите число, когда его прочитать, - подсказывает нотариус.
-Тридцатого февраля.
-Почему? - спрашивает нотариус.
-Пусть всю жизнь меня вспоминают.

http://www.proza.ru/author.html?drinka

Клер смотрит телевизор. В это время в комнату залетает оса с зелеными глазами павлина. Цыпленок в мультике зевает. Клер тоже зевает. Оса кусает пса за хвост. Пес хватает себя за хвост и крутится волчком. Волчок боком цепляет сундучок с мыслями Клер. Одна мысль падает в расщелину между половицами. Цыпленок выходит из телевизора, и начинает её клевать. Клер зевает и выключает телевизор, ставит пса на камин, в совок собирает остатки мысли. И идет к мусорному ящику.
По дороге заходит на кухню, чтобы побеседовать с кухаркой. Та режет укроп.
-Меня волнует одна мысль со вчерашнего вечера.
-Да! - удивляется кухарка.
-Сегодня утром я еще знала. Но цыпленок склевал слова из мысли. И теперь я не могу вспомнить.
-А что вы сделали с цыпленком? - спрашивает кухарка.
-Я его выключила.
-Ух ты! - восклицает кухарка.
Клер выбрасывает содержимое совка в мусорный ящик и уходит.
Кухарка подходит к ящику и долго копается в мусоре.
Цыпленка она не находит.


Клер возвращается домой. Она долго нажимает на кнопку звонка. Ей никто не открывает. Тогда она начинает искать ключ в сумке, в карманах, в доме.
-Ах, почему я ищу ключ в доме, - я еще стою на улице.
Кровать её понимает. Ключ находится рядом с ней.


Клер просыпается, смотрит в потолок, сует ноги в чистые башмаки и спускается по лестнице. Кухарка наливает ей кофе, и они начинают беседовать.
-Одна солидная дама рассказывает обо мне странные истории.
-Да! - говорит кухарка.
-Я её отблагодарила.
-Как? - удивляется кухарка.
-Дала роль в своей пьесе.
-Кого же она играет? - спрашивает кухарка.
-Каждое утро моет мои башмаки и ставит у кровати.
-Какая слава ожидает её на главной!- восклицает кухарка.


Клер идет по улице. Везде развешаны портреты президента страны. К одному она подходит и начинает говорить:
Вчера во сне я ехала на пароме. У меня слетела шляпа в воду. Я прыгнула за ней. Шляпа венецианским кружевом зацепилась за корягу. Я её достала, но сама застряла в коряге. Собака рядом громко гавкала. Шляпа меня вытащила, но сама запуталась в коряге. Рядом собака громко гавкала. Я распутала шляпу, но коряга держала мою ногу. Собака громко гавкала рядом. Мимо на вертолете пролетали вы и спасли меня. Куда вы дели шляпу и собаку?
Портрет падает. Его упаковывают в серую бумагу, и тело увозят на тележке.

Вечер 10 июня Ирэн провела в театре оперетты. Она сидела в третьем ряду партера и смотрела на сцену. Рядом с ней сидел Серж.
А на сцене в короткой юбке, в черном ментике с белой опушкой, в кивере с прямою тульею пела хрипловатым контральто примадонна театра. А когда зазвучали звуки чардаша, и на сцене замелькали стройные ножки, зал взорвался криками "браво".
Ах, какой спектакль! Какое зрелище! Надо обязательно об этом написать.
В дневнике появляется запись:
10 июня. Весь вечер Серж своими усами щекотал мне за ухом, шепча о моих сочных губах. Какой восхитительный спектакль!

10 июля Ирэн с друзьями ездила к морю. Оно было тихим и спокойным, только короткие зыби чуть - чуть дрожали. Серж купался, Ирэн сидела на берегу. А когда он заплывал далеко, она слушала пение одинокой птицы над морем.
Голос то поднимался до невидимых высот, то отвесно падал, словно молния оставляла свой след на черном небе. А потом где-то внизу звучал долгими нежными переливами.
Какой чудесный день! Как красиво пела птица. Надо обязательно об этом написать.
10 июля. В дневнике появляется запись:
Ах, это мокрая курица Сиси. В другой раз я вырву все её перья, если она еще раз поцелует Сержа в воде.

10 августа Ирэн провела вечер дома. Она кого-то ждала. Сделала новомодный макияж. Нанесла тени вокруг глаз, они стали большими, а пудра придала её лицу бледность и томность. Зажгла свечи ароматические. При каждом шорохе за дверью странно волновалась. Когда раздался звонок в дверь, она не сразу открыла её. А сновала между дверью и зеркалом, поправляя локоны и оборки на платье. Это пришел домовладелец спросить: "Не дымит ли у неё камин".
10 августа. В дневнике появляется запись:
Я приказала Сержу: "Не сметь ко мне приходить сегодня". Я вижу как он сходит с ума из - за меня.

10 сентября. Ирэн была в ювелирном магазине. Серж выбирал подарок ко дню её рождения. Приказчик провел их в отдельный кабинет и принес комплект с черным бриллиантом. Ирэн примерила серьги и кокетливо закрутилась перед зеркалом, представив как они подойдут к её норковому манто. Следующие кольцо и серьги в форме цветов подошли бы к темно - бордовому бархатному платью, но уже принесли кольцо с изумрудами, они так подходили к струящемуся цвету глаз. Серьги сменяли кольца, колье, броши. Над верхней губой Ирэн появились капельки пота. Глаза сияли в тон изумрудов, зубы в тон жемчуга, а щеки горели рубином.
10 сентября. В дневнике появляется запись:
Серж сказал, что все драгоценности не могут сравниться с моей красотой. И выписал себе золотой портсигар.

10 октября Ирэн ждала Сержа у кофейни на Невском. Ветер гнал оранжевые листья, в которых отражались лучи солнца, прорываясь сквозь облака. Ирэн смотрела по сторонам, вытягивая шею. Было людно. Мимо неё проходили уставшие и равнодушные лица. Мелькали портфели, винтажки, шляпки с кружевом и без, косицы и лысины, манто и меха, запахи кофе, духов, пота, табака. Вдали показался знакомый силуэт. Ирэн суетливо бросилась навстречу. Но господин скользнул по ней безразличным взглядом. Это был не Серж. Но как на него похож, те же ужимки. Пробежал мальчишка и сунул ей записку. Упали крупные капли дождя.
10 октября. В дневнике появляется запись:
Кроме Сержа есть другие мужчины. Как они сегодня все на меня смотрели!

Клер просыпается, смотрит в потолок, сует ноги в чистые башмаки и спускается по лестнице. Кухарка наливает ей кофе, и они начинают беседовать.
-Одна известная актриса назвала меня шизофреничкой.
-Да! - возмушается кухарка.
-Я её отблагодарила.
-Как? - удивляется кухарка.
-Дала роль в своей пьесе.
-Кого же она играет? - спрашивает кухарка.
-Каждое утро моет мои башмаки и ставит у кровати.
-Какая слава ожидает её на главной!- восклицает кухарка.

Клер идет по улице. Везде развешаны портреты президента страны. К одному она подходит и начинает говорить:
Вчера во сне я ехала на пароме. У меня слетела шляпа в воду. Я прыгнула за ней. Шляпа венецианским кружевом зацепилась за корягу. Я её достала, но сама застряла в коряге. Шляпа меня вытащила, но сама запуталась в коряге. Рядом собака громко гавкала. Я распутала шляпу, но коряга держала мою ногу. Собака громко гавкала рядом. Мимо на вертолете пролетали вы и спасли меня. Куда вы дели шляпу и собаку?
Портрет падает. Его упаковывают в серую бумагу и увозят на тележке.

Клер возвращается из магазина. Она долго нажимает на кнопку звонка. Ей никто не открывает. Тогда она начинает искать ключ в сумке, карманах, кровати.
-Ах, почему же я ищу ключ в кровати, - я же еще стою перед дверью.
Кровать её понимает. Ключ находится рядом с ней.

Клер смотрит телевизор. В это время в комнату залетает оса с зелеными глазами павлина. Цыпленок в мультике зевает. Клер тоже зевает. Оса кусает пса за хвост. Пес хватает себя за хвост и крутится волчком. Волчок боком цепляет сундучок с мыслями Клер. Они рассыпаются в расщелины между половицами. Цыпленок выходит из телевизора, и начинает их клевать. Клер зевает и выключает телевизор, ставит пса на камин, в совок собирает остатки мыслей в совок. И идет к мусорному ящику. По дороге заходит на кухню, чтобы побеседовать с кухаркой. Та месит тесто.
-Меня что-то волнует со вчерашнего вечера?
-Да! - удивляется кухарка.
-Сегодня утром я еще знала. Но цыпленок склевал слова из мысли. И теперь я не могу вспомнить.
-А что вы сделали с цыпленком? - спрашивает кухарка.
-Я его выключила.
-Ух ты! - восклицает кухарка.
Они смотрят долго в окно. Цыпленок на грядке клюёт укроп. Клер выбрасывает содержимое совка в мусорный ящик и уходит.
Кухарка подходит к нему и копается в мусоре.
Пытаясь узнать, что взволновало Клер.

Дождь шел несколько дней сквозь город, дома, парки, улицы, горожан. Он был колючим, хмурым и серым. Дождем пропитались слова, мысли и настроение людей.

Серые здания выплевывали на улицу свое содержимое. И оно тонкими струйками растекалось в щели супермаркетов, метро и близлежащих домов. Деревья голыми скрюченными ветками тянулись к небу. Крикливыми окнами манили к себе кафешки.

В одно из них я зашла. Зал был небольшой с мягким уютным светом. Бармен улыбнулся, в углу тихо играл оркестр.

Напряжение последних лет расстаяло c голосом певички, которая пела о чайках над морем. Принесли кофе с корицей. На грустной ноте скрипки, мысли, которые гнали в никуда, всплыли в голове.
-Чайки бьются о скалы, когда их море предает,- доносится через мысли слова песни.

Все столики в зале заняты. Среди них было много желающих овладеть и насытиться чужим.

Надо выплакаться. Но кому нужны слезы в этом городе? Мужчине, что подошел пригласить на танец. Но только ли танец нужен ему под звуки саксофона. Он без кольца, оно в кармане.

Я встала, прошла мимо него в туалетную комнату. В зеркале увидела привлекательную женщина с глазами на пол - лица.

Самое главное в жизни был дом. И сейчас я увидела, как рушится он. Сначала упали кирпичи с трубы. Потом он, как юла, начал крутиться все быстрее и быстрее и пропал в воронке.

Я отшатнулась от зеркала, оно показало стройную фигуру.

Вышла на улицу.

Вместо дома - пыль и пустота, мимо которых жужжат, словно мухи, проезжающие авто. Они высвечивают бледно - лиловый шарф. Подъезжает такси, с места рывком уносит в прошлое. Хочется там остаться, навсегда.

Вот его руки... надо было укутать в бледно - лиловый шарф и выключить софиты. Яркий свет встречных машин бьет в глаза. Удар... Рванная нить на стекле тормозится... визг. Машина останавливается, на капоте раненая птица.

Фонари, дома, деревья, небо из картона. Мужчина в окне задергивает тайну. У всех она есть. Кто-то прячет в шкафу, в шляпе с перьями, на дне коробки. Она стачивается, кричит, вылазит и мучит.

Боли в душе нет. Я укутываю птицу в шарф, качаю, и грущу, тихо пою, покачиваюсь в крепдешиновой юбке, и скольжу, и спотыкаюсь по жизни цвета дождя.


-Петровна, готовь малыша за ним мамаша пришла.
-Это которого?
-Красоту нашу с несращенной губой и с третьим веком.
-Передумала значит, вернулась. Пойду посмотрю, говорят, что красива, молода.
-Нет, не та, той карьеру надо делать. Муж приходил и отказ написал.
А этой и фамилию менять не надо.

Со мной с утра не расставался Дождь.
- О, отвяжись! - я говорила грубо.
Он отступал, но преданно и грустно
вновь шел за мной, как маленькая дочь.

Дождь, как крыло, прирос к моей спине.
Его корила я:
- Стыдись, негодник!
К тебе в слезах взывает огородник!
Иди к цветам!
Что ты нашел во мне?

Меж тем вокруг стоял суровый зной,
Дождь был со мной, забыв про всё на свете.
Вокруг меня приплясывали дети,
как около машины поливной.

Я, с хитростью в душе, вошла в кафе
и спряталась за стол, укрытый нишей.
Дождь под окном устроился,как нищий,
и сквозь стекло желал пройти ко мне.

Я вышла. И была моя щека
наказана пощечиною влаги,
но тут же Дождь, в печали и отваге,
отмыл мне губы запахом щенка.

Я думаю, что вид мой стал смешон.
Сырым платком я шею обвязала.
Дождь на моем плече, как обезьяна,
сидел,
и Город этим был смущен.

Обрадованный слабостью моей,
Дождь детским пальцем щекотал мне ухо.
Сгущались засуха. Всё было сухо.
И только я промокла до костей
Ахмадулина Б.

Точил зубы о колодку, мыл руки похлебкой, расчесывал волосы стаканом, садился между двух стульев, укрывался мокрым мешком, запивал суп водой, как ему аукали, так он и откликался, кусался, когда смеялся, смеялся, когда кусался, частенько плевал в колодец, лопался от жира, нападал на своих, от дождя прятался в воде, ковал, когда остывало, ловил в небе журавля, прикидывался тихоней, драл козла, имел привычку бормотать себе под нос, возвращался к своим баранам, перескакивал из пятого в десятое, бил собаку в назидание льву..." и тэдэ

А вот как стучат колёса в разных странах мира:
В Америке - "джинджерэл-джинджерэл". В странах Прибалтики - "падуба-дам". В Польше - "пан-пан". В Бенгалии - "чуг-чунг". В Тибете - "дзог-чен". В Франции - "клико-клико". В тюркоязычных республиках Средней Азии - "бир-сум", "бирсом" и "бир-манат".
В Иране - "авдаль-халлаж". В Ираке - "джалал-идди". В Монголии - "улан-далай".(Интересно, что во Внутренней Монголии колеса стучат совсем иначе - "ун-гер-хан-хан".
В Афганистане - "накшбанди-накшбанди". В Персии - "карнак-зебуб". На Украине - "трiх-тарарух". В Германии - "вриль-шрапп". В Японии - "додеска-дзен". У аборигенов Австралии - "тулуп". У горских народов Кавказа и, что характерно, у басков - "дарлан-бичесын".
В Северной Корее - "улду-чу-чхе". В Южной Корее - "дулду-кванум". В Мексике (особенно у индейцев Уичотль) - "тональ-нагваль". В Якутии - "тыдын-тыгыдын". В Северном Китае - "цао-цао-тантиен". В Южном Китае - "дэ-и-чань-чань". В Индии - "бхай-гхош". В Грузии - "коба-цап". В Израиле - "таки-бац-бубер-бум". В Англии - "клик-о-клик" (в Шотландии - "глюк-о-клок".) В Ирландии - "блабла-бла". В Аргентине..
(В.Пелевин, Жёлтая стрела)

-Михайловна, тебя и не узнать. Куда собралась? Опять зять заболел?
-Да нехай болеет! Мне сейчас не до него.
-Да вижу что не до него. Платье новое купила, завивку сделала. Какая красавица стала.
-Ой правда что ль?
-Рассказывай, вон вся светишься.
-А что говорить- то? Газовая колонка у меня сгорела. Я нашим чинушам писала и по кабинетам три года ходила. У них один сказ "не положено". Поехала я тады в Москву. Вижу флаг висит, очередь большая стоит. Я встала. Захожу в кабинет. Там мужчина с женщиной разговаривает, да не по -нашенски. Думаю, вот почему власть то народ не понимает. На разных языках мы говорим. Совсем я отчаялась - и в слезы.
-Михайловна, и что же дальше?
- Чаем напоили - отродясь такого не пила, обедом накормили. На машине с флажком домой привезли. И все по имени и отчеству. А вчерась колонку поменяли.
-Неужели такое возможно? - я всплеснула руками.
-Ой, девонька, и не такое возможно. Николаевна к хранцузам поехала - у неё потолок течет. А я к своим. Держи их флаг. Дедка хочу попросить.
И Михайловна, цокая каблучками новых туфель, пошла в сторону вокзала. А в руках у меня остался американский флажок.

Ты знаешь?
Нет ты еще ничего не знаешь.
Ты только родилась. Родилась час назад.
Ты устала, поэтому я сегодня с тобой не буду много говорить.
Я только скажу тебе, что ты улыбаешься как твоя мама. А она улыбается, как я.
И эта улыбка останется в твоих детях, а потом и в твоих внуках.
Потому что в жизни меняются мелочи - быт, техника. Основное, главное, человеческое остается: улыбка, доброта, любовь, тщеславие, хвастовство, честность, предательство, застенчивость.

Знаете что, дураки? А ведь через несколько лет вы будете все это вспоминать с теплотой. Это лето, этот день, френдленту, идиотские комментарии, анекдоты и стишки. И то, как спешили выразить себя, стуча сегодня по таким уродливым и убогим в том Будущем клавиатурам.

Как же я была наивна, рассуждая по какой дороге мне идти. Жизнь все расставила на свои места. И у многих, кто шел со мною с зажженными свечами, они потухли и остались за моей спиной. И эта темная толпа становится все больше и больше, а мне больно вспоминать их прежний свет.
Не стало Като. Нет! Это неправда! Это ложь!
................................................................................................................................................................
И во мне уже разлит яд по жилам. - Изнемогаю... Пусть и за мной придет - все стало постылым.
А ты старец не ходи за мной везде, прося у бога, чтобы мне еще пожить.
Устала...тяготеет зло на мне.

Сегодня снился сон...солнце померкло, откуда-то сверкнул яркий луч, который осветил храм, а там средь миртовых кустов почтенный муж сидит с открытою главой...и вдруг к нему пришелица подходит, стройна и величава в одеждах изо льна, и вдруг сей достойный муж ей лиру подает из злата...девица запела и сельские слышались напевы...
что за первыми воротами хмель к жердинкам прививается; за вторыми за воротами ярая пшеничка стелется; что за третьими воротами круторогая коровушка на пуховой травке нежится, с резвым маленьким теленочком...
Я узнала и мужа и пришелицу... как же мы зависим от тех, кто идет впереди, показывая дорогу. И чуждое можно схватить. Сколько сил надо, чтобы его одолеть. А если не хватит? Придется прикидываться союзником. Может сразу идти своей дорогой и петь свои песни.
Надо поговорить об этом с Като.

Все больше и больше становится политики в наших "Беседах", а меньше литературы. Сенатор Захаров еще что-то пишет и переводит, но что делают на литературных вечерах оберпрокуроры, камергеры и даже сам главнокомандующий С. К. Вязьмитинов.
Сегодня я наслушалась умных речей и вдоволь насмотрелась на многих почтенных людей, вместо хороших стихов. И даже распределение мест придерживается табель о рангах, чем о талантах.
Порой мне кажется, что и восхваляют они меня не как поэта, а как хорошенькую женщину.
Уверенность в себе дает мне сейчас второй сборник "Сельские вечера" и награда императрицы золотая лира, осыпанная бриллиантами за "Падение Фаэтона".
Надо обязательно отправить Като стих, который я посвятила Крылову за прочитанный с блеском "Фаэтон" в "БЕСЕДЕ ЛЮБИТЕЛЕЙ РУССКОГО СЛОВА"
Читая баснь паденья знаменита,
Улыбкой оживил ты лица всех гостей,
И честь того прешла к стране пиита.
Во мзду заслуги сей
Я лавры, сжатые тобою,
Себе надменно не присвою.
Когда б не ты ее читал,
Быть может, Фаэтон вторично бы упал.