Время года – зима, за границей не лучше, чем тут,
Ты ведь знаешь сама, что грибы в декабре не растут,
Сеют мел облака, мы по пояс в сугробе стоим,
Догорает закат, артиллерия бьет по своим.
Взвод устал, но бодрится, дыханием смерти согрет,
В каждой пачке по тридцать увитых в латунь сигарет,
Выводите ферзя, рокировка, мой конь на h3,
Дальше медлить нельзя, напоследок дадим прикурить.
Занимается зарево зла, говорю, заряжай,
Белена проросла, самый смак собирать урожай.
От больших поражений два шага до мелких побед,
Пробил час, мы уже не успеем на званый обед,
Мы в обрезках колбасных не петрим, такие дела,
Приходили в лампасах, уходим в чем мать родила.
Далекие предки, я ваш недалекий потомок,
Хотя не уверен, сам-то не умер ли,
Но для чего вы достали из ваших котомок
Ваши сдобные Покрова на Нерли?
Для чего прорезали на темных досках
Профиль Девы Марии и облако Бога-Отца?
Не затем ли, чтоб мы переели желаний плотских,
Отрыгнули и начали жаловаться?
А жалость - она хоть, говорят, унижает,
Но и выплакать боль позволяет слезам,
И теперь ничего уж нам не угрожает,
Поскольку сам собою открылся Сезам;
И оттуда на нас снизошли благодати,
Каковых и во сне не привиделось вам,
Спите с миром, у нас все спокойно в Багдаде,
Разве только чуть-чуть покосился вигвам.
Привыкаю к мысли, что под теми парнями,
Пауз не делающими на слове «бля»,
Шевелит историческими корнями
Древняя суздальская земля…
Несмотря на то, что многие считают его конформистом, конъюнктурщиком и бездарью, я думаю иначе - у Евтушенко были сильные стихи, и не потому, что он что-то открыл в поэзии, или, тем более, в языке - тут он был, прямо скажем, довольно зауряден, если не сказать хуже. Но был у него и драйв в текстах, и виденье мира, и чувство эпохи, и лирический накал.
Но сейчас я услышал, как старый индюк надувает щеки... Это было не смешно, это было грустно и стыдно слушать. На месте Аксенова и Бродского я бы тоже отмежевался при жизни от дружбы с таким человеком - как минимум чтоб не краснеть за его высказывания.
З.Ы. Примерно тут должна скоро появиться запись передачи, если кому интересно
долго ли коротко ехали по кривой
второго порядка не наведет фашист
но если все щели заделать сырой травой
скоро на крыше вырастет мох пушист
раньше вот за морями жил говорят халдей
делал свою работу черную правоту
а ты воспылай к наукам к женщине охладей
и шланг от противогаза крепче держи во рту
может случиться так что выпадет на зеро
красное на зеленом вышито как лампас
у генерала моих провинций контра отнимет pro
что ему остается только в проем упасть
горе на старость мыкать, тюрю в стакан макать
годы в чулане прятать, пыль собирать в ладонь
к стенке поставлен в рамку втиснутый сын полка
я тоже был когда-то смелый и молодой
вот и приплыли кормчий время кормить акул
паруса на папирус хватит тебе едва
катится по наклонной карандашом катулл
я сосчитал страницы наших побед раз два...
Беззаботная молодость курит дешевый гашиш,
Погибает под пулями палыми листьями лета,
Ничего невозможного, некогда, не совершишь
Преломления нужного ультра в лучах, Виолетта.
Проливается каплями совесть на пыль и жнивьё,
Но не всходит над крышами сонной свободы светило,
Я бы взялся за дело, и, может быть, даже свое,
Если б трепетных перьев писать пасторали хватило.
На свету выцветают обертки, смывается грим,
Назначая ничейной ночную начинку. Сначала
Мы сидим сложа руки, потом - говорим, говорим,
И безглазый старик нас веслом прогоняет с причала.
Ну, вот и попались вы здесь, и за то аз воздам,
По белому полю с пометкой в углу «всем постам»
На северный полюс скатилась бухая звезда,
Темнеет, и выкатил бочку холеный бастард
Прозрачного спирта спартанцам примерно трёмстам.
Малюте подали карету карательных дел,
И хули ты мне поменял Hewlett-Packard на Dell?
Летит паровоз, унося в предрассветную даль
Подметные письма, и жалобно так загудел,
Что выпало слов, о которых не слыхивал Даль.
И время курить на ветру и молчать о своем,
Поплевывать в дырку от зуба – на том и стоим,
Что некому в голос кричать, или петь соловьем,
Из этих широт не гнездо, так веревку совьем,
Ведь надо же что-то оставить и детям своим.
Нам свойственно на ночь вдыхать керосиновый смрад,
Оставьте минут докурить, не сочтите за труд,
Я нарочным был наречен, нумерованный смерд,
И в каждой глазнице граненый горит изумруд.
По замыслу Зевса замес заместителя крут,
А первый паяц распоясаться только и рад.
За дверью поставлена велеречивая смерть,
Седые собаки которой и кости сожрут,
Не то расплодились ягнята паршивой овцы,
Побитые молью тельцы золотого руна,
Про всякого зверя заводятся в стаде ловцы,
Иные еще без вины, только завтра война.
Принявшие постриг нанизывать постный шашлык,
Алкавшие славы неймут ни воды, ни угля,
Обманчивый компас, уже ли с тобой мы пришли к
Намеченной цели с табличкой «0000».
Куда, куда вы удалились
Златые дни судьбы иной,
Где я мечтаю о Далиле с
Высокой грудью и спиной,
Где древний грек и латинянин
Искали истину в вине,
Но корм, как видно, не в коня им,
И точно не на пользу мне –
Немилосердная крапива
Самопознания взросла,
И мысли, желтые как пиво,
И буквы ниже ремесла.
Как белый парус над заливом
Летит измятый черновик
Напоминанием голимым,
О том, к чему давно привык.