Но я не виню, я не браню.

Настроение сейчас - Негрустно лежать

Надо мной и во мне идут грозы. Но грозы исцеляют мир.
Надеюсь, когда они пройдут - будет кому вдохнуть озон.
Меня давеча спросили: если ты химический элемент - то какой?
И я ответил: кислород. В соединении О3. О-Зон, сказали мне. Защитник всей планеты.
Ну, да.
Наверное, так.

Это восхитительное время. Неизвестно, как всё успеть. Но нужно как воздух - узнать и рассказать все эти истории.

И прям большого отчёта не жди те пока (он получился бы слишком большим).
А будет текст новой песенки на аглицком, с пылу-жару.

I
you tell me, |dear brother, |that I have become |a slight shade of myself.
you tell me, |I'm fading, |but truth is |I'm dead

now should you not |leave the graveyard |and run for life, |restore all your ways?
find someone |to cleave unto, |but you stay by my side |instead
---
II
you beg me, |dear brother, |to sing you a song |of the happiness gone
you dance around |and ask me |to stop dissembling -|in vain

the words stuck |in my throat |they'll never be free, |they only torment and burn
the dreams caught |in my eyes - |they bring no relief, |just pain
---
III
your candid gifts |I return t'you |I've cherish them yet |they're no use where I dwell
I release you |from this burden |to stick to the dead |farewell -

chorus
deep inside (oh) you know fate is divine
stop your moarning, dance with me brother of mine
by the break of dawn
let your grief be gone

deep inside you know that the time has come
be tranquil, let me with my barathrum
onward from despair
I will see you there

Оставь ему золото, оставь румянец, оставь ему стулья с высокими спинками, оставь залы с ровными потолками, оставь простоту жизни от насыщения к голоду и обратно; оставь простоту смерти в боли - но либо в экстазе, либо в ничтожестве. Оставь ему биографию, уменьшающуюся в самую краткую молитву, написанную на оборотной стороне самого малого лотерейного билета. Проходи, не знамечая его споров (а ты замечаешь дыры в его коже, особенно те, что он пытается скрыть?). Он не грибной царь, он лишь напялил на себя венец из фольги, да и тот унесло ветром.
Он надевает вещи, которые иногда именовал твоими - но ведь они твоими не были, он пытался подкупить тебя ими, надеть на тебя их, истребить тебя в них, зажарить и съесть - но ел одну дешёвую ткань да свою надушенную пустоту. Потом он надевает эти вещи, и говорит: вот, я покажу тебе твои владения, отныне ты живёшь здесь, мне же отдай своё, я с ним лучше справлюсь, ведь вчера я ходил в венце.
Он говорит: гляди, вот медали из бумаги и награды из старой бересты, без них ты не сможешь дышать; прежде, чем смочь говорить, тебе нужно упросить меня сжечь их на твоей могиле. Но разве для крика нужно втиснуть клеть своих рёбер в ещё одну клеть? И разве не ты источник всех тех историй, что так пугают его?
Он хочет надеть на тебя свои румяна, свои тряпки и венцы. Ведь так он сможет показать другим, похожим на него, как одна дурно вырезанная ложка на другую: вот! я покоритель глубинных демонов! Он хочет твоей тишины. Он хочет твоего голоса. Он забыл, когда уже сам от себя отсёк последнюю часть, отвечавшую за жизненосное безумие. Он никогда не был там, там был кто-то другой. Чтобы войти в лес, ему теперь потребуется разбить тысячу ложных зеркал о свою голову - и это будет лишь часть пути.
Ты говоришь о нём долго и многословно оттого лишь, что многоцветны лепестки твоего горя. Из земли произростает всё живущее, в землю уходят мертвецы, и лишь солнце уходит само в себя, оттого оно и рождает в нас улыбку. Так неужто тонкая плёнка намордника сможет помешать тебе кричать на своём языке - грязном, глубоком, непостоянном по своему желанию?
Тебя нельзя описать словами, не соврав, поскольку ты живёшь.
Его - можно, поскольку словами достаточно легко и точно можно в любое мгновение описать мертвеца.

Привет, будущее, о котором я ничего не знаю, но которое случится уже через секунду.

(да-да, этот парень всё ещё здесь, вы не поверите).
Второй год я учу японский. Пока - успешно. N5 сдал, годовой экзамен сдал, нашёл на лицеписи японцев с моими интересами (настолько моими, что тех самых 2 года тому назад мы занимались с ними совершенно одним и тем же и переводили одну книгу одновременно, каждый на свой язык, не зная об этом.
Токио. Я побываю в этом городе.
А потом ещё в одном.
В Венеции.
Или она съест меня изнутри. Вполне вероятно, что оттуда я захочу куда-то ещё - и в итоге найду где-то в этом самом ещё место, где много сотен лет назад упал трупом в жухлую траву, и нашёл столь желанный покой самым страшным из способов.
Когда-то я начинал учить итальянский, ага.
И, пожалуй, эта запись будет самой реалистичной на грядущий чёрте сколько лет.
Но я здесь.

В 2008 хотел в два "мегагорода" попасть: в Берлин и в Токио. Ну вот, в Берлин уже попал. Кажется, меня там подменили. Старые склоки вызывают уныние, старые амбразуры - сухую злую решительность.
Стал чаще - еще чаще - говоритьнеконформно, чего хочу. Наверно, это хорошо.
Сейчас в городе лето - и еще месяца два (до кона сентября) будет таковое. Неожиданно бытовой элемент: вся та колымага, которая проезжается по мозгам людей и называется "политика", запустила ныне чудный информационный вирус, что зимой не будет газа и горячей воды. Печально сие. Но - главное, чтобы была крыша над головой.
А вообще, я хрупкий. Я бы даже в 19 веке сдох в первые годы жизни. И это пугает, конечно.
Но внутри какая-то такая злая весёлость и почти панк. Ну, что вы мне сделаете, что?.. Ничего вы мне не сделаете. Потому что мы с вами одного теста. Тело - тесто.
Но до зимы - и даже до осени - так далеко.
"А летом всем будет пофиг", как говорил один мой приятель (я его на этих страницах даже раза два косвенно поминал).
Не буду сейчас сюда стихов постить, нет настроения.

Когда не знаешь, что делать - пиши книгу. Это всегда помогает.
Пока есть электричество, пока есть кому говорить, пока ты жив, молод и можешь сделать хоть что-то своими руками и мозгами.
Пиши книгу.

I am not your rolling wheels, I am the highway.
Время проходит, я меняюсь, забываю, прихожу на старые места, а там всё бурьяном поросло. Но я ж не помню, что уже здесь был, а потому и не страдаю - просто, видя такие густые заросли, умиляюсь им и восхищаюсь. Нахожу кем-то здесь забытые - кем же, интересно? - старые треснутые грабли. Пригодятся, говорю. Пусть, говорю, будут навиду. А то еще кто-то покалечится - и прислоняю к старой вишне.
Нахожу какие-то книги в пакете. Странное дело - пакет, он и в листьях, и в земле, и в плесени, а книги разве только потемнели немного. Ух ты, говорю, какие клевые книги. Надо бы почитать.
И сижу потом до вечера - жара спадает, кожу начинает холодить, а я всё сижу на зеленом пустыре, среди старых деревьев и битых плит, морожу спину - и читаю, читаю...

Настроение сейчас - что-то уже поменлось; сильно и навсегда

Давно не был здесь. Вот вам стишочка.

Нас так тоже учили: не выключать радар,
И за словом "подарок" слышать слово "удар",
И, вжимать в плечи голову, чтобы не сильно росла,
Самому обрезать крыла.

Нас так тоже учили: пряник из камня, да прут;
Просыпаться с утра, зная: что-то опять отберут;
И хвалить палача, кулаком по карману скребя,
Если он вдруг избил - не тебя.

Нас так тоже учили: насильнику подражать,
Никогда ни руки, ни зажмуренных глаз не разжать,
И пенять на избитую мать, чуя гибель ума:
Виновата, мол, дура, сама!

Наш-то, наш, молодец, - так и пел в каждом доме мотив, -
Нынче брюхо соседу вспорол, липкой кровью запив!
Он, конечно, и сука, и пьянь, и топтатель сердец -
Но, какой-никакой, а отец...

Проклинаешь, и любишь, и стелишься в ноги ковром? -
Эта гадкая дрянь - познакомься - Стокгольмский синдром.
Он насильник, и точка. Ты-маленький не виноват,
Что любить приучили лишь Ад.

Но ты вырос, ты всё-таки вырос, твои ползунки
Умещаются нынче в ладони раскрытой руки...
Я не знаю, как быть и что делать, я тоже из вас,
Открывать не приучен я глаз.

Мы привыкли - согласен? - беречь плесень старую стен,
И бояться себя, и других, и любых перемен,
Уповая на страшно-родную фигуру отца -
И опять бить своих, без конца;

Мы привыкли не думать: за мысли не терпят и бьют,
Мы привыкли хвалить себя, только зарывшись в уют,
И еще когда снова кого-то смогли растоптать -
Друга? Жертву? Противника? Мать?..

Мы - порода, с которой работали тысячи лет,
И у нас в головах даже лишней извилины нет,
Нам - чем что-то менять - лучше сразу упасть, не дыша.
Но послушай! Еще есть - душа.

Кроме циклов насилья колымских внутри черепка -
Есть еще такой остров, его окружает река.
Он вмещает в себя континенты все и острова,
Но по картам отыщешь - едва.

Я не знаю, получится ли, и вернется ль добром
Мой побег - ведь у целого мира - Стокгольмский синдром! -
Но мне хочется верить, что к острову я доберусь,
И с целящим напитком вернусь, -

Я надеюсь. Ведь, в сущности, я - так же болен, как ты.
...Я тебе напишу. Поливай раз в неделю цветы.
И не слушай отца - он несчастный и насквозь больной,
Вместе с целой огромной страной.

Вот - на полке трезвящие книги - читай до еды,
Вот - фонарь от безумия толп и словарь - от нужды...
Не забудь головой своей думать хоть раз среди дня.
Я пошел.
Помолись за меня.

Когда, громыхая над головою -
еще не страшно, уже не робко -
летит, грозясь и тебя задеть,
из антрессольной чахотки-пыли,
вместив всё прожитое не тобою,
большая, в тлене и снах, коробка,
которую попросту некуда деть,
которую, здесь положив, забыли,
в которой дедовых дней кошмары,
в которой голод прабабки-польки,
в которой мишек отцовских сено,
в которых умерший век-пижон,
которая наковальней старой
может твой мир раздробить на дольки -
ты не считаешь её бесценной,
но ты задет, и ты раздражен.

Когда, грохоча головною болью,
сперва неслышно, затем нахально,
влетают в город дожди и громы,
и бьют наотмашь в твоё стекло, -
они рычат сквозь шторма над полем,
они ложатся десятым валом,
и мелют в пепел и в прах солому,
и пыль бросают в твоё чело,
и, становясь на секунду морем,
всё, что ни сделано, уничтожают,
и в бесконечной радости бури
шипят помехами сквозь канал -
ты не пытаешься с ними спорить,
ты знаешь: выжмут, сотрут, зажарят,
но до невзрослой безумной дури -
счастлив меж них, как волна меж скал!

Когда хохочут над миром годы,
и города расплавляют в тигле,
и расправляют великим крылья,
только чтоб бросить их с башен вниз,
когда ветра с послевкусьем соды
людей сбивают в отару мигом,
нет, даже - в хрупкий венок ковыльный,
в котором голод и страх сплелись,
когда собаками рвут друг друга,
кто звался другом еще недавно,
и привыкает душа к прощанью,
как к лучшей правде из бед и зол,
когда привычно идёшь за плугом,
и криво, где было - ровно-равно -
ты пишешь песню. как завещанье.
не раздражен, не весёл, не зол.

Вместо солнца - матовый свет
(Моя масть - трефовый валет),
Весь мой быт заключен в одном:
Я не верю в мир за окном.

Этот дневник был сумасшедшее количество лет. И столько же, надеюсь, еще будет.
И я либо буду жить, либо умру, либо буду еще долго жить-помирать, пока не перейду незаметно для себя в новую категорию бытия.
Всем, у кого за это время случились дни рождений - поздравления, если празднуете.
Я...
Хотел бы писать как туман. Но пока получается как кисель.
Я храню душу и одежду в относительной чистоте, а что до репутации - то её у меня почти нигде нет, и это я иногда называю свободой.
Но я всё еще могу напяливать на себя старые души и старые одежды - и они мне всё еще идут.
Потому что я - как-то так - странно и отстраненно, но верно бессмертен?
Кто его знает.

А что я нашел.
А нашел я, собственно, фотографа, который делает разные интересные фото - в том числе, натюрмортные с участием "советсвких" продуктов.
Например, таких:
(надеюсь, фотка отобразилась)
А ссылка на остальное живет вот тут: http://nezhnyhab.livejournal.com/40951.html
[700x467]

22го числа время сорвется с цепи.
Если хотите принимать важные решения - примите их сейчас.
Если хотите начать что-то - начните сейчас.
Потом будет удобней лететь к результату, по горке вниз, со скоростью безумной кометы.
И все дезертиры, конечно, будут расстреляны...

Какой я в 2007 году был невменяемый и - как это называется? - и кавайный. И ошибки делал в каждом предложении, потому что было неважно - как прочтут, а важно было - выговориться, вылить прогорклое чернило на бумагу, пока оно не вышло само - в лица другим людям. Писал довольно часто "стремительным домкратом", но был искренним, черт возьми.
А сейчас на меня вот накатило что-то. Смотришь на себя в зеркало и - нет, не неприятно, вполне располагающая к себе, незрелая, но уже явно не юношеская внешность. И вместо тонкости мало помалу появляется та самая крупность, которая, может, годам к тридцати пяти с копейками оформится во внушительность.
Моё счастье и беда в том, что я не достиг общепринятых и общепонятных вершин к этим 27 - или сколько мне? сбился со счета... - годам. Счастье - потому что нечего оставить за собой из весомых исторических памятников, и ничто не придавит меня своим весом, буде я захочу сменить вектор движения. Беда - потому что жалко, конечно, уходящей гибкости и очаровательности, которые - как я понял, прочтя старые тексты и посмотрев фотографии пятилетней давности, - всё же были.
Но 27 (или 26? или 28?) - это тоже очень неплохой возраст, и можно вроде как пытаться быть взрослым, писать умные вещи, строить своё дело, писать настоящие истории и стихи, а не выжимать их из своих боли и обид.
Ко мне вернулись мои сны, и это хорошо.
Ко мне ненадолго вернулись мои болезни - ну да, согласен, это не очень хорошо, но так бывает, и лучше перестрадать в тёплое время года, чем в холодное. А дальше будет только интересней - потому что я всё же надеюсь от болезней своих излечиться.
Ко мне вернулось моё море, и в этом году его был почти целый месяц - месяц моря! Те, кто живут не на морском берегу и не в морских городах - вы себе это вообще представляете?
И многое ушло.
И многие свернули на другие пути - или это я свернул и не заметил, и просто снял ту одежду, в которой меня соглашались принимать и узнавать.
И многие - и многое - изменились и изменилось.
Я не очень часто учусь - по сути, сейчас я не учусь нигде, поскольку болею =). Но теоретически, в этом году меня ждет второй курс польского языка, и вторые по счету, с совсем другими, немного необычными принципами, курсы актерского мастерства. Пойду ли я на них всерьез - я еще не понял. Возможно, решат уже поздно, но "как-то оно будет" (О. Вишня).
Я много пишу в рифме и ритме - чаще песен, чем стихов, но чаще хороших.
Я много играю, хотя в этом году не поехал ни на одну из трёх запланированных полигонных игр.
Моя жизнь... то ли очень насыщена, то ли до крайности пуста - чёрт его знает, товарищ майор.
Я проводник.
Я тот, кто проводит чужаков по Городу, позволяя им полюбить его, а ему - принять их. Это то, что я делаю, и, смею предположить, делаю неплохо.
Да, я всё еще прекрасно умею прикидываться шлангом, закрываться и отмораживаться, не прилагая к этому вообще никаких ментальных усилий - то есть, автоматически и даже не подозревая, что кому-то мой ответ важен, нужен и обязателен.
Да, у меня всё еще проблемы с самооценкой, из-за чего я делаю себе больше вреда, чем пользы, почему-то иногда всё ещё считая этот вред - самозащитой.
И я очень боюсь этой осени, но пока из тех, кто мне хот немного дорог и важен, - никто не умер, и даже о тех, кто оборвал нити связи со мной, или с кем оборвал их я - я всё еще получаю весточки от мимопролетающих птиц-знакомых. И это здорово.
Я как-то не очень много читаю в последнее время, но так бывает - надеюсь, еще наверстаю.
В голове как-то много всего, куча планов и предложений, а я даже не знаю, что из них мне по-настоящему нужно, и кто я, и что делать...
Грустный вышел пост.
На дворе двенадцатое сентября, тепло, мне отчаянно хочется в море и компота, а еще мне хочется, чтобы я сам себя признал. Недоброе это дело - быть самому себе и сверхтребовательным отцом, и блудным сыном. Говорят, остановка внутреннего диалога помогает - но это аналгин от приступа жестокой гильотины. Наверное, нужно вспомнить пароль или попробовать что-нибудь еще.
Наверняка.

Настроение сейчас - а никакого настроения нет

Ну, что. Теперь у матери есть своя комната, похожая на хороший такой гостиничный номер.
Да, обои уже не вырвиглаз-поросячьи, они просто розовые. Бледненькие такие. В-/ И осветительные приборы под мертвенный хром.

Начался ремонт и тарарам в зале. Зал у нас огромный - метров 37-38 квадратных, наверно.
Вчера таскали мебель. Вестимо, поскольку моя и материна комнаты поменьше зала, сейчас они напоминают гибрид магазина подержанной мебели и секондовой свалки.
Понял, что вещевой бардак таки сильно влияет на состояние моей психики. Нет, я ни разу не аккуратист вообще и достаточно себе забеец - но когда из-за мебели и шмотья некуда лечь и некак пройти в коридор (ага, и лампу настольную не видно) - это нехилая депривация, оказывается.
В квартире пахнет чужими людьми, чужим кофе, штукатуркой и асбестом. Нормальные запахи, они мне гораздо более приятны, чем запах затхлости, которые можно было отловить в квартире раньше.
На балконе вертится вертушка, намекая на то, что ветра пришли и уходить не собираются.
В такие времена я живу в сонном варианте Киева, но, что печально, из-за стресса плохо запоминаю сны.
А вообще движение за обновление жилья, убирание ненужного старья и использование, наконец, нужного - это хорошо, да

Юхуху! Обещанного три года ждут.
В нашем доме снова будет звучать громогласное ВЖЖЖ, всё, что не закрыто клеенками и закрыто ими, будет сначала в белой шпаклевке, а потом в грязной грязи, в комнате лежит 600 кг разномастной строительной фигни, я счастлив.
Как оно будет - понятья не имею. Но готовлю краски, мозаику и прочую ерунду, ибо на сей раз дело дойдет как минимум до коридора у моей комнаты.

А вообще, ребята, всех, кто пережил - с наступлением весны! Самой настоящей.
Обычно, когда на календаре объявляется долгожданное 1 марта, я выдыхаю в первый раз: ну всё, пережили зимушку. Хожу по городу и самозабвенно жру кленовые сосульки =).
Но настоящий праздник для меня - 13е и 14е марта, начало весны по старому календарю.
В Киеве от снега остались, в основном, только серые да желтые льды остались, и отражают они небо - такое синее, такое глазокрадно-пронзительное, что понимаешь: ну всё, ветра уже здесь, они уже пришли по наши крыши и души, и будем мы, как и положено весной, сумасбродствовать и скоморошествовать на потеху небесам, никуда от этого не деться.
Так что с весной, товарищи! Ура-ура!

Я из настоящего - мне из будущего/прошлого - от меня из прошлого/будущего.

У меня самого сил сейчас не много и не мало, в самый раз.
Но тебе, чувак, если вдруг покажется, что сил не хватает - ты зайди в эту запись. Эта запись - транзитное поле для тебя лично, между прошлым и будущим (впрочем, как и весь дневник).
Если захочешь чтоб пёрло и плющило - читай с начала. То есть от первой страницы.
Если захочешь отдать немного сил - читай с конца. То есть с этой записи и ниже.
Трансфер открыт для тебя лично - оставляй силу для себя, обменивайся силой, памятью, знанием.
В принципе, это всё.
А, да. Хорошей одержимости тебе, чувак. Ты умеешь помнить только хорошее, но учитывать опыт плохого - значит, ты своего обязательно добьешься и достигнешь рано или поздно. И только так как надо.

ЗЫ: Если читателям перепадет чего-то хорошего - ну, рад за вас.
Если плохого - о_О прочистите канал или не ходите по этому дневнику на низах.
Если не перепадет - значит, вы просто читаете, и это, пожалуй, самый лучший вариант.
А у меня всё.

Но пасаран ;)

Настроение сейчас - веселое, но ленивое

А меня уже так недюжинно выносит, уууухухухуу.
Хочется мне свершениев и алкоголия.
Засим пожру чаю и совершу свершение - закончу работы разновсякие до начала весны. Чем не героизм? Тем более, что за него денег дают, а темы интересные.
Объявляю день борьбы с ленью!

(а выпить сегодня, может, и выпью, уж больно меня распирает от всякого)

Настроение сейчас - тыц-тыц-тумц

Вот люди становятся мудрее с возрастом, опытнее, да?..
А я, кажется, стал смелее. Ну или открытее. Баг весть как оно правильно называется.
Сам с себя фигею.

Настроение сейчас - совсем "куку" ;)