Мою первую любовь звали Вероника Стрельцова. Разумеется, она была самой красивой и умной. Естественно, я влюбился в нее с первого взгляда. Конечно, это чувство должно было продлиться всю жизнь. Мои чувства были достаточно серьезны, как и мое отношение к ней. На семейных обедах я делился своими планами относительно нашей будущей семейной жизни и прозрачно намекал, мол, ездить за ней в роддом я буду минимум три раза. Минимум. А то и четыре.
И, поскольку уже тогда я был сложившимся шовинистом, большую часть детей я видел мальчиками. Ну, и одну девочку, чего там. Для комплекта. Каждое утро я шел пятнадцать минут от своего дома до нашего с Вероникой невысокого — пара этажей — здания за белым панельным забором. Я шагал, не замечая прохожих, любуясь изменяющейся от осени к весне природой и думая о том, какие предстоят сегодня дела, что предстоит обсудить и сделать.
На семейных обедах я делился своими планами относительно нашей будущей семейной жизни
И, конечно, о том, что сегодня снова увижу ее. Мы часто виделись с Вероникой, фактически проводя в одном коллективе все время с утра до вечера. Коллектив был большой, шумный и дружный, время до вечера пролетало незаметно, правда, почему-то оказывалось, что по большей части мужская половина была отделена в своих занятиях от женской. Не сказать, что это были такие уж сугубо мужские дела, просто как-то так получалось. Как бы то ни было, мы встречались за обедом, и хотя и нечасто удавалось нам сидеть за одним столом, но я мог ее видеть, и даже не самые вкусные блюда от нашего шеф-повара казались мне вполне сносной стряпней.
Как и многие женщины, она относилась к еде привередливо, а меня так умиляли ее гримасы при перемене блюд. Несмотря на то, что нам не удавалось, как правило, даже толком поговорить, я не помню особенных мук, присущих обычно первому чувству. Все, чего не происходило в реальности, мое воображение с готовностью дорисовывало для меня, и жизнь не казалась такой уж безрадостной и несправедливой. Я был уверен, что все будет хорошо и в конце концов мы будем вместе. Поэтому каждый вечер, вышагивая примерно те же пятнадцать минут по дороге домой, шурша листьями или ломая первую корку льда на неглубоких лужах, я улыбался. Да, потому что был уверен, что наутро снова увижу ее.
На самом деле, чего было грустить: она была рядом, я всегда мог подойти к ней и рассказать обо всем, что придет в голову. Даже о своих чувствах и планах, почему нет? Страшно сказать, но я даже мог прикоснуться ней — окружающие вряд ли бы осудили мой поступок, да и что мне было до них? Выходит, поводов для печали не было вовсе, чувству моему ничего не мешало, я жил и любил.
В какой-то момент нам пришлось расстаться. Был небольшой банкет, мы снова сидели за разными столами, и я любовался ею издалека. Не помню, удалось ли нам поговорить и как следует объясниться. Думаю, что мои мечты так и остались неразделенными. В следующий раз я влюбился через несколько лет.
Уже в третьем классе.

Стояла ночь перед фонтаном городским,
Над нею души вились как стрекозы,
Она стояла обнажив соски
И ртом пунцовым поедала розы.
С гигантской брошью в форме головы
К ней кралась карлица в плаще зеленоватом,
Едва касаясь пальцами травы,
Она шептала:"Пощади, я виновата"
Все двигалось как фильм запущенный назад,
Подлунный мир был золотым с изнанки,
Оркестр играл "Прощание славянки".
Ночь собралась запеть - весь зал послушно встал.
Глаза потупила и тяжело вздохнула.
Она запела, кто-то в обморок упал.
Запела, будто в сад эдемский заглянула.
Что будет с нами: в городе потом
Закрыты фабрики дома и рестораны,
По улице плыве, нахмуря лоб,
Стальной закат, таинственный и пьяный.
Все длилось лишь мгновенье, схлынула вода.
В фонтане мальчик дует в бронзовые трубы,
И ночь стоит по-прежнему одна,
Облизывая удовлетворенно губы.

У меня есть подруга Оля. Оля давно уже живет не в Москве. И у нее в этой немосковской жизни все в порядке. А сюда Оля приезжает только иногда, по делу. Дело у нее очень странное. Оля прощается с мужчинами. Не в смысле: «Дорогой, я с тобой больше видеться не буду, поскольку уезжаю в Париж и выхожу замуж»,— и со смелостью Зои Космодемьянской смотреть, что за эмоции у человека на лице отразятся. Нет, она, собственно, и замуж вышла, и из Москвы уехала давным-давно. Но у нее есть план: сделать так, чтобы ни один мужчина из ее прошлого по ней не скучал. И чтобы она «больше никогда никому не делала бы больно».
С мужчинами, по Олиному мнению, все устроено просто. Для мужчины самое главное, чтобы ему казалось, что решение расстаться принял он сам. Тогда он потом о женщине и не вспоминает. А если вспоминает, то без боли, а со светлой самодовольной грустью. И вовсе не стремится поздравить ее с Новым годом, днем рождения или набрать ее номер по какой-нибудь другой якобы уважительной причине. Если мужчина решил все сам, он живет в полной, упоительной, прекрасной от бывшей девушки свободе. А вот если решил не он — это совсем другое дело, считает Оля. Даже если это расставание случилось очень давно. Даже если расстаться пришлось из-за непреодолимых роковых обстоятельств: скажем, родители мужчины перевели его в другой детский сад, поближе к дому. Вот тогда мужчина будет вспоминать о женщине всю оставшуюся жизнь. И появляться. Ну и поздравлять ее с днем рождения и Новым годом он тоже будет непременно. На всякий, так сказать, случай. Это первая часть теории.
А вторая состоит в том, что если мужчине, когда-то оставленному и даже слегка обиженному, дать возможность подумать, что на самом-то деле он все решил сам, ему непременно тут же станет лучше. И он обретет ту самую легкокрылую свободу — и от женщины, и от воспоминаний о ней. Вот Оля и приезжает в Москву, чтобы подарить всем мужчинам из собственного прошлого свободу. Оля очень жалеет, что теория про мужские решения у нее созрела только годам к 25, и она успела ею воспользоваться лишь один раз, то есть притворилась, что ее тогдашний мужчина ушел от нее сам. Она даже плакала и звала его обратно, но точно выбрав момент. Такой, когда обратно ему вернуться было уже невозможно. И вот за этого мужчину она спокойна. А за его предшественников — не очень. И надо их всех перехитрить. А заодно сделать так, чтобы каждый год не приходилось нервничать в день рождения.
И вот она приезжает в Москву и развивает бурную деятельность. Одного мужчину — у него строительная компания, которая возводит тюрьмы по заказу МВД,— так вот, этого мужчину Оля позвала в театр. Весь вечер Оля смотрела на него светящимися глазами, случайно задевала его коленкой во время второго действия, а один раз даже взяла его за руку. Мужчина тяжело вздыхал, коленку отодвигал, выпил три коньяка в антракте. Потом он отвел ее ужинать в «Белое солнце пустыни». Она там ему сказала, что расставание с ним было самой страшной ошибкой в ее жизни. А он ответил: «Уже поздно, время ушло». И благородно отвез ее в гостиницу. И даже целовать на прощание не стал. Оля говорит, что всегда знала, что он — человек достойный. И теперь она за него тоже абсолютно спокойна.
А вот с другим мужчиной — телевизионным продюсером — возни было гораздо больше. Сначала пришлось слушать об оглушительных успехах продюсера и на телевидении, и у женщин. Потом пришлось рассказать, что в собственной жизни все не так легко и просто, как кажется со стороны и как продюсеру рассказывали общие знакомые. Потом пришлось смотреть фотографии купленной в Испании дачи, называть дачу виллой и хвалить попадавшихся на фотографиях девушек. Хотя на самом деле девушки эти слова доброго не стоили. Лица у них были злые.
Но самое главное — у продюсера пришлось остаться. А утром — в первый раз за всю историю их отношений — приготовить продюсеру завтрак. Только после этого дело можно было считать полностью сделанным. Когда Оля через два дня набрала его номер, он попросту не взял трубку. Оля перезвонила через два часа, потом поздно вечером. Результат тот же. К вечеру она уже светилась от счастья: «Это был контрольный звонок! Я знала, что теперь он не будет со мной разговаривать! Как же я хорошо его знаю! Он всегда был настоящим говнюком! Ура, ура!»
После продюсера был один юрист, который сообщил Оле прямо по телефону, что у него через месяц родится сын. Оля расплакалась от умиления. Юрист трактовал это по-своему и тоже сказал Оле, что где же она была все эти годы и теперь он ничего не изменит, видеть ее не хочет и желает ей счастья.
Потом Оля случайно встретила на подземной парковке в «Стокманне» однокурсника по МГИМО, который вел за руку девушку оглушительных модельных статей и на десять лет Оли моложе. А усаживал он эту девушку в красный «бентли». Оля прямо замерла, глядя на цвет автомобиля: представляете, мужчина за рулем красного автомобиля? Он же просто Оле кивнул, но так самодовольно, что она решила и возле однокурсника тоже поставить галочку.
В общем, за две Читать далее...

— Расскажи сказку!
— Но я же не Шарль Перро, не Ганс-Христиан, не дедушка Корней...
— Все равно расскажи!
— Ну так и быть. Слушай...
Им было по девятнадцать, когда они вместе удрали на необитаемый остров. Родители и друзья еще какое-то время их разыскивали, но потом решили, что они либо пропали без вести, либо счастливы вместе.
Поскольку население необитаемого острова было немногочисленным, перед ними не так остро стояла проблема построения удачной карьеры. Да и, положа руку на сердце, нелегкого выбора между работой и семьей никому из них делать не пришлось.
Он вспомнил школьные занятия по начальной военной подготовке и постепенно стал неплохим охотником на крупную и мелкую дичь (увы, мамонты к тому моменту уже совершенно перевелись, а то можно было бы охотиться всего несколько раз в год). Она же, освежив в памяти все знания, полученные из многочисленных книг и фильмов о любви, через несколько лет нарожала с десяток чудных здоровых ребятишек обоего пола. Оно и понятно, ипотека и курс цен на нефть их не так чтобы сильно волновали.
Возвращаясь с охоты и принося ту часть добычи, что не съедал сразу, изголодавшись после долгих скитаний в поисках добычи, он, как мог, помогал ей с детьми. Обучив многочисленных детей всему самому необходимому, то есть умению охотиться, готовить пищу и на всякий случай английскому, она, как могла, старалась оберегать его отдых после охоты.
По выходным они всем семейством устраивали пешие прогулки по острову, заходя в самые дальние уголки и сравнивая цвет моря с тем, что было видно из окна их хижины. Дети, как водится, изводили родителей вопросами об окружавшей их природе, а родители, как умели, рассказывали про все-все, поскольку помнили: «Ни одно детское “почему?” не должно оставаться без ответа!»
Потом дети выросли, отец научил их строить плоты и лодки, а мать — хорошим манерам. Все-таки английский не всегда может их полностью заменить. Дети уплыли. Устроившись на соседних островах в меру своих способностей и везения, они присылали на праздники бутылки с рисунками, изображавшими членов их новых семей. Постаревшие родители бережно хранили эти рисунки, складывая их в специальный семейный альбом. Им было очень приятно, что дети, словно сговорившись, старших внуков называли в честь бабушки и дедушки.
Теперь им не нужно было особенно много еды, и он редко уходил на охоту, а она неспешно прибирала немногочисленные уже заброшенные уголки острова. Вечерами они сидели на берегу, слушали шум засыпающего прибоя, смотрели на звезды и думали — каждый про себя, но одно и то же: как же хорошо, что мы уехали тогда, что поселились на этом острове и прожили такую долгую счастливую жизнь. Вместе.
На самом деле они расстались еще учась в университетах, незадолго до дипломов. Просто она слишком верила в сказки, а он был обычным человеком. Из жизни.

Условным знаком было появление тревоги
Сто молодых, вульгарных клоунесс
В корсетах траурных направились к берлоге
Тропою темною через коварный лес.
Нас засыпал холодной снежной пудрой
Небес бесстрастных кокаиновый картель,
Над лесом занималось розовое утро,
Покинув спешно засыпающий бордель.
А стаи птиц размером с просяное семя
И птицы - истребители планет
С ладони Господа клевали злое время
И острый профиль кесаря с монет.
Архангелы на полустрертых досках
Покачивали троеперстною рукой,
И безразмерная печаль в тарелках плоских
Нам подавала завтрак дорогой

эт 30-ого было написано, к хеловину

Умеешь ли ты расставаться так, чтобы можно было вернуться? никогда?! Рвешь фотографии, выбрасываешь памятные вещицы и стираешь архивы смс-сообщений? в самом деле? Бросаешься во все тяжкие, срочно заводишь новые романы, чтобы забыться,— а может, свободное время проводишь на работе или дома, не желая никого видеть? Да, еще расстаетешься заодно и с общими друзьями — лишь бы не встретиться с «бывшим» на одной вечеринке? Вопрос, после которого в личной переписке я бы поставил смайлик, чтобы он не прозвучал слишком мрачно: у тебя в самом деле так много самого себя, что можно отрезать по живому и выбрасывать вот так, за здорово живешь? ...и, главное, так — каждый раз?
Есть титанв, способные управлять своими чувствами: захочу — полюблю, ну и разлюбить, понятное дело, им ничего не стоит одним усилием воли. Они даже могут не знать, что такое безответная любофь. И никогда, даже в юности, не ведали — представляете? А как они потом будут объяснять своим детям, что делать в их 13 лет, когда весь мир рушится из-за того, что «я не могу без нее жить, а она даже не смотрит в мою сторону!»,— аведь придется, с генами умение диктовать сердцу свою волю передается далеко не всегда.
Умеешь ли ты расставаться так, чтобы можно было вернуться?
Ты в самом деле никогда не возвращался? Даже в мыслях не было? Не тянуло, не щемило, когда проезжал мимо «вашего» места в городе, где вы гуляли столько раз ночь напролет, мимо кафешки, в которой вы признались друг другу, что еще никогда и ни с кем вам не было так хорошо, мимо скамейки, на которой вы просидели как-то весь день, не заметив, что краска еще не высохла, так что вещи потом можно было только выбросить?
Возвращался, но ничего хорошего из этого не вышло? и пожалел? Ну, это напрасно, сожаления достойны лишь нереализованные желания — да и то только самые сильные, поднимающие ввысь, как штормовая волна. И возвращался, и все у вас хорошо?
Расставались, и не раз, но снова тянуло, и снова оказывались вместе, даже сами не понимая как? А ведь ваш опыт наиболее ценен: зная, каково быть вместе, вы отлично представляете, что почувствуете, оставшись друг без друга — на время или думая, что навсегда. Ты представляешь, как первое время будешь летать,— это не крылья, конечно, скорее, нечто вроде планера: поймал ветер — и летишь, покуда хватит мастерства и везения. А потом — когда приземлишься — почувствуешь, что вместо крыльев, которые раньше уверенно бились у тебя за спиной, вынужден учиться ходить — заново, как младенец, на кривых ножках и падая через каждые несколько шагов. А когда научишься ходить — не сразу, конечно, нет,— может пройти время, и в жизни промелькнут какие-то лица, события, эмоции — но снова потянет туда, к тому человеку, с которым ты был уверен в себе и в этом мире, потому что он и был для тебя этим миром.
Лишь бы не было поздно и он, этот человек, не перестал быть для тебя родным. Чтобы было еще куда вернуться. Тут, пожалуй, ставлю еще один жизнеутверждающий смайлик.

Звонит Вика и хохочет. Звонко - как будто выстукивает гамму на металлофоне. "Привет, ну мы с тобой вчера и поговорили". И опять смеется. И так еще пол минуты. Вслед за ней я тоже начинаю смеяться, так и не дождавшись объяснений. У Вики со школы такое качество: она, как говорила Светлана Светличная про Ренату Литвинову, очень заразительная. И мы с ней смеемся по мобильной связи еще пол минуты. "Сейчас я к тебе приеду. Я теперь телефонам совсем не доверяю", - выговаривает наконец Вика.
С моей одноклассницей Викой мы, вообще-то, уже виделись вчера. Она была в моем списке забытых подружек, которым нужно немедленно позвонить, встретиться и как следует поговорить. Мы пошли в совсем тихий ресторан - чтобы удобно было разговаривать. И телефон Вика выложила на стол, потому что она всегда ждет какого-нибудь звонка. У Вики няня, ребенок, бывший муж и еще ухажеры. Ну и работа тоже. Все нужно держать под контролем. Няня и муж, правда, звонят редко. И с работы не беспокоят. А вот ухажер звонил, и Вика с ним разговаривалас образцовой независимостью, с которой и надо, по ее мнению, разговариваь с мужчинами, которые тебе очень нравятся. Ухажер приглашал Вику на какую-то дачу на Атлантическом побережье во Франции и объяснил, как забрать билет в офисе Air France в аэропорту.
Вика положила трубку и сказала: "Какой же хороший парень. Ты бы знал. Только я бы лично переубивала всех режиссеров студии Vivid. Они для живописности заставляют актерорв вместо куннилингуса устраивать актрисам акробатические пытки. И языком стучат, как отбойным молотком. И еще плюются! Ты видел? А потом положительные разеденные мужчины средних лет берутся это повторять, и поди ж это вытерпи. И этот туда же. Какая-нибудь Джилли Скай это за деньги терпит, а мне за что мучиться?"
Мы с Викой про секс не разговаривали примерно со школы - потому что взрослым парню и девушке и обсуждать особо нечего. Даже глупо как-то. Говоря об этом, вдруг почувствовали себя прогульщиками - десятиклассниками. Как будто родители на работе, а мы на кухне курим и разговариваем о главном.
И Вика решила на куннилингусе не останавливаться. "А эта гигиена! Вот он сначала бежит в душ - и сидит там пятнадцать минут, а потом он бежит туда после, прямо срывается. Вроде же нормальный парень, не закоренелый холостяк с психиатрическим диагнозом и аллергией на пыль, который все жизнь прожил один. Я же вижу: это его какая-нибудь бывшая из породы дрессировщиц натренировала. И мне кажется, что нас в спальне уже трое. А это тоже уже история из арсенала студии Vivid, тебе не кажется?" - продолжает Вика.
Мне кажется. Очень даже кажется. Я даже считаю, что такая гигиена куда хуже куннилингуса. В разы. А еще он как-то подошел к мобильному телефону. Что-то у него там важное происходило, и он решил прерваться. и голос у него был - как у разведчика, непроницаемый. И дыхание ровное. Хотя телефон, конечно, не преступление - постановили мы с Викой. всякое бывает. Опять же, приятно, что легкие. как успортсмена .Хотя лет уже 35. Тут Вика посмотрела на свой телефон, нахмурилась и говорит:"Странный у меня все-таки Mobiado. Никак с ним не разберусь - живет своей жизнью".
и мы с ней переключилисьна коварство скидочной системы в ЦУМе с ее стороны и зимнюю резину с моей.
А вот теперь выяснилось что хмурилась Вика не зря. Она после разговора про билеты во францию не отключила телефон. и положила его на стол. а дачник все слышал. И про Vivid. и про дрессировщицу. Он позвонил через сутки и своим непроницаемым голосом сказал. что желает Вике счастья. благополучия и чтобы впредь слкдила за средствами связи, а билет он ее сдал.
И вот Вика сидела напротив меня и хохотала -как и положено десятикласснице. а минут через пятнадцать начала плакать. С этими телефонами в последнеее время какая-то повальная эпидемия. Совсем недавно с другой моей знакомой случилась похожая история - только она жаловалась не на студию Vivid, а на отсутствие желания делать ей подарки и чинить розетки. и не в личной бседе, а по телефону, а обсуждаемый звонил и в это время по межгороду и как-то случайно в разговор вклинился. Только он деликатничать не стал, а прямо посреди беседы включился со своей прощальной речью.
А вообще - странно мы себя ведем. Вот вроде бы давно не школьники, всем хорошо известно, что чем меньше подробностей из личной жизни - хоть про секс, хоть про деньги, хоть про меню на ужин - обсуждаешь, тем лучше. Даже если никто не подслушивает тебя в данную минуту. Но все равно бывают такие минуты, когда практически не возможно остановиться. Выбалтывает все подряд, а потом сама себе удивляется. а все из-за того, что иногда ужастно хочется школьной легкости. И чем хуже твоя ситуация. тем болше хочется чувствовать себя юнцом. Щебетуньей - шис лавэли ворд.

Многие современные произведения искусства строятся как сочетания разного рода образов и тем более поражают наше вообажение,если речь идет о фотогафиях (обычных или цифовых), и особенно если эти фотогафии портреты. Вот пример: автор наложил одни на другие множество фотогафических изображений одного и того же человека, сделанных в разные годы его жизни. Зритель отдает себе отчет в том, что произведение состоит из множества разных элементов, но не способен, однако, определенно сказать, где именно проходит граница между различными составными частями. Очевидно, что произведение пластического искусства воспринимается одномоментно и цельно и по этой причине обладает способностью сгущать и конденсировать время. Очевидно также, что гораздо более зависимым от линейного понимания времени видам искусства, в особенности литературе и кинематографу, несравненно тяжелее вырваться из объятий принципа "повествовательности", и происходит это крайне редко. Но все же пытаться можно. Вот все же немного не устраивает меня та хронологическая биогафия именно своим принципом. Чувствую, как автор сего детища, вне зависимости от моего желания, постепенно становлюсь вытесненным за рамки повествования и вынужден глядеть со стороны на перспективу, в которой для меня места становиться все меньше и меньше, вроде классического живописца, который почти всегда самоустраняется из создаваемого им пейзажа или даже иногда витает где-то над ним. Но создающий перспекитву не только неизбежно интерпретирует, он к тому же находиться в идеальном положении для того, чтобы выносить суждение. Эту власть дает ему отстранение. Принимая во внимание глубоко личные обстоятельства , подвигнувшие к написанию всего этого , мне просто необходимо избегать подобной опасности. Как вариант ни судить, ни объяснять, а менее всего - оправдывать. Нет и быть не может никакого "процесса" (во всех смыслах этого слова), так как наличиствует только строгое изложение фактов - и ничего более. Автопортреты, сделанные в разные периоды моей жизни смешиваются и накладываются один на другой, создавая единый сложный образ. Время сгущается и конденсируется на одной поверхности all over, и точно так же, как импрессионист при написании картины существовал внутри нее, так и я здесь, и нахожусь целиком внутри.

Восславил человека - творца собственной жизни,творца энергия которого выплескивается,без оглядки на выгоду или успех в глазах общества. И проживаю жизнь всей полнотой чувств и устремлений, интенсивно, независимо, не услужая сиюминутным представлениям о том,как надо.
Быть - в любых обстоятельствах,а не иметь. Ибо творчество собственной жизни важнее искусства, даже самого прекрасного.

- А завтра новая Игра?
- Нет никакого завтра, только сейчас!

В Москву мне нельзя, т.к. уголовное еще не закрыто. Обойдемся без суда! Вот и пришось состояться открытию филиала клубной жизни в не меннее прекрасном месте моего временнного нахождения. Предшествовало началу событий интервью на местной радиостанции с раскрытием некоторых подробностей уникального события. Слышал в круизы нанимали несколько пар для разыгрывания любви с целью ублажения основного контингента - пожилых людей. Так вот помимо диджеев мероприятие посетили постоянные участники московских бомондовых сейшонов. Вобщем двадцать моих хороших знакомых, тусующихся в Пропаганде и Джет-Сэте, а автэпати проводящие в Мио.
Действие происходило на корабле в открытом море. Лайн-ап состоял только из представителей первопристольной, за исключением одного лондонского имени, что, я думаю, только скрасило событие. Немного жаль что что для рядовых обывателей вход был заказан достаточно высокой инсайт ценой, даже по московским меркам. Но как оказалось именно пришедшие люди выступали своеобразными послами. Они будут в дальнейшем задавать общий тон культурному времяприпровождению.
Здорово было встретить рассвет на покачивающемся на волнах корабле, полу лежа на кожанном диване, потягивая коньяк и закуривая сигарой.
Далее был матч за суперкубок национальной премьер-лиги в компании все тех же московских музыкантов - фанатов столичного дерби. Обошлось без стычек с киевским кефиром - название хулиганской фирмы, болеющей за Динамо.
Следующим утром самолет унес меня на ближний восток, в место разгара боевых действий. Израиль. Тель-Авив. Восемь дней успеха. Отдельная объемная тема.
И снова футбол. И снова Одесса, но только проездом в Терасполь, где состоялась игра кубка УЕФА. Встречались Спартак Москва и Шериф Тирасполь. Опять отдельная тема.

В дестве "каникулы" означали целых три месяца (вечность!) без школы и домашних заданий, сон хоть до обеда, большие миски ягод и фруктов, игры во дворе дедушкиного дома, в Одессе(металлическая "паутинка" посредине двора, рядом - качели и заросли кустов, где строились убежища и закапывались "секретики"), просмотр французского и индийского кино в кинотеатре напротив, поездку с тетей и бабушкой в Крым на несколько недель (поездом до Симферополя, автобусом через горы, жара, в окнах - кипарисы, Алупка, Алушта, Гурзуф, Форос, съемные квартирки в маленких домиках, море, булыжники в нескольких метрах от берега, по которым страшно интересно и страшно опасно прыгать), долгие дни и не менее долгие вечера (будто время, плавясь, растекается от летней жары)...
Время перестало плавиться и летит все быстрее, три месяца лета (постойте, почти два месяца уже позади) пролетают за два мгновения, пытался ухватить хотя бы пару недель каникул у моря, и уже не можешь не работать, ты не иначе как в другом ритме, чуть-чуть просмотров французского и индийского( а теперь и корейского, китайского, немецкого) кино на московском кинофестивале, хорошей музыки в саду "Эрмитаж" (желательно джаза), побольше солнца( не жалуясь при этом на расскаленный город, даже на побережье, вся эта боязнь обязательств обещаний), ухватить время (скоро зима!), сделать так, чтобы "лето2006" можно было также отчетливо прочувствовать через 10 лет (как сейчас "лето1996").

потом ей снится, что она мертва,
и, что по ней по нтв реклама,
потом ей снится, что она п(т)рава,
что больно в животе внизу, что мама:
потом она пытается понять -
"я сплю/не сплю, а кто-то сквозь меня
прошептывает, шьет меня насквозь:
"спи девочка, я берег твой, авось"" -
а понимает - просто это ночь,
а вспоминает - просто это дочь
проснулась и пришла к ним в спальню -
и простосон становится реальным:
что он теперь прошептывает двух
кукушек, обратившихся во слух.

вооот.

оригинал удачно выпал по дороге до места написания поста.
был написан на пляже, в диком васторге.

Безусловно пора прекращать превращения этих вещей, телка в тетку, девочка в дерево, снег в салфетку и тому подобное. Для начала что предринять? Ограничить себя собой: выжми рифмы, отмени метафоры, брось любовницу, не пой в уборной. Кто со мною в ночи говорит? Я и днем с тобой говорю. Кто на этот вопрос отвечает? Отвечает, задавайте следующий!
Потом ей снится, что она кукушка, и что подбрасывает вверх две девочки, которым очень скучно, две девушки, которым очень нужно увидеть: дальше, дальше тоже скучно? - и вот она кукует изо всех, летит, пока не падает на спину, а кто-то маленький, секретный из нее бормочется:"спи, девочка, ангинка, кровинка, дичка, птичье радио мое";
потом она пытается смолчать, пока ее выводят на экзамен, пока ее ведут под образами, пока ее несут под небесами из офиса до дома и опять, и только эта сучка, точка часть кукует в ней с закрытими глазами, стоит, как оловянный блядь, солдат под смолкшими настенными часами, молчит, горит внутри, как Жанна Д,Арк;

Представляю волнение двух людей, встречающихся много лет спустя. Когда-то они часто виделись и, следовательно, думают, что связаны одним и тем же опытом, одними и теми же воспоминаниями? Тут-то и начинается неувязка: у них нет одних и тех же воспоминаний; из их встреч оба хранят в памяти два или три незначительных эпизода, но у каждого они свои; их воспоминания не схожи; они не совпадают; они не сопоставимы даже в количественном отношении: один вспоминает о другом больше, чем тот, другой, вспоминает о нем; прежде всего потому, что способность памяти у разных людей разная ( что могло бы стать еще одним объяснением, приемлемым для каждого из них), но также и потому ( и с этим куда труднее согласиться), что они друг для друга по разному значимы. И иногда вот такая вооот встреча может зиждиться на возмутительном неравенстве.

Поступок. Возраст, значит, около двадцати лет. Жениться. С этих пор все может быть решено раз навсегда. Можно совершить ошибку, ошибку трудно обьяснимую, неощутимую, однако она станет отправной точкой всей моей дальнейшей жизни, и можно так и не суметь исправить ее. Непоправимая ошибка, совершенная в возрасте неведения. В этом возрасте женились мои многие знакомые. Их жены родили им первенца. Сами они выбрали дальнейший род жизненной деятельности. И вот я знаю, что наступит день, когда узнаешь и постигаешь множество вещей, но уже слишком поздно, ибо вся жизнь была определена в ту пору, когда ни о чем не имел понятия.

Ближайшие окрестности места моего проживания для меня всегда обладают большей таинственностью и притягательностью, чем какое-нибудь отдаленное место. Сейчас, когда я живу в двух шагах от Филевского парка, я провожу там много времени, делаю фотографии или просто бесцельно брожу вокруг, наблюдая за людьми. Каждый уголок кажется мне знакомым и восхитительным.
Недавно, когда я со своей знакомой гулял в парке, мне внезапно захотелось в туалет. Я направился к своему любимому писсуару, расположенному лишь в нескольких метрах от пешеходной дорожки. Над невысокой стеной писсуара, у которой мужчины справляют нужду, можно видеть их головы, а вдоль стены постоянно бежит ручеек, который уносит отбросы. Когда я облегчался, то оглянулся через стену и увидел, что она смотрит на меня и спокойно ждет, когда я закончу свои дела. Люди равнодушно проходили мимо, ничто не нарушало идиллическую обстановку - где еще такое возможно? Я сказал ей :"Я просто обязан сделать снимок. Как удивительно видеть роскошно одетую женщину, ждущую своего спутника и наблюдающую за ним точно так же, как это делала ты!" (При первой же возможности оцифровки пленки.)
Через некоторое время мы миновали большую оранжерею, куда уносят пальмы в кадках, когда на улице становится холодно. Там сидели люди, принимающие солнечные ванны; это самое укромное место в парке. Среди них была женщина в возрасте около пятидесяти лет, с зонтиком, затенявшм ее лицо. На ней был одет черный костюм с плотно облегающей юбкой, без чулок или колгот, но в туфлях на высоком каблуке; сидела с расставленными в сторону ногами. Когда мы проходили мимо, я окинул ее взглядом с головы до ног и не поверил собственным глазам: под юбкой она была совершенно обнаженной и полулежала в такой позе, что можно было видеть все до малейшей детали. Примерно через пятьдесят метров я пришел в себя и сообщил моей спутнице о том, чот видел.
"Ты все это выдумал, - заявила она. - Это плод твоего нездорового воображения". - "Хорошо, - сказал я. - Давай вернемся и проверим".
Мы повернулись и пошли обратно. Картина оставалась точно такой же, во всех подробностях. Катя хотела чтобы я сделал несколько снимков, но я не стал этого делать. Я не репортер. Тем не менее я сохранил этот образ в своей памяти и когда-нибудь воспризведу его на постановочной фотографии.

Что касается поэзии, у меня проблема с касанием. То есть по началу проблема вроде как и не чувствуется. Касаюсь пальцами клавиатуры, стараясь не расплескать предвкушение какого-нибудь качаственного чувства, ухожу в ссылку, потом кликаю по другой. Набираю, значит, полные карманы слов, засовываю по одному в рот, кактаю на языке в такт босым ногам над пропастью тринадцатого этажа. И вот тут-то касательная траектория слова все чаще промахивается мимо окружности души. Это я так умозрительно изъясняюсь, конечно, не извольте беспокоиться. Но не касается ведь! Проваливается прямо в желудок или, что еще хуже, вообще на асфальт под окном. Что тут будешь делать.
Вообще, человека, как правило, касаются очень простые вещи. Скажем, меня касается сейчас заходящее солнце, вид на водохранилище, ветер из окна, захватившее дыхание от высоты и чего-то неуловимого, что обязательно надо уловить. И вот этот мой взгляд из окна перехватили и понесли.

потом - я выпивший сам себя кофе, по вене смывшийся аспирин - потом ты варишь меня, как картофель, до состояния пластилин; потом ты в детство впадая лепишь до первой крови меня - потом, как сердце в горле, как мякиш хлебный, как грошик, - носишь под языком: а я на вкус, как зимой железо, прилип, приклеился и затих - потом ты ходишь по всем подъездам и самой храброю из трусих ты водружаешь меня на полку, как фотографию за стекло, - я чтоб помучился долго-долго, гремишь ключами в прихожей громко - и на прощанье целуешь в лоб.

А вообще про вчерашний вечер. Уж очень вижу себя в нем. Ну сначала значит встретились с банковскими грабительницами, прогулялись двести метров, ну в общем то, что мне нужно было, будет свободно с 23-его. Ну совсем , совсем не расстроило это меня, если еще вчера она меня приглашала к себе в гости." Хочу узнать, когда ты отдашь мне свои три штуки*?" Как-то тошновато от девачек-безденежек-но не глупеньких. Короче суки, умнее всех как шмотье в магазине, как менеджер продающий свою жизнь за какой-то условный единец. Кристала мне! три тысячи долларов, да, бутылочка шампанского! Где она, ах да я совсем забыл - общечеловеческая мораль. Легко стало выпадать из своей коллеи. Ведь дома девушка, трамбующая мой недоразвитый интеллект фильмами Висконти, картинами Мунка, поэзией английских абсурдистов и вокализами армянских монахов начала прошлого века. На плоскую шутку вроде Метрогородок, как район города, я сказал: "место концентрации метросексуалов" и получил в ответ вопрос :"кто такие метросексуалы?". Но все-таки благодаря такой массированной атаке в области необязательного образования я начал узнавать картины Климта на биллбордах, рекламирующих антиспидовскую кампанию, и на обложке книги Ивлича Во "Незабвенная, новации Годара в фильмах современных режиссеров, претендующих на нечто большее, чем "массмаркет-синема", и многое другое, что раньше моя пролетарская натура просото игнорировала. Назвать эту девушку серостью - все6 равно что назвать Параджанова "хачиком". Поскольку большинство сми она считает заразой для мозга, а телевизора у нас нет как такового, то и отслеживание трендов (а метросексуалы были трендом, явным, как поллюции московских средств передвижения) не является для нее обязательной программой. По этой причине я прощаю ей незнание очередного сорняка в отечественной лингвистике. Тем более что она мне симпатична и, уж понятное дело, прощу и не такое.

"Чтобы сочинить сказку, нужно три вещи. Первое - гарантированный хеппи-энд: добро непременно побеждает зло. Для этого в сказке обязательно должны присутствовать два-три добрых персонажа (один- тоже неплохо: он тогда автоматически становится героем). Второе: зло должно быть хитрым, хищным и сильным( потому что иначе зачем нужен герой?). Если зло оказалось хилым, должного эффекта от победы над ним не ждите: оно и само бы ушло, да все недосуг. Третье: сказка должна быть красивой (куда годится сказка без соответствующих декораций?)"
Так мне написала одна славная девушка. Но мне этот рецепт не нужен: я не собираюсь сочинять сказки.
За меня она - девушка - делает это сама. А от меня требуется только одно - не мешать ей (девушке) грезить: потворствующий всем желаньям, таинственной владеет силой...